Хорошо, что тяжелой техники у корпов было мало. Даже подозрительно мало. За все время боев на территории Мехико повстанцы не видели больше двух десятков единиц их бронетехники. Иначе бы никаких шансов у них не было.
Жаль, что использовать все это самим пока невозможно – защита выводила из строя технику еще до того, как до нее добирались саперы и техники «ребелов». И высокотехнологичные боевые машины превращались в груды металлолома, который годился разве что на переплавку.
Но все равно технические специалисты должны на это посмотреть.
Внезапно на пути у дрона, перегородив всю проезжую часть, показалось изделие промышленности страны, которую мало кто из местных нашел бы на карте. Рихтер не бывал в Беларуси, но подозревал, что от знакомого ему РГ, где он гостил трижды и один раз был на стажировке, она мало чем отличается. Разве что выхода к морю не имеет.
Это был полицейский автобус-трансформер, созданный в те же годы, что и легендарный автомат «Пищаль», и поставлявшийся на экспорт в полицейские подразделения многих стран. Когда-то он должен был наводить ужас на бунтовщиков, а теперь выгорел изнутри до черноты и выглядел жалко. Сожжен в положении «барьер» – сначала явно подбит выстрелом из гранатомета, а потом уже закидан бутылками с зажигательной смесью.
Во время сентябрьских боев две такие машины «сугубо мирные протестующие» сожгли дронами-брандерами, а одну – обычными «коктейлями Молотова», хотя их и понадобилось много. Гранатометы в черте столицы появились у «Авангарда» чуть позже.
Оказалось, что толку с этих исполинов, способных давить колесами обычные легковушки и таранить почти любые баррикады, не так много, когда беспорядки превращаются в уличную войну. После того как разогнали митинги против местных властей, мирных собраний больше не было. В тотально вооруженной, несмотря на все попытки Родригеса, стране баррикады отвечали огнем. И после определенной черты каждая акция сил правопорядка, даже проводимая в рамках закона, начала не сбивать пламя, а вызывать эскалацию гнева по экспоненте.
«Какой смысл биться лбом о тяжеловооруженных „riot police“, похожих на роботов в шлемах и со щитами? Зачем сражаться лицом к лицу с paramilitares в бронежилетах и черных масках? Если можно расстрелять из автоматов и тех, и других из засады, а их тачки подбить из РПГ?» – решили местные.
И начался вооруженный захват стратегических объектов, а там, где это было невозможно, – партизанская война с целью оттянуть и заставить режим распылить силы, как на Кубе под властью Батисты. И, как и там, полиция, которая до этого легко разгоняла плохо организованные мирные акции, быстро разбежалась, когда у «митингующих» появилось оружие.
Оно у них появилось не случайно, конечно. Говорить, что все происходило само собой, подумал Рихтер, это все равно, что работнице борделя прикидываться девственницей. Ну или ладно, не шлюхе, избежим негативных коннотаций. Девушке, которая замужем уже третий раз. Эта была часть плана вооруженного восстания. Как и все другие успешные революции, Вторая Великая Мексиканская развивалась не спонтанно, а под четким руководством направляющей силы. «Авангард» был не единственным ее рулевым, но быстро оттеснил остальных на обочину, потому что полнее всего выражал чаяния народа. А народ хотел перемен, и побыстрее.
Максим старался быть объективным и читал не только файлы Софи, но и все, что успел получить от товарищей по Корпусу, прежде чем уйти оттуда. То есть документы для служебного пользования с грифом «restricted». Его интересовала хронология. Как и у любого восстания, здесь имелись свое горючее и своя искра, да еще некомпетентность «пожарных».
Вначале требования, под которыми подписался бы любой, были в основном экономическими. Вроде отмены социальных рейтингов, упразднения политики Трех Зон, выравнивания ставок по кредитам для физических лиц, создания дополнительных рабочих мест, восстановления пособий по безработице в объеме 2030 года. Последним пунктом там был самый «сладкий»: компенсация государством долгов физических лиц. Точнее, «грабительских процентов» по ним, да еще набранных в «кризисный период». С оговоркой, что должник обязан доказать факт целевой траты денег на обеспечение своего «социального минимума». Оговорка звучала смешно. В эпоху бумажных документов Рихтер мог бы собрать гору таких доказательств. Тем более сейчас можно было при желании подделать кучу электронных чеков. И суммы выходили астрономические.
Были и вовсе утопические хотелки. К тому же некоторые запросы явно противоречили друг другу – например, уменьшить налоговое бремя и увеличить государственные расходы. Ну и что? Эти тезисы составляли люди с улицы методом прямого голосования в сети за каждый, а не профессора экономики.
Но Мануэль и те, кто за ним стоял, «вести переговоры с террористами» не собирались и даже на минимум из трех пунктов не соглашались. Требования митингующих были проигнорированы. И тогда те решили не расходиться. Началось с песен и танцев, карнавальных шествий в реале и виртуале. С красных лент, жилетов и нарукавных повязок, буденовок с красной звездой и французских фригийских колпаков.
