Однако у всего есть цена. Заметив перемену, командование тут же стало поручать ему физические работы, связанные с монтажом и наладкой различных приборов. И в жару, и в проливной дождь с ветром. Иван выносил всё, и никогда от него не было слышно жалоб и нытья.
Про его жизнь до прихода в Интербригаду было известно мало, кроме того, что он рос в детском доме в Молдавии и перенес ДЦП. Без протезов парень ходил с большим трудом. Но говорили, что он, еще будучи малолетним, попал в поле зрения Интерпола за распространение запрещенного софта, позволявшего редактировать местоположение айдентов на местности. Иван был не только взломщиком, но и убежденным „пиратом“, хотя в Международной пиратской партии не состоял. Говорил, что они извратили истинный пиратский дух.
„Информация должна быть свободной. Она не должна принадлежать даже тому, кто ее создал. Это же не батон в булочной. Если ей делятся, она не исчезает у создателя. Если фирма потратила миллиард глобо на создание вирки… ну что ж, я очень ей благодарен. Но платить не буду, даже если поиграю. Потому что, платя, я помогаю существовать миру неравенства, где от людей закрыта и более важная информация, чем японская эротика. Книги, фильмы, вирки, программы, любые знания – пока защищены копирайтом, они как звери в клетке. Они страдают сами и никому не приносят пользы. Их надо выпустить на свободу, в поля, в леса. Где любой, кто захочет, сможет прийти и пообщаться с ними“.
Странные у него были представления о лесе. Но он был молдавский русский. А для русских, как можно было судить по Гавриле, тайга – это дом родной, а медведь – это что-то типа хомячка, которого можно погладить. Правда в отличие от Гаврилы, приехавшего из Сибири, Иван был родом из той части Молдавии, которая звалась раньше Приднестровье. Сейчас этот регион на всех картах назывался Транснистрия.
Впрочем, особой разницы для Максима в этом не было. Он видел русских из Австралии, русских из Бразилии, почему не быть русскому из диковинной Транснистрии? Которая, судя по всему, была очень глухими задворками Восточной Европы.
С Иваном Макс легко поладил, потому что, как и бабушка Макса, Иван любил СССР и ненавидел капитализм. Поэтому им было о чем поговорить. Да и культурная близость у приднестровского русского и потомка казахстанских немцев оказалась выше, чем у Максима с его бывшими единоплеменниками.
У техника действительно были золотые руки. С помощью биопринтера Комаров наладил им производство пломбира, вареной сгущенки и других похожих деликатесов. Конечно, это была имитация, которая молочного белка не содержала, а только синтезированный псевдоживотный белок. Еще для их производства использовались стандартные углеводные блоки и искусственные жиры, которые они частью нашли тут же на складе, а частью выбили из интенданта городской комендатуры.
В итоге получилось почти то же самое, что продавалось в магазинах, а может, и повкуснее. Максим такое не любил, предпочитал среднеевропейское меню с пониженным содержанием углеводов. Но не мог отрицать, что, когда времени мало, а нагрузки большие, – подобные сладости очень помогают.
Приватный анонимный чат для знакомств Иван вместе с несколькими коллегами переделал в зашифрованный сетевой канал, которым могли пользоваться участники революционных отрядов. Они же, только с чьей-то, по их словам, помощью, создали пиратскую копию тактической командной среды, которой пользовались спецназовцы Корпуса мира. Теперь подразделения повстанцев могли координировать свои действия в пределах звена и выше не хуже, чем их противники.
Еще этот умелец делал „booby traps“ – мины-ловушки – из любых приборов и роботов, даже популярных здесь карнавальных, которых выпускал против врагов. Один, похожий на скелетика, однажды, еще в сентябре, пришел в тренировочный лагерь „матадоров“. Он приплясывал, пел похабные песни и „кукарачу“. С полицейскими или Корпусом этот номерне прошел бы, они изрешетили бы машинку с безопасного расстояния. Но идиоты в черном с хохотом окружили ходуна и начали селфиться с ним. А потом двое под одобрительный хохот остальных стали молотить его бейсбольными битами. Вначале он уворачивался. А потом взорвался, и тем немногим, кто выжил в задних рядах, еще долго будет не до смеха – ведь половина массы робота приходилась на пластиковую взрывчатку.
Минировал он и секс-роботов. Либо снабжал недокументированными источниками тока или лезвиями. Со смехом рассказывал, как командир одного из отрядов „матадоров“ истек кровью, не доехав до больницы, после знакомства с такой штукой. Роботы, на которых можно было поставить огнестрельное оружие, прекрасно заменяли собой живых повстанцев. Дроны класса „оса“ годились для разведки. Не минировал Иван только игрушки, чтобы случайно не пострадали дети. Впрочем, управляемые мини-дроны из детских вертолетиков он использовал – направлял в окна, где были подтвержденные агентурой опорные пункты paramilitares. Копеечная одноразовая мелочь вполне заменяла более дорогих „Ос“.
У него были белые коротко стриженые волосы, про которые Макс недавно узнал, что это и не волосы, а биополимер, живая солнечная батарея на голове.
