– Тогда я встану и уйду. Можешь стрелять в спину. Но все это дерьмо я слушать не хочу. Я понимаю, что революции в белых перчатках не делаются. Кто-то должен быть и карающим мечом, и Авгиевы конюшни чистить. Но ноги об себя вытирать не позволю. Даже если это дурацкая проверка.
– На словах вы все понимаете. А вот на деле… уже третий такой же чистенький мальчик… швед… сбежал на вторую неделю. После рутинной операции возмездия. Даже без серьезного «замеса». И оказался в СПБ. И наверняка там «запел» по полной программе. У них все запоют. Я… знаю это… не по рассказам, Макс, – она замолчала. – Ты думаешь, с чего я вообще в это ввязалась? Я тебе потом расскажу. Так вот. Легко сбежать. Особенно если разочаровался в нас и понял, что вблизи мы совсем не такие герои в белых масках и сомбреро. Как сеньор Зорро, чье настоящее имя дон Диего де ла Вега.
– Зорро носил черное, – возразил Рихтер. – И у него не было сомбреро. А я приехал сюда не для глупостей. И не потому, что у меня начались какие-то проблемы. Я был счастлив и всем доволен. Просто я хочу помочь. Только и всего. Здесь я нужнее.
– А почему именно Мексика, Макс? Почему не Ирак? Не Россия? Не Сербия? Не Казахстан? Там тоже восстания.
– Ну… я атеист, и с клерикалами мне не по пути. И восточные общества я не понимаю, слишком далек по ментальности. Это по поводу сербских четников и иракских моджахедов. Что касается России… с которой моих предков кое-что связывает… я тебе честно скажу, что я думал об этом. Там были славные революционные времена. Но дело в демографии. Когда-то это была страна молодых неграмотных крестьян. Теперь Россия, как и вся Европа, – край уставших ворчливых стариков. Слишком умных, чтобы отдавать за что-то свою жизнь. Считающих калории и аккуратно платящих кредиты.
– Я поняла. Не буду больше пытать. Так вот, у тебя последний шанс уйти достойно, сеньор Лис. После этого… или с позором, или в гробу. А может, ты думаешь, что ты Бэтмен? Или для тебя это просто вирка?
– Я же не псих.
– Тогда ты должен понимать, за что мы сражаемся. Это последний бой за справедливость и свободу. Если проиграем, в мире будет цифровой концлагерь, который опробовали в Китае еще в двадцатые годы. И он показал себя успешно. На Западе теперь думают, что это и есть «коммунизм». Так вот, это не коммунизм. Это корпоративное рабство под разными вывесками. Просто если в Китае или прежней довоенной КНДР людей отправляют делать, что нужно, напрямую, то на Западе… включая Мексику… и до Родригеса тоже… их выдавливали в нужную сторону с помощью мягкой силы и денег. Например, ввели налог для тех, у кого нет постоянной работы. Или грабительские тарифы за энергию. Или штрафы за антисанитарное состояние недвижимости. И сразу нужные районы сделались свободными от бедняков. Еще были штрафы за отсутствие надлежащего ухода за детьми… которых в случае чего могли изъять. Штрафы за неотчисление страховых выплат… то есть за безработность! Это было и раньше, Мануэль просто пошел в этом до конца. Совсем как в Китае у нас не стало… Но рейтинг применяется теперь по всему миру. Тому, у кого он низкий, многие товары можно купить только вдвое дороже, а кредит взять под проценты в три раза выше. Что вы, никакого тоталитаризма! Поездами, дирижаблями и джетами могут пользоваться все. Просто кому-то дорога обходится процентов на сто двадцать дороже, потому что основная часть стоимости – страховка. А они неблагонадежны. И все законно! Вот в таком «раю» мы жили. Распознавание лиц всюду и везде. Муха пролетит, и у нее анфас и профиль сверят с картотекой…
– Я понимаю. И все равно это не совсем ад, – Рихтер всегда любил точность, даже если приходилось немного побыть адвокатом дьявола. – Я читал статистику по смертности, продолжительности жизни, питанию. Были времена куда тяжелее и грязнее.
– Но подлее вряд ли были! – вспыхнула девушка. – Ну да, не ад, а чистилище. Худо-бедно, но живем. Но раньше еще можно было объяснить нищету и насилие отсталостью технологий. А теперь у человечества нет никаких причин так жить, кроме жадности некоторых скотов. Наше время для стран периферии – это чистилище. Но если провороним шанс и нам перепрограммируют мозги, оно может стать адом для будущих поколений. Навечно. А мы должны выбраться из него в рай, который мы построим на обломках цифровой тюрьмы. Я могла бы тебе рассказать еще больше. Например, про то, какие сообщения мы перехватили. И какое оборудование с корабля под либерийским флагом попало к нам в руки. Они просто не успели его развернуть. Больше я тебе пока ничего не скажу. Так ты с нами или просто пришел посмотреть?
У Софи явно имелась способность к долгим и страстным речам. Слушать ее было приятно – у нее был голос киноактрисы, и Рихтер чувствовал, что ее слова льются ему в мозг, как тихий прохладный поток. Он не до конца верил этим чудовищным прогнозам. Самое плохое редко сбывается, как и самое хорошее. Но все равно, был скорее согласен, чем нет.
