Видимо, выходец из ближневосточной страны был действительно незаменим как тактик, если его терпели, несмотря на такой характер. Наблюдая эту «хуцпу», то есть показную наглость и нахрап, Максим понимал, что для Давида Натановича колорит давно канувшей в Лету Одессы столетней давности был частью стиля, а не идентичности. Еще один симулякр и придуманная личина. Примерно то же было и с Гаврилой, который на публику сокрушался, что Сталин расстрелял слишком мало народу, но не стеснялся потреблять плоды культуры «прогнившего Запада». Или с Зораном, который не соблюдал в быту никаких предписаний своей религии, мотивируя это тем, что он, дескать, находится на святой войне.
Среди них настоящей идентичностью на первый взгляд обладал только Рауль… да и его «индейскость» могла быть усвоена не из живой традиции, а из комиксовых адаптаций и старых передач сетевизора. Но Рихтер в этом проблемы не видел. Все настоящие великие страны были сначала придуманными.
Повисла тишина, и Максим не мог знать, общаются ли они в этот момент за его спиной через сообщения. Мерзкая изнанка технологий. Нарушил молчание через пару минут Ортега, постучав по столешнице костистым, как коготь птеродактиля, пальцем.
– Если все успокоились, я продолжу. Важное дополнение, товарищи, – у него были манеры испанского гранда или школьного учителя словесности, какие до сих пор оставались в некоторых дорогих частных пансионатах. – Надо быть готовыми воевать без хайтека. Потому что на этом поле мы отстаем от них на пятьдесят лет. Техники говорят… крысы могут заглушить связь в любой момент. Полностью. Или, что еще хуже, – перехватить и изменить любую команду. И как только мы засечем такие попытки, мы тут же выключим командую среду. Оставим вам только то, что было в ХХ веке. Оптические прицелы и связь через аналоговую рацию… которая тоже может пропасть. Поэтому хорошо, что вы учились ориентироваться на местности, общаться в бою с помощью жестов и воевать по старым уставам с помощью допотопных автоматов. Вопросы есть?
Он смотрел на Рихтера и Хименеса, сидевших ближе всех к выходу. Взгляды двух других старших офицеров были устремлены на них же. Только сейчас Рихтер осознал, что Ортега с Натановичем – реликты совсем другой эпохи. А вот возраст третьего он определить не мог. Ухоженный, подтянутый субъект в пиджаке – ему могло быть и за пятьдесят, и меньше сорока. И даже столько же, сколько этим двоим, если он имел доступ к дорогостоящим процедурам. Как такого человека вообще занесло в революционное движение? Но старшим виднее.
Рихтер уже хотел открыть рот, но Сильвио Хименес его опередил:
– Им нужен минимум день на подготовку и чтобы сработаться. Иначе это как нырять в реку с крокодилами!
Максим был благодарен Сильвио, потому что в противном случае это пришлось бы сказать ему самому. Он бы не постеснялся, но чувствовал, что задавать старшим офицерам такие вопросы – слегка не по рангу. В Корпусе это должен был сделать его непосредственный командир.
– Хорошо, – сказал товарищ N, который явно был здесь главным. – У вас будет весь завтрашний день, вечер и ночь, но не больше. Атака состоится на рассвете. Приказ я вам только что скинул. Полное полетное и боевое задание, а также схемы вам загрузят на месте. При угрозе попадания в плен – удалите их, а потом уничтожьте чип.
Он замолчал. Ортега и Давид Натанович покивали седыми головами.
– Всё. Можешь идти, военспец. А ты, Сильвио, останься. Завтра будет решительный день. Да поможет нам Бог, товарищи! – последнее слово старый командир интербригады сказал по-русски.
– И вот еще что. Это касается вас обоих. О том, что вы услышали в этой комнате, никто, кроме вашей новой сводной группы «Ягуар», не должен знать.
– Подозреваете, что есть «крот»? – приподнял бровь над искусственным глазом Хименес.
– Может быть. Или целый выводок.
Рихтер вспомнил: говорили, что недавно в лагерь приезжал команданте Фульхенсио Диас Росос – кадровый полицейский и офицер спецназа в отставке, борец с наркомафией. После революции он сразу объявил о том, что сердцем и душой с народом. Но верили ему слабо. Он был не беден, и лет пять назад обвинялся в коррупции и злоупотреблении служебным положением, но был оправдан. Правда, ушел на пенсию на несколько лет раньше положенного. Злые языки говорили, что он в обиде на Мировой совет и правительство Мексики за то, что те лишили его льгот, компенсационных выплат и чуть было не отправили в тюрьму. Еще он явно рисовался. Носил френч и камуфляжную кепку, курил сигары и явно косил под Фиделя Кастро.
«Зазнался, – шептались о нем. – Думает, что он Бенито Хуарес, Симон Боливар и Уго Чавес в одном лице». Но его ценили, ведь довольно мало кадровых полицейских переметнулись на сторону противника. В основном просто разбежались по домам после того, как правительство исчезло, а гарнизон столицы, как ранее и второй из неподконтрольных зон – Тихуаны, капитулировал… Точнее, даже не капитулировал, а просто негласно был распущен и растворился… вместе с деньгами со счетов, сложной техникой и даже офисной мебелью.
