На следующий день рано утром мы отплыли вверх по реке. В одном челне на шкурах ягуара сидели вождь и я с двумя гребцами. Во второй лодке помещались четыре воина, вооруженные луками, стрелами и духовыми ружьями, и пятый индеец, исполнявший обязанности беспроволочного телеграфиста. Употребляемая им система сигнализации являлась самым остроумным изобретением, виденным мною в Бразилии.
Перед тем, как спустить челны в воду, индеец установил по обе стороны одного челна в вертикальном положении две вилообразные ветви. В трех с половиной футах от этих веток, ближе к корме, на дно челна была положена поперечная доска. К ней были прикреплены две более короткие вилообразные ветви. Между каждой парой горизонтальных ветвей был положен поперечный брусок; таким образом, получились две горизонтальные перекладины, параллельные друг к другу, причем одна была на высоте нескольких дюймов от дна челна, а другая на высоте полутора футов над бортом челна. К этим перекладинам привесили четыре деревянные дощечки различной толщины, около трех футов длиной и восьми дюймов шириной; они висели вдоль челна, под углом в сорок пять градусов. Каждая пара дощечек была снабжена продольным разрезом, и концы их были прочно соединены красиво вырезанной, раскрашенной планкой.
Оператор ударял в дощечки деревянным молотком, головка которого была покрыта тонким слоем каучука, а поверх толстой тапировой кожей. Каждая часть деревянных дощечек издавала при ударе различный звук, похожий на звук ксилофона, но без неприятного металлического тембра этого инструмента.
Насколько я мог установить, четыре ноты, получаемые при помощи дощечек, были до, ре, ми, фа, но посредством многочисленных различных комбинаций этих четырех нот, оператор был в состоянии послать любое известие лицу, понимающему этот код. Оператор схватил в каждую руку по молотку и ударил правым молотком самую толстую дощечку, издающую до; затем последовал удар левым молотком по дощечке ре, а за ним быстро последовали удары по ми и фа. Эти четыре ноты, несколько раз повторяемые в быстрой последовательности, имели целью привлечь внимание оператора соседнего племени. Звук был очень сильный, но приятный, и далеко в лесу ему вторило мелодическое эхо. Несколько раз повторял наш оператор ту же гамму звуков, но не получал ответа. Проехав с милю, мы остановились и снова подали сигнал. На этот раз донесся едва слышный ответ. Позднее я узнал, что мы в это время были по крайней мере в пяти милях от ответной станции. Как только связь была установлена, наш оператор послал по воздуху первое сообщение, касавшееся меня. После каждой передачи оператор объяснял ее значение. Первое сообщение гласило: — «С нами едет белый человек; у него, по-видимому, доброе сердце и хороший характер».
Ответа я ждал с таким же чувством, с каким подсудимый ждет приговора судьи. Вскоре раздался ответ, переведенный мне следующим образом: «Добро пожаловать, если вы положите ваше оружие на дно челнов».
С нашей стороны последовало сообщение: «Просим ваше оружие оставить в малоке; мы друзья».
После этого мы налегли на весла, и час спустя за поворотом реки показалось большое открытое место, где мы увидели две круглые малоки и большую толпу индейцев, человек в пятьсот. Тут мне пришлось сильно пожалеть камеру, брошенную в джунглях: толпа, стоявшая на берегу, никогда не видела белого человека. Как-то они встретят меня?
Предводитель племени, огромный мужчина, разукрашенный беличьими хвостами и перьями птицы мутум, в головном уборе из красных и синих перьев попугаев, стоял впереди, скрестив на груди руки.
Мы причалили, и оператор, разобрав свой аппарат, осторожно уложил его на дно челна. Оба предводителя обняли друг друга, произнося при этом приветствие: «Хи-хи». Меня также радушно приветствовали, и все длинной вереницей вошли в малоку предводителя. Здесь мы провели два дня, широко пользуясь гостеприимством. Большую часть времени мы ели, затем гуляли вокруг малок, осматривали челны и посаженную фарингу.
На третий день мы вернулись в нашу малоку, и я стал готовиться к обратному путешествию в цивилизованные страны. Было уже начало октября.
К концу моего пребывания я мог бы записать много слов языка мангеромасов, но мой химический карандаш пострадал от сырости, так что записывать больше я ничего не мог. К счастью, до этого я успел внести в записную книжку немало заметок относительно жизни и обычаев мангеромасов.
Глава XIIIБОЙ
днажды, сидя около мапоки, я заметил, что два молодых охотника быстрым шагом направляются к вождю, отдыхавшему в тени бананового дерева около другого конца большого дома. Было раннее утро; большинство мангеромасов были заняты охотой в ближних лесах, так что в деревне оставались только женщины, дети и не более восьми или десяти мужчин. Молодые охотники с луками и стрелами остановились перед вождем и принялись что-то ему рассказывать, возбужденно жестикулируя руками. Я не мог понять их слов, но по сдвинутым бровям предводителя догадался, что разговор шел о чем-то серьезном.
