«Интересно, что тут делают с предателями? Что с ними делают в Корпусе, я примерно знаю. Можно получить от пятнадцати лет до пожизненного».
Нет, дело не в страхе. Просто Максим не привык что-то бросать на полдороге.
Вспомнил народную песню, которая на самом деле была сочинением одного советского поэта: «Ах, куда ты, паренёк, ах, куда ты? Не ходил бы ты, Ванёк во солдаты. В Красной Армии штыки, чай, найдутся. Без тебя большевики обойдутся!».
Есть люди, посвятившие себя Богу, подумалось ему. А кто-то должен посвятить себя человечеству. Нет. Даже не человечеству. Разуму. Человечество может превратиться во что-то иное. А разум вечен. Поэтому… жребий брошен.
Всё. Дорожка в саду расходящихся тропок выбрана. Возврата не будет.
…Софи пришла только под утро, предупредив коротким сообщением в два часа ночи. Очень мило с ее стороны. Это чтобы он не подумал, что ее убили, а он на очереди. Вид у нее был усталый, в профиле была изображена стилизованная шкала энергии, показывающая почти полный разряд батареи. Ох уж эти любители метафор.
Но вместо того чтобы вырубиться спать, они очень долго говорили.
– А у вас там правда есть культы с жертвоприношениями? Вудуисты и прочая хрень? – спросил ее Макс, вспомнив ролик о рекордном росте продаж кукол вуду. – Я не понимаю, как все это может жить… когда человек уже ступил на Марс.
– Культ вуду? Это сказки массовой культуры. Его давно нет. А вот культ пало майомбе, вера в духов-энкиси – прекрасно существует.
Рихтер уже успел прочитать ее файлы. Пароль: «революция», причем по-русски.
Там было много интересного. «Во время ритуалов используют части тел животных и людей».
– Мы недавно накрыли отделение этой секты в пригороде Канкуна, которое возглавлял колдун, чьим покровителем был Кадьемпембе, – произнесла Софи. – Это падшее божество, перед которым христианский дьявол просто котенок. Его боятся сами культисты-палерос. Я, конечно, ненавижу сатанистов, но все бы ничего… да только они еще помогали «матадорам». И не одной ворожбой, а и денежными пожертвованиями. Это нельзя было оставлять. Мы забрали его, отвели в комнату без окон и там показали, что есть сила куда более мощная и инфернальная, чем их божок. А утром выкинули на дороге, еще живого, как предупреждение остальным. Больше этих культистов никто не видел.
– Значит, ваша магия оказалась сильнее, – усмехнулся Рихтер.
– Верно. Ты уверен, что не хочешь уехать обратно, Макс? У нас кровь лилась еще задолго до Кортеса. И она пропитала землю, удобрила ее, и на ней из костей погибших героев выросли люди, чьи души сейчас горят жаждой борьбы и никогда не смирятся с рабством. Ты много знаешь про Мексику под властью президента Родригеса? Точнее, директората «PP».
– Только то, что есть в открытом доступе. И то, что мне прислала ты.
– И что ты об этом думаешь?
Факты говорили о том, что двенадцать лет назад, после поражения центристов на выборах, новое правительство официально объявило программу санации экономики, которая страдала от пятилетней рецессии. А неофициально Директорат «Pyramid Products, inc.», компании, которой отдали на откуп целую страну, разделил ее на три сектора: сектор для проживания населения, промышленная зона и сектор для туристов. В секторе для туристов был рай и витрина, которую видели гости страны. Представители «золотых» 10 %, живущие там же, не заметили никаких изменений, их жизненная среда стала только безопаснее и экологичнее. Зона проживания населения – чистилище для закредитованного среднего класса – включало в себя большинство городов. Никаких стен по периметру. Отсюда можно было уехать… но куда? Разве что покинуть страну. Промышленная зона и прилегающие к ней районы с недавно построенным «социальным» жильем, арендуемым или выделяемым администрацией мегафабрик, могли бы считаться адом, но там платили за работу неплохие деньги, поэтому и отсюда никто не бежал. Но переход из нее в зону для проживания существовал только для местных резидентов – тех, кто жил там до реформы, – а для остальных по электронным пропускам. И обратный переход тоже. Земля здесь была в собственности компании. Доступными для всех оставались только общественные здания, пути сообщения и часть парков и лесов. В сектор для туристов мог попасть любой – потратить деньги и вернуться домой. Оставаться там дольше, чем на несколько дней, могли только обслуга отелей или местные жители.
А были еще трущобы – даже не ад, а место за гранью обитаемого мира.
Как бы то ни было, экономические показатели следующих десяти лет считались позитивными. Бюджетный дефицит был преодолен, а государственный долг снизился в пять раз. А больше ничего внешний мир не интересовало, у него хватало своих проблем. И только последние несколько лет система начала хромать.
– Я еще не понял, как все это работает, – Рихтер потряс головой. – Это китайская модель?
– Сингапурская. Ее сейчас широко вводят. Ну и, конечно, все оформлено как решения советов директоров компаний, местных муниципальных властей и подзаконные акты. Не придерешься. А еще через ценовую политику и кредитный рейтинг. И, конечно, эти правила по-разному действуют на тех, кто беден и кто богат. Крупная рыба всегда рвет сеть, в которой мелкая застревает.