– Я готов воевать. Они… ваши власти, совсем с катушек съехали. Убивают в открытую. «Матадоры». Такого раньше не было. Даже на опереточный суд время не тратят.
– Да, не было, – согласилась она. – Поэтому нам нужны все силы. Даже те, кому мы не можем полностью доверять. Проверить тебя на старинном детекторе лжи?
– Валяй.
– Уже проверила, – улыбнулась Софи… а точнее, субкоманданте Торрес (ох и любят никогда не служившие мятежники присваивать себе звания!). – Детектор у меня в глазах. Поздравляю, вы приняты с испытательным сроком, товарищ Максим Рихтер. Я поручусь за тебя. Но не подведите меня. Благословляю на борьбу за счастье пролетариата.
– Я вижу, у вас тут легко совмещаются религия и учение Маркса-Энгельса.
– И в чем они противоречат, хотела бы я знать? Иисус был первым анархо-коммунистом…
– А Иуда первым капиталистом.
– Не шути так. В Библии еще в Ветхом Завете описаны деньги, задолго до прихода Сына Божьего в мир.
– Прости, для меня древнесемитские мифы значат не больше, чем древнегреческие или скандинавские. Там даже веселее – все пьют, дерутся и спят со всеми. Но если тебя это обижает, не будем больше об этом говорить.
– Твои взгляды еще могут помениться на сто восемьдесят градусов. Если, конечно, тебя не убьют. Как говорили в одном старом фильме: «Сатана рассуждает, как человек. А Бог мыслит вечностью». Для меня нет противоречия между верой в Создателя и борьбой за светлое будущее, которое Его Сын нам обещал. И в этом я не согласна с Леоном Ванцетти. Я скорее на стороне Теологии освобождения.
Где-то уже Макс слышал о Леоне Ванцетти и про эту ветвь теологии читал, но не стал развивать тему.
Тем более что им, как оказалось, нельзя было дальше оставаться в отеле. Как сказала сеньора… точнее, товарищ Торрес, в городе и на всем острове полиция бездействовала, купленная на корню, хоть и неясно, кем. А может, не просто бездействовала, а стирала архивы и паковала вещи. Но можно было ждать полувоенных карателей, рыскающих в поисках «красных». По словам Софи, один из членов ее ячейки не явился на встречу. Точнее, теперь уже их общей ячейки. Этим и было вызвано ночное опоздание. Тот человек должен был помочь с документами для проезда на континент. Теперь ей придется это делать самостоятельно.
Из отеля «Президент» они поехали на ее китайском электромобиле Xiaomi через весь город, центр которого сиял яркими огнями рекламы. Конспиративная квартира находилась в пригородном районе, построенном на осушенных болотах, – это был кондоминиум среднего класса, в котором большая часть жилой площади сдавалась туристам и временным гостям острова. Всю дорогу они разговаривали, изображая парочку, познакомившуюся через приложение для отношений. Это было несложно. Тем более, Макс не исключал того, что им придется как-то упрочить свою «легенду».
Девчонка была что надо. Нет, он знал, что не станет ее «клеить» специально. Он не для этого пересек океан. И их встреча не была любовным свиданием. Но Рихтер не знал, сумеет ли он отказаться, если она первой проявит инициативу. Возможно, он поступил бы, как любой нормальный свободный от обязательств мужчина. Но это просто инстинкты. Умом он понимал, что это может навредить.
Прежде чем Рихтер сошелся с Эшли, он сменил несколько подружек, и со всеми расставался сам, когда расхождения жизненных позиций становились невыносимыми. Эшли была первой, которая бросила его по своей инициативе. После расставания и до бегства он ничего, кроме двух кратковременных знакомств во Флирт-реальности, себе не позволял. Его раздражало, что сеть постоянно предлагала ему партнерш среди женщин из полиции и даже Корпуса мира, хотя он был прекрасно осведомлен о том, какой на его бывшей службе контингент.
Вечер пролетел незаметно. Дом был все-таки отчасти «умный», и пока автоматическая кухня готовила им несложный ужин, Софи ввела его в курс дела, рассказав о мексиканской политической кухне, на которой сорвало крышку с котла. Она держалась очень свободно, и это говорило о том, что прослушки в квартире нет. А если и есть, то слушают только сами повстанцы.
Во время разговора Макс почувствовал себя VIP-персоной. Вряд ли они встречали так каждого добровольца. Понятно, что не слишком много офицеров Корпуса перебежали к повстанцам из Авангарда. Может, он вообще первый.
Никакого членского билета ему не выдали, с оформлением придется подождать до прибытия на материк. Но с этого момента он считался принятым. А еще Максим узнал, что вступает именно в «Авангард», а не в Союз Освобождения Земли, как раньше думал. И отношения «Авангарда» и СОЗ, похоже, были натянутыми. Софи дважды уточнила, что функционеры СОЗ не будут иметь над ним власти. Рихтер был этому рад. Чем меньше бюрократов, тем лучше, неважно, системные они или оппозиционные.
Они говорили обо всем, как старые друзья. От политики до отношений между полами.
– Что бы там ни говорили феминистки, объективация – это не только черта мужчин. Просто женщине от мужчины нужны ресурсы, а мужчине от женщины нужна сама женщина.