1
Вечером в тот день, когда судили Егоркина, Алеша Лазарев отпросился у Шадрова на часик к родителям. Он звонил домой, знал, что Ивану дали срок, знал, что судили зятя за драку, но чувствовал, что в письмах, которые он получал еще будучи в Куйбышеве, есть какие-то недомолвки, да и телефонные разговоры ничего не проясняли. Галя сегодня после суда, когда он попросил отца дать ей трубку, сразу, как услышала его голос, зарыдала и не смогла слова произнести. Мать с отцом, чувствовалось, тоже были сильно потрясены результатом суда. Только Наташа вроде бы держалась мужественно, но, может быть, это от подростковой наивности, равнодушия, подумалось Алеше.
Шадров не хотел его отпускать, через три дня чемпионат мира, а Алеша, по мнению тренера, подошел к пику своей формы в этом году. Сильнее Лазарева в сборной сейчас не было гонщика. Шадров понимал, что малейшее нарушение режима выбьет Алешу из колеи. Лазарев настойчиво упрашивал тренера отпустить на часик домой, и Шадров наконец сдался, но долго напутствовал, угрожал, что не допустит к старту в чемпионате, если в десять вечера его не будет на месте, в подмосковном спортлагере, где сборная проводила последние тренировки.
В квартире родителей сильно пахло валерьянкой, стояла тревожная тишина. Глаза у матери – красные, отец хмурый, молчаливый, растерянный. Наташа какая-то строгая, сдержанная, сильно повзрослевшая. Алеша понял, что не прав был, когда подумал, что она не понимает всей глубины горя, навалившегося на сестру. Видно, она оказалась самой крепкой в семье. Галя навстречу брату не вышла. Говорили в коридоре вполголоса. Алеша подумал, что это горе так придавило родителей, но потом узнал, что не только это было причиной: Галя заснула, и ее не хотели тревожить.
Устроились в кухне за столом, прикрыли дверь, чтоб до Гали голоса не долетали, и Наташа снова рассказала о суде, и на этот раз скрыв, как отвечала Галя на вопросы, что была она в наркотическом дурмане, что они с Анохиным возили ее в больницу на обследование. Когда Алеша во время рассказа услышал имя Бориса, невольно воскликнул удивленно:
– Борис?! А он при чем?
– Так он из той компании…
– Да-а-а! Неужто так он отомстил? – сорвалось с языка.
И родители, и Наташа знали, что Борис – сын бывшей Галиной начальницы, которую убрали из ЖЭКа из-за конфликта с техниками, знали, что Галя играла в этом конфликте не последнюю роль, что и муж помогал ей. Егоркин сам, смеясь, рассказывал, как составляли письмо под его руководством, хохотал, мол, опыт у него есть, писал уж раз в деревне бригадиру Сундуку, правда, тогда у них не получилось, а на этот раз сработало. Но не это имел в виду Алеша, когда невольно воскликнул о мести Бориса. Другое ему вспомнилось…
Когда в Берлине на собрании сборной Алешу вывели из команды, не допустили на гонку Мира, Николай Кончаков отправил с ним один магнитофон, попросил оставить его в Москве у родителей, чтоб не тащить из Куйбышева назад. Магнитофон предназначался москвичу. Алеша тогда рвался к жене, к первенцу своему Андрюшке, взглянуть на сына хотелось поскорей, и Свете помочь. В Москве даже ночевать не остался, заскочил на мгновение, повидал родителей и снова в аэропорт. В Куйбышеве он застал тещу, прилетела к внуку. Она уговорила Алешу со Светой перебраться месяца на два, на три в Москву. Там полегче будет ухаживать за ребенком. Через месяц начиналась экзаменационная сессия в институте, Алеше хотелось учебники почитать. В Куйбышеве времени, чувствовалось, не найти, а в Москве, когда теща будет ребенком заниматься, можно для занятий время выкроить.
В конце мая Кончаков вернулся с гонки Мира, разыскал Алешу у тещи. Договорились встретиться к вечерку на квартире Алешиных родителей.
Кончаков приехал с двумя громоздкими картонными коробками. Приятели обнялись у двери, словно год не виделись. Алеша помог втащить в комнату коробку побольше и потяжелее и спросил:
– А что это?
– Видеоаппаратура.
– Ну, теперь насмотримся…
– Рад бы, да не получится, – засмеялся Николай. – Не себе… Кстати, – взглянул он на часы, – сейчас за ними сюда человек явится, сплавлю, и поболтаем… Ты же ведь знаешь, продули мы гонку Мира вчистую… И командный, и личный зачет…
– Читал, – усмехнулся Алеша. – Что же вы так?
Они уселись на диван.