Внезапно Софи замолчала. А когда заговорила, тон ее сменился, и из панибратского стал серьезным и жестким:
– Зачем ты сюда приехал, Макс? Тут не игра. Тут война. La guerra.
– Да я знаю, что не фестиваль песен, – прервал ее Макс. – Софи, может, уже хватит?
– Нет, не хватит, – она рассмеялась грудным хрипловатым смехом. – Мне нужны ответы. У тебя что-то случилось в жизни? Ты хочешь умереть героем? Были у нас такие. Многие приезжали… но не выдерживали и недели. Ломались. Обычно мы успевали отправить их назад… но некоторые получили, что хотели. Правда, и других подставили.
– У меня все хорошо. Просто не хочу жить для себя, когда в мире творится зло.
– Оно всегда творится, – произнесла она с придыханием. – Такая уж у зла природа. Зло – творческое начало в этом мире, потому что ты знаешь, кто его князь. Это добро на Земле пассивно.
– Не очень по-христиански звучит.
– Да нет, вполне. И ты, значит, хочешь забыться, окунувшись в пучину? Ты не в кровь окунешься, а в основном в дерьмо. Его из человека за всю жизнь выходит больше, чем крови, – она снова рассмеялась каким-то демоническим смехом.
– А хочешь, я отвезу тебя в бывшее полицейское управление в одном из освобожденных городов? Там сейчас окружной штаб el Comité de Emergencia. Нашего Чрезвычайного Комитета.
– Зачем?
– Покажу кое-что. После чего ты, возможно, сядешь на один из последних самолетов и вернешься к себе в Европу.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Макс, хотя и сам догадывался. – Немного BDSM? Думаешь, я такое не видел? Наивная.
– Может, и видел. Но ты считаешь, что это прерогатива плохих людей. Видишь ли, иногда, чтобы узнать что-то важное, даже хорошим ребятам приходится делать неприятные вещи, – она захлопала длинными ресницами. – Иногда пленных мучают, представь себе. Нет, фильмы Уве Болла им не включают, но любые другие пытки случаются. Есть, конечно, фармакология, есть нейроскопия. Но когда времени мало – лучше старых добрых клещей, плоскогубцев и провода под током ничего не придумали. Или просто избиения до состояния бифштекса.
Он посмотрел на нее еще раз. Неужели эта девушка могла кого-то истязать? Или она просто издевается над ним, проверяет, есть ли в нем слабина?
– Рихтер, Рихтер, – она произнесла его фамилию, словно проверяя немецкое слово на вкус. – Это значит «судья», ведь так?
Он кивнул.
– А ты был женат?
– Раньше я думал, что да. Но скорее нет. Эй, это не имеет отношения к делу!
– Имеет. Как на суде, здесь имеет значение каждая мелочь. Почему ты ушел из Корпуса мира, Макс Рихтер?
– Не хотел стрелять в народ.
– Все так говорят. Настолько, что это уже стало мемом. А потом оказывается, что они шпионы. И их приходится вешать с табличкой «Он не хотел стрелять в народ». И безглазым смайликом в конце.
– Ну ладно. Начистоту. Я пошел в Корпус не потому, что верил в какие-то идеи. Просто чтобы заработать на жизнь, потому что потерял работу летчика. Я вместе с одной женщиной хотел расплатиться с мортгейджем… то есть ипотекой. Просто я не ожидал, что придется убивать не только террористов. Нам говорили, что после нового года нас, десантников, направят на переподготовку. Ходили слухи… о переходе на новый режим несения службы. Об упрощенном правосудии. Отмене общественного контроля. И даже о том, что людьми после этой обработки мы больше не будем. Короче, можешь считать меня тем фрицем, который переплыл на советскую сторону в сорок первом году.
– Фрицем, значит? – она усмехнулась. – Я ценю твою честность. Ты умный и хороший. А еще высокий, мускулистый, симпатичный. Последние пункты более важны в нашем мире, чем первые два. Женщины таких любят. Чего ж тебе не жилось? Был служебным псом мировой олигархии. И вдруг решил сорваться с привязи. Плохо кормили?
– Нормально кормили. Просто хочу воевать с фашистами не на одной стороне, а на разных… Да блин, твою мать!
Макс стукнул кулаком по пластиковому столику, оставив на нем вмятину, которая за какие-то пять секунд полностью заросла.
– Даже если бы я принял дозу героина, напился, завернулся в полковое знамя и изнасиловал жену командира… вроде у него была жена, если я не ошибаюсь, а не другое… даже в этом случае… – он не договорил, сбился, и продолжил, только переведя дыхание, – и в этом случае у меня было бы куда пойти. Раз я пришел к вам, а не подался в наемники компаний, где за риск платят… может, стоит дать мне шанс и прекратить трахать мозги?!
– Да что ты можешь знать про траханье мозгов? Раз уж не был женат по-настоящему?
– Софи, прекрати, – сказал он ей, как нашкодившей девчонке. – Или я за себя не ручаюсь.
– И что ты сделаешь? Отшлепаешь меня? Скорее я тебя застрелю, – на лице у нее не дрогнул ни один мускул, но Рихтер подумал, что в этот момент на него может быть направлено любое количество глаз и оружия.