Всё это еще предстояло расследовать рыцарям холодной головы и горячего сердца, хоть они и открещивались от всех ассоциаций с ЧК Дзержинского, а официально их работники назвались просто «inspector de Seguridad» – инспекторами безопасности. Тяжело, наверное, проверять каждого, и Рихтер не хотел бы оказаться на их месте. Бывали и перегибы. Вряд ли chequistas спали спокойно, и неясно, что их чаще будило, – подъем по тревоге или ночные кошмары.
Но Максим таким людям, как Росос, не доверял. Хотя не только этот Фульхенсио вызывал у него подозрения.
– Уточняю, – произнес товарищ N, глядя прямо на Максима. – В приказе сказано, в какой последовательности информировать бойцов новой группы. Только так и ничего не сообщать раньше! Всё под твою ответственность. За разглашение… ты знаешь, военспец, что полагается. И за ошибки, ведущие к провалу.
Рихтер кивнул, хоть его и резануло, что ему, по сути, угрожают. И после краткой паузы произнес:
– Так точно.
– Ну вот и хорошо, что мы друг друга поняли. Кстати… вроде был композитор, твой полный тезка?
– Да… так точно, композитор!
– Понятно, – человек в пиджаке усмехнулся. – Свободен, старшина.
Рихтер развернулся – не на каблуках, как на параде, а более вольно, и пошел к выходу. Он знал, что впечатление бывает обманчиво, но этот человек вызывал у него меньше всего симпатий из тех, кого он пока увидел в «Авангарде». К сожалению, командиров не выбирают, ему ли не знать.
Он покинул комнату, а Сильвио остался. Плотно пригнанная дверь с герметичным уплотнителем закрылась, и теперь Максим не услышал бы из маленького «зала совещаний» ни звука, даже если бы захотел.
Он попрощался со своими, но без особых сантиментов и уж точно без слова «прощай» – это считалось плохой приметой. Не всем было плевать на приметы, как ему.
– Ну что, бывалые камикадзе! – напутствовал его Гаврила. – Удачного полета! Возвращайтесь все целыми, чтобы мне не пришлось вас штопать. Эх… я бы свой глаз отдал, лишь бы полетать с вами и пострелять сволочей.
Максима неприятно удивило, что про летающие ранцы уже слышали многие, хотя он приказ о секретности соблюдал. К счастью, никто пока не догадывался, что летят они к Тлачи. Думали, будут патрулировать горы и гонять контрабандистов.
С Максом в группу «Ягуар» отрядили Диего, Санчеса и – неожиданно – Ингрид, которая была знакома с таким видом транспорта. И еще более неожиданно – Рауля.
– Я летал на таком. Когда доставлял посылки, – улыбнулся индеец в ответ на вопрос, когда же он освоил эту технику. – У меня много внуков в горах.
Улыбался он одними уголками губ и глазами, что в сочетании с неподвижным безэмоциональным лицом выглядело странно для привыкшего к западной культуре человека. Но Рихтер знал, что даже от одного племени к другому обычаи автохтонов очень отличаются. Он уже не был уверен, из какого именно народа происходил Рауль. Может, он вообще не с Юкатана. Там никаких гор нет.
Гаврилу оставили во временном тыловом госпитале, в метро, где от него будет больше пользы, чем на передовой.
Когда Рихтер последний раз говорил с ним, было слышно по голосу, что доктор – нервный и взвинченный.
– У меня полно работы, – завершил разговор тот. – И будет еще больше. У нас тут целая эпидемия. Травматическая. И после недавней бойни я понял, что моих знаний о ранах ни хрена не достаточно.
Остальных – дальнобойщика Рика, снайпера Розиту и стрелка Зорана – передали в отделение Рамонеса aka «Портье», который, как болтали, переживал не лучшие часы своей жизни. Его видели глотающим таблетки, а кто-то говорил, что у него зашит диспенсер транквилизатора. Но все сходились на том, что сквозь сильный запах мятной жвачки чувствовали от сержанта Рамонеса запах алкоголя. Никто не заложил его комиссарам, потому что парень бодрился и выглядел адекватным.
Рихтер хорошо понимал этого товарища – не каждый день идешь в лобовую атаку на механоидов, которые перед этим выкосили целый батальон, превратив его в кровавое месиво. Но очень надеялся, что у того не сдадут нервы в гуще боя. И за своих бойцов, которые попали под начало Портье, Максим тоже переживал. Видимо, даже за этот короткий срок успел к ним привыкнуть.
Все уже знали, что «Панчо Вилья» в полном составе пойдет на штурм. А про маршрут летунов, кроме них самих и высшего командования, не знал никто. Секретность соблюдалась строго.
Виссер поедет вместе с «воинами-ягуарами» и повезет кое-что из коммуникационного оборудования в обычном кейсе, в каких раньше возили ноутбуки. Он был посвящен в детали операции, но на него у командованияимелись другие планы. В полет его не возьмут, хотя он сам об этом еще не знал. Он останется на базе для сопровождения операции с земли.
Софи встретила Макса в коридоре, когда их уже ждали машины, чтобы везти на военную базу. Он и сам хотел попрощаться с ней, но закрутился с подготовкой и сборами и забыл. Да и, по большому счету, для него это было не так уж важно.