Предводитель поднялся с непривычным для такого толстого человека проворством и крикнул что-то в дверь малоки, откуда вскоре выскочили оставшиеся дома мужчины. Предчувствуя беду, я тоже подбежал к предводителю и на своем ломаном мангеромасском языке спросил о причине волнения. Он не ответил мне, но взволнованно стал отдавать приказания воинам. Вызванный телеграфист принес свой аппарат и, поспешно установив его в лодке, стал давать сигналы, сзывая отсутствующих охотников. Немного спустя со всех сторон начали стекаться к малоке воины с тревогой на лице. Скоро я узнал причину всего переполоха. Оказалось, что молодые охотники выследили в лесу отряд перуанцев, расположившихся лагерем в старом тамбо № 6, который построила наша флорестинская экспедиция. Перуанцев было около двадцати человек; они, очевидно, пришли в эти леса в поисках каучука, а также за молодыми девушками индианками, как это было в их обычае.
Мне представился интересный случай наблюдать военные приготовления моих друзей мангеромасов. Их войско состояло из двенадцати закаленных воинов; высокие и мускулистые, они были вооружены различным, диковинным для белых людей оружием. Сперва выступали три воина, вооруженные длинными дубинами, сделанными из необычайно твердого дерева; тонкая ручка была снабжена на конце набалдашником, чтобы дубина не могла выскользнуть из руки. Тяжелый конец был снабжен шестью острыми зубами ягуара, вставленными в дерево и дюйма на два высовывавшимися наружу. Тяжелая дубина была длиной в пять футов и весила около восьми фунтов. Второй отряд этой дикой дивизии состоял из трех копьеносцев, вооруженных копьями с трезубцами. Это страшное оружие всегда смертоносно в руках дикарей. Длинное древко, в один дюйм толщиной, разделено на конце на три части, из которых каждая оканчивается колючей костью иглистого ската. Эти кости, в три с половиной дюйма длиной, смазываются ядом кураре, так что при малейшем поранении причиняют смерть. У каждого копьеносца было два таких копья, причем концы их были защищены ножнами из листьев. Третий отряд состоял из трех стрелков, шестнадцати- и семнадцатилетних юношей. Они были вооружены огромными луками, от шести до семи футов длиной, и колчанами, содержавшими дюжину стрел в пять футов длиной. Эти стрелы не были отравлены, но наконечники их были сделаны из зазубренных костей иглистого ската, вынуть которые из раны почти невозможно. Четвертый, последний отряд состоял из трех воинов, вооруженных духовыми ружьями, самым хитроумным и смертоносным оружием дикарей. Так как очень многое зависело от успеха первой атаки на перуанцев, которые не только превосходили нас численностью, но были вооружены огнестрельным оружием, то духовые ружья были поручены самым опытным, пожилым воинам.
У всех воинов были пояса из перьев мутум, а у военачальников, кроме того, бахрома из беличьих хвостов. Лица были разукрашены красными и черными полосами. На предводителе и его подручном было одеяние из самых ярких перьев, а их головной убор состоял из перьев попугая.
Вождь отдал приказ стрелкам выступить в авангарде; другие последовали за ними, а предводитель и я замыкали шествие. Весь отряд шел гуськом; я взял с собой свой автоматический револьвер, который я предварительно осмотрел, чтобы убедиться в исправности его механизма; пуль у меня оставалось всего тридцать семь штук. Женщины и дети собрались около малоки и глядели нам вслед. Они с интересом следили за военными приготовлениями, но при прощанье не проявили никакого волнения или печали.
Вскоре мы очутились в темных густых джунглях, которые так хорошо мне были теперь знакомы и — странное дело — зеленый лабиринт растительности казался мне страшнее, чем предстоящий кровавый бой.
Около часа шли гуськом, пробираясь сквозь густую чащу лиан и ползучих растений и стараясь не производить шума. Часа в три один из разведчиков высмотрел перуанцев, и предводитель решил произвести нападение как можно скорее, до наступления темноты. Мы остановились и выслали на разведки двух стрелков. Прошло тревожных полчаса, прежде чем вернулся один из них с рапортом, что перуанцы идут нам навстречу и встреча, вероятно, произойдет через несколько минут.
Воины немедленно были размещены на позиции, причем предводитель проявил большую предусмотрительность.
Мы находились между двумя низкими холмами, покрытыми обычной густой растительностью, которая скрывала отряд от приближавшегося неприятеля. Воинам, вооруженным духовыми ружьями, было приказано занять позиции по обе стороны долины, на склонах холмов, лицом к неприятелю. Они должны были зарядить ружья отравленными стрелами и целиться в перуанцев, как только те покажутся из-за кустов. Стрелки разместились дальше, позади первого ряда воинов, с луками и стрелами наизготовке, готовые выстрелить сразу после того, как будет выпущен первый заряд отравленных стрел. Еще дальше стояли копьеносцы с обнаженными копьями, и, наконец, позади занимали места три атлета со своими дубинами. Один из них, видимо, нервничал — не от страха, а от предвкушения битвы. Вены на лбу надулись и пульсировали. Он судорожно сжимал свою дубину и в сдерживаемой ярости скрежетал белыми, острыми зубами.