Лишь однажды в двадцати километрах от города Веракрус пуля попала в один из автомобилей сопровождения, которые им придали местные силы милиции на этом участке дороги.
Но еще до того, как они успели высадиться и занять оборону, нападающий был подстрелен дроном – Виссер подал знак, изображая пальцами «Okey!».
Все кончено, имел он в виду. Стрелка взяли живым. Это был мужик-одиночка со старым автоматом АК-74. Бродяга, судя по запаху- просто пьяный, а не под «веществами». На индейца не похож, скорее, тянул на дезертира из интербригады. Говорил он, как сказали знатоки, с аргентинскими словоформами. То есть происходил из Южной Америки. После оказания помощи с использованием медицинского бота бедолагу обыскали, просветили сканерами на предмет инородных включений (ведь пронести в своем теле можно было все, от наркотиков до бомбы) и сдали в комендатуру в ближайшем городке. На этом инцидент был исчерпан.
Питались партизаны в основном сухим пайком, вернее, армейскими саморазогревающимися консервами Корпуса мира. Тоже не ахти какое чудо техники – полтора века назад придумано, но им было приятно, что товарищи из Канкуна экипировали их по высшему разряду, в том числе трофейным снаряжением и имуществом с гарнизонных складов. Кадровых сил КМ в Мексике не держали, но тыловые склады, аэродромы и другие подобные объекты были во всех без исключения странах мира. Здесь их захватили без особого труда еще в октябре.
Разве что текилу им никто с собой не предлагал. Хотя все, кто не были трезвенниками, покидая базу в Канкуне, выпили по рюмке, закусив острым мясом или долькой цитруса (а один из них – даже соленым огурцом). Традиции традициями, но сам Максим от стопки и ломтика лимона отказался. Да, изредка он мог сделать исключение из уважения к камрадам. Но этот случай ему не показался подходящим. Он не любил глупые суеверия.
Вскоре дорога начала карабкаться в горы – и началось что-то похожее на Южный Урал… если бы тот вдруг телепортировался в другое полушарие, оброс американской растительностью и опоясался вулканами, словно пулеметной лентой. У них были звучные названия вроде Попокатепетль и Истаксиуатль. Впрочем, близко отряд не проезжал, видели их лишь на горизонте.
Партизаны поднимались все выше над уровнем моря. Скосив глаза, Максим увидел в линзах, как медленно, но устойчиво меняются показатели атмосферного давления, скорости ветра, содержания кислорода.
Лес стал хвойным, начались знакомые сосны и ели. Каждый школьник должен помнить, хотя и вряд ли знает без поисковика, что мексиканская столица находится на высоте двух километров над уровнем моря. Сам Макс был достаточно тренирован, чтобы не замечать этих неудобств, но некоторые бойцы интербригады – особенно те, у кого был лишний вес, – наверняка почувствовали одышку. Последние годы атмосфера теряла много кислорода, но люди способны адаптироваться к таким постепенным изменениям. Это касается местных, конечно же. Но и из них, чужаков, никто не жаловался.
Шоссе «Веракрус – Мехико» контролировалось повстанцами прочно и давно. Дорогу на столицу прикрывали мобильные группы на вездеходах и патрули из летучих дронов. Командование почти весь свой небольшой запас автономных машин вывело из города, потому что в осаде от устройств полицейского, а не военного класса, – а именно такие партизанам удавалось захватить и перепрошить – было мало толку, а потери они несли страшные из-за средств РЭБ, которыми был прикрыт анклав даун-тауна. Они теряли управление и сразу падали, попав под высокочастотный «душ», выжигавший электронике мозги, которым корпы облучали их направленно и на больших расстояниях.
Совет командиров, заседавший формально в Гвадалахаре, а на самом деле раскиданный по стране, боялся диверсантов, но с ними особых проблем пока не было. В первые дни было еще несколько случаев засад, обстрелов и подрывов фугасов и мин на дорогах, но к концу октября никаких вылазок крыс-корпократов за пределами периметра единственного осажденного столичного района уже не случалось. Видимо, сил у компрадоров было мало, и они решили их не распылять. Со своих баз на границах и побережьях они тоже не вылезали.
На что они надеялись, почему еще не сдались? Неужели на то, что Революция рухнет под собственным весом?
В малых городах, в провинции, творилось один дьявол поймет что. В сентябре-октябре стошестидесятимиллионная страна сорвалась с привязи, как дикий мустанг на ранчо. Сейчас в крупных городах новая власть худо-бедно установилась. Но в глухих уголках далеких от столицы регионов творился полный раздрай и то, что Гаврила называл грубым словом на букву «П», которое Максим частенько слышал от бабушки, когда ее доставали все домашние.
Впрочем, многомиллионный Веракрус глухим назвать было нельзя, а бардака в городе было столько, что они даже не стали приближаться к агломерации, забрав в условленной точке на ее границе пополнение из бойцов-добровольцев и специальный груз.
