Дэниел зашнуровал ботинки и, тихо ступая между спящими, выбрался из лагеря. Пока он шел к вершине холма, капельки росы, висящие на траве подобно мелким неровным жемчужинам, намочили ему брюки по колено. Он нашел подходящий валун серого гранита и устроился поудобнее, кутаясь в теплую куртку.
Незаметно, крадучись, наступал рассвет, подкрашивая облака над широкой рекой в нежно-серебристые оттенки розового и серого. Над темно-зелеными волнами Замбези колыхался и пульсировал таинственный туман. На фоне бледного неба темными резкими точками взметались утки и выстраивались в воздухе боевым правильным клином. В робком утреннем свете их мельтешащие крылья поблескивали словно металлические лезвия ножей.
Где-то совсем рядом раздался львиный рык – внезапный и громкий, – затем замер и перешел в недовольное урчание. Дэниел невольно поежился; стало как-то не по себе, хотя прежде он слышал льва столь часто, что воспринимал этот рев не иначе как истинный голос Африки.
Тотчас внизу, у края болота, показался силуэт огромной кошки с темной шелковистой гривой. Покачивая опущенной головой в такт своей надменной походке, величественно вышагивал сытый лев. Пасть полуоткрыта, угрожающе посверкивают клыки. Впрочем, стоило только льву исчезнуть в густом прибрежном кустарнике, как Дэниел с сожалением вздохнул по поводу окончания столь великолепного зрелища.
Внезапно за спиной раздался шорох. И не успел он вскочить на ноги, как Джонни Нзоу потрепал его по плечу и присел рядом.
Джонни закурил сигарету. Дэниелу так и не удалось заставить его бросить курить. Они, как прежде, сидели рядом – друзья, понимающие друг друга без слов, – и, наверное, в сотый, если не в двухсотый раз наблюдали, как восходит солнце.
Почти совсем рассвело, и наконец наступил тот божественный миг, когда над темным лесным массивом показался огненный шар и все озарилось фантастическим светом – весь их мир сверкал и переливался, – как керамика, только что извлеченная из муфельной печи.
– Десять минут назад вернулись егеря. Нашли стадо, – сообщил Джонни, нарушив тишину и одновременно лишив рассвет очарования.
Дэниел вздрогнул и повернулся к Джонни.
– Сколько? – спросил он.
– Около пятидесяти.
Поголовье в общем-то оптимальное. Больше они переработать не смогут: на такой жаре мясо и шкуры слонов быстро разлагаются. С другой стороны, для меньшего числа слонов использование такого количества охотников и техники не оправдано.
– Ну что, не передумал снимать? – поинтересовался Джонни.
– Да, я хорошо подумал, – кивнул Дэниел. – Скрывать такие вещи – лицемерие.
– Люди едят мясо, носят кожу, но вряд ли пойдут на экскурсию на скотобойню, – заметил Джонни.
– Трудно сказать. Люди имеют право знать правду.
– Если бы я тебя не знал, то решил бы, что ты просто гоняешься за сенсацией, – прошептал Джонни.
Дэниел нахмурился.
– Ты единственный человек, которому я позволил сказать такое. И только лишь потому, что ты сам знаешь, что это неправда.
– Да, знаю, – согласился Джонни. – Тебе этого не хочется, так же как и мне, но ты первый сказал, что иногда приходится причинять боль.
– Ладно, пошли. Дела не ждут, – бросил Дэниел угрюмо.
Они встали и молча побрели назад к стоящим поодаль грузовикам. Лагерь уже ожил, на костре готовили кофе. Егеря сворачивали одеяла и спальные мешки, проверяли винтовки.
Четверо егерей – два белых и два негра, каждому не больше тридцати – носили неброскую форму цвета хаки с зелеными нарукавными нашивками Управления национальных парков. С оружием они обращались с небрежностью обремененных опытом ветеранов, однако не забывая при этом добродушно подшучивать друг над другом. Белые и черные – они относились друг к другу как товарищи. Несмотря на молодость, они уже успели повоевать, скорее всего, по разные стороны линии фронта. Дэниела всегда удивляло, что со времен войны у былых противников не осталось и капли ненависти.
Оператор Джок уже вовсю снимал. Дэниелу порой даже чудилось, что видеокамера «Сони» срослась с ним и стала чем-то вроде атавизма, например горба.
– Я задам перед камерой несколько глупых вопросов – как будто чего-то не понимаю, будто хочу тебя разоблачить, – предупредил Дэниел. – Мы-то с тобой знаем, но перед камерой придется немного поиграть, идет?
– Валяй.
На пленке Джонни получился хорошо. Вчера вечером Дэниел просмотрел отснятое накануне. Джонни был похож на молодого Касиуса Клея – до того, как тот стал Мохаммедом Али. Правда, чуть худощавее, кость – тоньше. И даже более фотогеничнее, чем знаменитый боксер. В лице чувствовалась экспрессия, кожа немного посветлее, впрочем, отсутствие сильного контраста только лучше смотрелось на пленке.
Они остановились над тлеющим костром. Подошел Джок с камерой.