„Они заряжают энергией лучше чашки кофе“, – говорил Иван, но на самом деле эта батарея, конечно, питала не его организм, а периферийные устройства, те же экзопротезы. Сам он со своей шевелюрой был похож на солиста группы „Linking Park“, который, как услужливо подсказала Ультрапедия, повесился после затяжной депрессии.
– Придется удалить, – Иван указал на волосы.
– Комиссар мне по видеосвязи объяснила, что такой внешний вид противоречит Правилам. Ну и дура. Да она хоть знает, что в стилистике аниме это означает персонажа-злодея?
Вот такой он был. Про его моральные ориентиры Максим не знал. Вроде бы раньше он жил тихо и не выражал негативных чувств к всемирной власти.
По-английски транснистриец говорил бегло, гораздо лучше, чем Макс – по-русски, а его словарный запас был просто запредельный. Но у него был такой же смешной акцент, как у Гаврилы, похожий на голоса русских из старых игр: „R-r-reporting, comr-r-rade!“
– Кто запретил? Главный комиссар по этике? Магда Пенджаби? – переспросил Макс.
– Да нет же. Новая чика, которую назначили помощником военного комиссара. София. Фамилию забыл. А! София Морелос. Или нет… Торрес. Молоденькая совсем. И вроде ничего… Но ведет себя как последняя сучка. Агрится непонятно на что.
Максим промолчал. Хотя он во многом с Иваном был солидарен. Та еще стерва, да.
„Софи. Так вот она уже где. Быстро растет по карьерной лестнице. Или я просто ничего о ней не знал?“
Почему-то он сам не заметил, как на его лице появилось подобие улыбки. Увидел Рихтер это только в виртуальном мониторе на стене, поделенном на двадцать клеток, куда выводилось изображение камер. Одна из них висела под потолком здесь же в серверной.
Иван даже не поблагодарил их с Диего за помощь. Может, дулся и завидовал, что они отдыхали на пляже, а он в это время „трахался“ со сложными железяками.
Когда Макс и Диего закончили с коробками, Иван повернулся к ним спиной. На затылке у него была татуировка со штрих-кодом. Он говорил, что штрих-код этот действующий и сканеры в магазинах считывают его как настоящий, и воспринимают как товар ценой в триллион долларов. Проверить было невозможно, потому что по магазинам Иван не ходил.
Как только люди не извращаются! Макс знал чувака, у которого были татуировки, похожие на снятые куски кожи, под которыми виднелись искусно нарисованные кибернетические протезы.
Хакер открыл бутылку пива. Бутылка была стеклянная, не биоразлагаемая. Где-то еще такое выпускали, скорее всего, поблизости, хоть этикетка и копировала известную финскую марку. Контрафакт.
Максим еще раз пригляделся к комнате. Он совсем не удивился бы, увидев в паутине проводов и нагромождениях старых приборов шедевры древней технологии – пишущие машинки, радиолы, патефоны, ну или хотя бы кинескопный телевизор. Почему-то ему вспомнился эпитет „ламповый“. Нет, самих древних радиоламп тут не было. Но дух был выдержан, и даже обычный паяльник начала века казался древним артефактом. Хотя был вполне рабочим. Поэтому Макс принял как должное и старинных роботов первой волны кибернетизации рядом с разобранными новейшими дронами последних моделей. Хотя их части были полностью несовместимы. Было тут и оружие – может, трофейное, а может, контрабандное. В основном ускорительное, но было и несколько легких гранатометов. И тоже все разобранное или полусобранное. Видимо, транснистриец занимался его разблокировкой.
Большинство этих вещей (кроме оружия) были Рихтеру незнакомы. Но попадались и обычные гражданские гаджеты. Не было ничего, что вживляется под кожу. Все столы были покрыты бумажками-стикерами с записями, тут же лежала недоеденная шоколадка по соседству с полупустой бутылкой, жидкость в которой была явно не технической. Похоже, содовая.
Естественно, любой офицер-тыловик или комиссар впал бы в транс, увидев такой бардак. Но до тех пор, пока Иван был незаменим, ему все прощалось.
– „Don’t think about Maria“. „Не думать о Марии“, – вслух прочитал Иван татуировку у Диего на руке, единственную надпись на английском среди змей, ножей, черепов и других узоров. – И ты думаешь, это поможет? А кто она такая? Вряд ли Богородица. Скинешь мне фото своей Маши? Не обязательно ню. Я все нужное сам скомпилирую.
– Idiot, – произнес Диего по-английски, выпятив подбородок и давая понять, что этот разговор ему неприятен. – Еще один прикол про мою девчонку, и я укорочу тебе язык, Айвен. И не посмотрю, что ты инвалид.
Шея у него тоже была татуированная, и на ней вздулись жилы. Мало кто решился бы провоцировать Диего, учитывая его умение обращаться с холодным оружием.
– Попробуй, пацанчик, – усмехнулся Иван, поднимая отвертку со стола. – Я таких как ты еще в детдоме пачками укладывал.
– Парни, остыньте, – произнес Максим, гася в зародыше назревающий конфликт. – Ванек, Диего, не лезьте в бутылку. Мы же в одной команде.