Тут был случай особый. Пристань и порт города контролировались революционными гвардейцами в новой салатового цвета форме, вооруженными новенькими рейлганами. На головах у них были лазурные береты со звездой. Комиссаром города стал бывший заключенный, сидевший в тюрьме за пиратство в сфере интеллектуальной собственности. Его помощник до революции работал в супермаркете здорового питания. Даже в местной ячейке «Авангарда» они считались теми еще радикалами с уклоном в анархо-анархизм. Первые недели каждый вечер проводили на городском пляже публичные казни врагов народа, пока из Гвадалахары не пригрозили прислать карательную команду уже против них. После этого они немного образумились. Но, по слухам, кроме порта и центра города порядка не было нигде. В остальных районах города творился даже больший бардак, чем в среднем по стране, и дело тут было не в идеологии, а в отсутствии контроля.
Именно в таких прибрежных мегаполисах скопилась пестрая и в прямом, и в переносном смысле публика, которую «Авангард» перевез в Мексику накануне восстания. Тут были не только латиноамериканцы (чужак из другой части света их друг от друга не отличил бы), но и выходцы со всех континентов, кроме, естественно, Антарктиды. Но больше всего было, конечно, latinos. И некоторые из них были совсем не рады, если их путали друг с другом, – например, выходцы из Уругвая и Парагвая, готовые вцепиться друг другу в глотки. Но даже дружественно настроенные силы не хотели, чтобы их путали, и гордо носили свою атрибутику: сапатисты и сандинисты, последователи идей Кастро и Че Гевары с «нейтральной» Кубы. Были тут боливийцы, сальвадорцы и колумбийцы и даже никарагуанцы. Были черные, белые, азиаты и метисы всех видов. И были комендантский час, блокпосты, заложники и зачистки, облавы.
Все, кто получил оружие, ждали большой драки. Совет командиров начал постепенно доставлять их в столицу, но очень быстро понял, что для штурма «укрепрайона Куаутемок» эти люди не очень годятся. Что, несмотря на высокую мотивированность, их еще долго надо обучать и готовить. Отправить их брать приступом даун-таун означало послать на верную смерть. А пока от них был толк только как от вспомогательных частей гарнизонной службы.
Так и оказалось, что у «Авангарда» среди нескольких миллионов добровольцев не хватало боеготовых частей для штурма крохотного, окруженного со всех сторон пятачка в центре столицы. И это было смешно и унизительно для его лидеров.
Власть свалилась на них внезапно, и, как часто бывает, революционеры оказались к этому не готовы. А тут еще отделились и закрылись населенные пункты и районы, выставив свои кордоны, где стояли их собственные дружинники. Там теперь правили деревенские советы автономистов, анархистов и анархо-коммунистов. Впрочем, в отличие от «безбожной» Европы, многие были с сильным религиозным уклоном. Кто-то из них выглядел договороспосбным и адекватным, но некоторых надо будет возвращать силой, как заблудившихся овец в отару.
«Всё отныне общее, братия! – вещал один местный проповедник в штате Табаско. – Пусть каждый человек берет, сколько ему нужно из общего котла, и трудится на общее благо, не жалея сил, как завещали отцы и деды! С вами Христос наш спаситель и дева Мария!».
Причем людьми считались только свои, общинники. Поэтому они и отгораживались, хмурые индейцы и метисы с ружьями, строя баррикады на въезде в свои деревни, пока более светские и космополитичные горожане слушали музыку, обнявшись, раскачивались, распевая «El pueblo unido» и, пуская слезу, лобызались, пьянея то ли от текилы, то ли от нахлынувшего чувства перемен.
Но первый накал борьбы, когда прямо на улицах кого-то избивали, а прямо в переулке ставили к стенке или вешали на фонаре, когда творилось все возможное и невозможное, кроме разве что ритуальных жертвоприношений, – уже прошел. Тот пестрый красочный бардак, как Макс знал из истории, сопровождает любую настоящую революцию, а не дворцовую смену одних хапуг на других. И в политическом плане тоже была каша – коммунисты, анархисты, леваки всех мастей, даже левые либералы. Мелкие лавочники и фермеры, которых в «Авангарде» за глаза снисходительно называли «мелкобуржуазная стихия» поддержали восстание почти единодушно, поскольку настрадались под налоговым и административным прессом, попутно кормя мафию и всегда проигрывая хоть в судах, хоть на рынках крупным холдингам, повязанным с криминалом и властью.
Но теперь дела худо-бедно входили в новое русло.
Конечно, случались отключения энергии. Бывали ограничения перемещений за пределы города или штата. Бывал дефицит, о котором раньше знали только профессора истории и экономики. Когда нет не денег на товар, а самого товара. Были похищения и выкупы, и совсем не в рамках свадебных традиций. Но за серьезные преступления вроде убийств и изнасилований революционные гвардейцы карали строго, не делая разницы между своими и чужими. Для этого им иногда приходилось брать штурмом твердыни своих вчерашних друзей, проливать их кровь и конфисковать то, что те сами экспроприировали у магнатов и старого истеблишмента. Но и в этом для мировой истории освободительных движений тоже не было ничего нового. Да и в самой Мексике такое уже случалось не раз, и в девятнадцатом, и в двадцатом веке, когда революционеры воевали не только против защитников старого порядка, но и против других, «неправильных» революционеров.