– Мы находимся на берегу реки Замбези. Только что встало солнце, но ваши егеря, смотритель, уже успели обнаружить неподалеку стадо слонов – голов в пятьдесят, – начал Дэниел, обращаясь к Джонни, и тот согласно кивнул. – Вы уже объяснили, почему администрация Национального парка Чивеве не может поддерживать такое большое поголовье. Вы сказали, что только в этом году по крайней мере тысяча животных должна быть удалена из парка, причем не только ради сохранения окружающей среды, но и для того, чтобы сохранить оставшиеся особи. Как вы собираетесь их вывозить?
– Нам придется заниматься отбраковкой, – печально ответил Джонни.
– Отбраковкой? – переспросил Дэниел. – То есть отстрелом?
– Совершенно верно. Мы с егерями будем их отстреливать.
– Как?! Всех? Я имею в виду, сегодня вы будете отстреливать всех пятьдесят?
– Да, собираемся отстрелять стадо полностью.
– А как же слонята и беременные слонихи? Неужели не пощадите даже их?
– Да, придется уничтожить даже их, – неохотно подтвердил Джонни.
– Ну а их-то зачем? Разве нельзя просто поймать – усыпить специальными стрелами, что ли, а затем отправить в другое место?
– Стоимость транспортировки такого огромного животного запредельна. Взрослый слон весит шесть тонн, средняя слониха – около четырех. Посмотрите, какая здесь местность. – Джонни махнул рукой в сторону низины – почти вертикально обрывающиеся склоны холмов, за ними – лес, а еще дальше – гранитные скалы. – Понадобились бы специальные грузовики, пришлось бы строить дороги, чтобы они смогли сюда проехать. Даже в лучшем случае – куда нам их везти? Я ведь уже упоминал, что в Зимбабве двадцать тысяч лишних слонов. Куда же девать еще и этих?
– Итак, смотритель, в отличие от Кении и Замбии, где слонов практически извели браконьеры и последствия непродуманной политики защитников окружающей среды, Зимбабве по иронии судьбы наказала сама себя. Вы слишком хорошо управляли Национальным парком. Слонам там жилось, видимо, слишком хорошо. А теперь вам же приходится уничтожать этих великолепных животных, устраивать бессмысленную, жестокую бойню. – Нет, доктор Армстронг, это не бессмысленная бойня. Мы переработаем их туши, кость, шкуры и мясо выгодно продадим. Деньги пойдут на природоохранные мероприятия, на борьбу с браконьерами, на сохранение нашего парка. Отстрел этих животных отнюдь не бессмысленный.
– И все-таки почему нужно обязательно убивать матерей и детенышей?
– К чему лукавить? – раскусил его Джонни. – Вы пользуетесь эмоциональным, тенденциозным языком, принятым в среде защитников животных – «матери», «детеныши». Давайте всех их называть слонами и не забывать, что взрослая слониха по тому, сколько она съедает и сколько занимает места, сравнима со слоном и что слонята быстро растут и вырастают во взрослых животных.
– Итак, вы считаете… – начал было Дэниел, но, несмотря на их договоренность, Джонни разозлился всерьез.
– Подождите, – оборвал он Дэниела. – Это еще не все. Мы должны уничтожить все стадо – все. О том, чтобы оставить кого-нибудь в живых, не может быть и речи. Стадо слонов представляет собой сложную семейную группу и в то же время высокоразвитую социальную структуру. Почти все слоны стада связаны кровным родством. Слон – животное разумное, видимо, самое разумное после приматов, во всяком случае, более разумное, чем кошка, собака или даже дельфин. Они знают… я имею в виду, они понимают, что… – Он запнулся и откашлялся. Его переполняли чувства; никогда еще он не казался Дэниелу таким прекрасным, как сейчас. – Самое страшное заключается в том, – продолжал Джонни хриплым голосом, – что, если во время отстрела кто-нибудь из них спасется, панический ужас охватит и другие стада в парке. В результате немедленно нарушится социальное поведение слонов.
– А не переоцениваете ли вы их способности, Нзоу? – тихо спросил Дэниел.
– Нет. Такое уже случалось. После войны в Национальном парке Уонки оказалось около десяти тысяч лишних слонов. В то время мы знали слишком мало о методах и последствиях крупных отбраковок. Наши первые, очень неуклюжие шаги привели к полному разрушению социальной структуры поголовья. Истребив взрослые особи, мы истребили источник опыта и наследственной мудрости. Мы нарушили их миграционные маршруты, иерархию и дисциплину внутри стада. Исчезли даже навыки выкармливания детенышей. Как будто понимая, что их сейчас уничтожат, взрослые слоны прикрыли собой беззащитных молодых самок. Подобно людям, самки слонов способны к воспроизводству не раньше чем в пятнадцати-шестнадцатилетнем возрасте. Из-за отстрела слоны подверглись ужасному стрессу и стали покрывать слоних, не достигших половой зрелости – десятилеток или одиннадцатилеток, в результате чего родилось множество низкорослых болезненных карликов. Нет, – решительно покачал головой Джонни, – мы должны накрыть все стадо – разом.
Почти с облегчением он посмотрел на небо; они одновременно услышали далекий комариный писк самолета из-под нависших кучевых облаков.
– Самолет-разведчик, – пояснил Джонни и взял микрофон рации.
– Доброе утро, «Сьерра-Майк». Вас видим. Вы южнее нас примерно на шесть километров. Даем желтый дымовой сигнал.
Джонни кивнул одному из егерей, и тот дернул за шнурок дымовой шашки. Густые клубы горящей серы поплыли над верхушками деревьев.