Искрой была не бойня в Гвадалахаре, про которую тоже было много противоречивых версий, – к тому времени всё уже катилось по наклонной, – а несколько куда менее кровавых, но показательных полицейских облав с постановкой людей на колени и имитацией расстрела, мгновенно растиражированных через сеть и отождествляемых с действиями Пиночета и Гитлера.
Нет, карательные акции бывали и раньше. И не всегда расстрел был имитацией, иногда оказываясь «огнем на поражение при попытке к бегству или нападении на сотрудника сил правопорядка». Просто в один из тех дней почему-то перестал работать алгоритм подбора новостей. И те сообщения, которые раньше были неприоритетными, вдруг оказались куда выше в рейтинге, чем конкурсы поедателей пончиков. Причем не только локально, а во всем мире. Прорыв информационной блокады был мгновенным и явно застал врасплох тех, кто эту систему так долго выстраивал. И обычного заваливания мусорными новостями и негативными комментариями тоже не получилось.
Дальше требования перешли в политические, а любые попытки утихомирить толпу превращались в подливание масла в огонь. Реакция, похожая на кристаллизацию в насыщенном солевом растворе, уже была запущена. И вскоре требование об отставке и суде для функционеров правительства и руководства мексиканского офиса «Pyramid Products» стало «программой-минимум». А максимум терялся где-то в районе массовых национализаций и «отката» двадцати последних поправок Конституции.
Параллельно пылала вся Южная Америка и еще десяток стран, сравнимых по уровню жизни. В богатых было потише. Но мирные манифестации собирали миллионы. Похоже, Мировой совет достал землян не меньше, чем мексиканцев достал Родригес.
Максим отдавал себе отчет, что те, кто эту схему придумал, были довольно циничные сукины дети. Даже если им не полностью плевать на жизни рядовых участников мятежа (тогда он еще в мировых медиа назывался так), они явно считали, что жертвы неизбежны, а победа все спишет.
Если быть совсем честным, Рихтер и сам не до конца верил, что у революционеров что-то получится. Но план сработал. А гуманисты, сетевые комнатные повстанцы, сторонники идей Ганди и мирного противодействия, новые «меньшевики» и прочие либералы (слово, которое с брезгливостью произносили и левые, и правые), которые удерживали их от вооруженного восстания и тянули время, – были посрамлены. Как оказалось, насилие рулит. И без него «велосипед» революции просто останавливается и падает.
Маленький ровер ехал дальше по вымершему району небоскребов. Здания становились все выше.
– Смотри, – Софи тронула Макса за плечо, положив свою теплую руку ему на шею, – Там вдалеке небоскреб Торре Латиноамерикана. Латиноамериканская башня. Здесь начинается целый «Проспект небоскрёбов» – Пасео-де-ла-Реформа. Отсюда недалеко и до Тлачи. Ты уже понял, что в Мехико меньше по-настоящему высоких зданий, чем в том же Нью-Йорке? Просто тут бывают землетрясения до десяти баллов по шкале твоего тезки… Но мы им устроим землетрясение покруче. Весь старый мир… – она не договорила.
Бог – в которого, похоже, все тут, кроме Макса, верили, – внезапно показал им, что не любит хвастовства.
Вспышка. Черный экран. Контакт прервался. Дрон погиб, успев зафиксировать наведенный на него луч лазера. Не боевого, а дальномера. Но свое дело он сделать успел, добыв для них достаточно много информации. Следом за ним уже шел второй, отправленный десять минут спустя параллельным маршрутом. Робот ехал в автономном режиме, и только через самые опасные участки его проводил оператор.
Когда выбрались на поверхность, сразу заметили перемену. Где-то стрекотали пулеметы. В небе проносились огненные кляксы, похожие на большие ракеты для фейерверка.
– Это рейд, – произнес француз. – Наши идут! Viva la revolucion!
Как будто они без него бы не поняли. Странно только, что их никто не известил о готовящейся вылазке.
– Убери ровер с открытого места, – сказал Шарлю Рихтер. – А то попадем под перекрестный огонь.
Он и не заметил, как стал отождествлять себя с этой бессловесной жестянкой. Будто это он сам был там, среди бесчисленных опасностей, и это его могли изжарить или разнести в клочья.
Шарль послушно завел дрона в просвет между мусорными баками и целой баррикадой из черных мешков с мусором, навевавших неприятные ассоциации. Максим вспомнил сюжет из новостей о том, что еще до блокады началась забастовка работников коммунальных служб. Значит, содержимое тухнет под солнцем уже больше месяца, а убирать его никто не хочет из-за перестрелок. Хорошо, что робот не может передавать запах.
Стену банка напротив еще до начала боев в сентябре успели изрисовать анархистскими граффити. Буква «А» в кружке, пресловутая матерь порядка. Здесь, в ее тени, робот и притаился. Француз перевел его в пассивный режим, в котором тот почти не излучал, но мог принимать сигналы.