– Невезуха, травмы… Я говорил там, если бы ты был, ни за что бы не проиграли.
– А Шадров что?
– Молчит… Не раз, наверно, пожалел. – Кончакову хотелось сделать приятное Алеше, развеять нехорошие воспоминания о собрании, показать, что все поняли, что ошиблись, исключив его из команды. Каются, мол, но поздно. Было это не совсем так: кто знает, выиграли бы и с Лазаревым?..
В дверь позвонили. Алеша пошел открывать, дома никого не было. Николай тоже поднялся. За дверью стоял и улыбался Борис.
– Привет, – сказал он бодро и решительно шагнул через порог, протягивая руку Алеше.
Лазарев удивленно тряхнул его руку, недоумевая, зачем он явился, может быть, к Гале? Они вроде в одном цехе работали.
Борис еще радостней поприветствовал Кончакова и спросил:
– Ну, как?
– Привез, – улыбался Николай.
– И что?
– Как заказано: два «Шарпа» и видеосистему «Сони».
– Молодец! – восхитился Борис.
– Фирма веники не вяжет…
– Это ты ему? – воскликнул растерявшийся было Алеша.
– Да, – кивнул улыбающийся Кончаков.
– Он же жулик! Ты что, сесть хочешь? – закричал возмущенный Лазарев.
– Брось, жулик! – добродушно проворчал Борис. – Раньше бизнесменом звал… Где у тебя тапки? – спросил он у Алеши, улыбаясь и подмигивая Кончакову.
Борис нарочно хотел купить аппаратуру у Николая в квартире Лазарева, на его глазах. Во-первых, сделать Алешу как бы соучастником, а во-вторых, надеялся, что он увидит, сколько монет получит Кончаков, и возьмут завидки на чужие пожитки, не удержится, сам втянется. Первая реакция Алеши смутила Бориса чуточку, но он виду не показал, вел себя по-прежнему шутливо и нагло. Не верилось, что Алеша дуб беспросветный.
– Ты смотри!.. Ну, гад! – изумился Лазарев наглости Бориса и гаркнул: – А ну вали отсюда!
– Ух, ты и шумоватый, – засмеялся Борис. – Кто же так гостей встречает… Давай тапки. – Он наклонился, чтоб разуться.
Разозлившийся Алеша схватил его за шиворот модной сорочки, встряхнул, распахнул дверь и выпихнул Бориса из квартиры, но не успокоился, выскочил следом и сильно толкнул его в шею. Борис, цепляясь за перила, загремел по ступеням дипломатом. Внизу не удержался, упал. И сразу раздался женский хохот. Галя поднималась навстречу. Борис вскочил, оглянулся злобно и хищно на Алешу и воскликнул:
– Как ты пожалеешь об этом! – И тут же повернулся к смеющейся Гале, бросил ей как ни в чем не бывало: – Привет… Сердитый у тебя братец! – И пошел мимо нее вниз.
Этот случай вспомнил Алеша, когда у него невольно сорвалось с языка: «Неужто так он отомстил?»
Наташа пошла провожать Алешу до метро. По дороге она рассказала ему о Гале все: о наркотиках, о Борисе, о поведении ее на суде. Алеша молчал. Его трясло.
– Ты не знаешь, где Борис живет?! – спросил он хрипло. Желание было одно: мчаться к тому немедленно.
– Нет… Ты не связывайся, – поняла его состояние Наташа и пожалела, что рассказала. – Я сама…
– Что ты сама?! – вскрикнул Алеша. – Не лезь!.. Что ты можешь?
– Могу… кое-что…
– Ой… – глянул на нее брат.
– Ты опоздаешь… Твое дело сейчас чемпионат.
Алеша глянул на часы. Подумал, что завтра непременно надо найти Бориса. И что он ему скажет? Что будет делать с ним? Этого не знал. Знал одно – найдет…
На другой день после тренировки, на которой он особенно старался, чтобы никаких подозрений не вызвать у Шадрова, Лазарев сказал Володину:
– Пойду прогульнусь по лесу, побуду часик один, отдохну…
И тихонько двинулся по тропинке в глубь леса, а когда скрылся за деревьями, рванул бегом к шоссе, поймал попутный «Москвич» и помчался в город. Адрес Бориса он хотел выведать у Гали. Она наверняка знает. У него на квартире небось и балдеют, сволочи! Где же еще? Но Гали на работе не оказалось. Секретарша Люба сказала, что она отпросилась в больницу. Алеша решил, что Галя у Бориса. Но где взять адрес? И он спросил у секретарши, не знает ли она случайно, как фамилия и отчество Бориса, сына бывшей ее начальницы. Люба сказала ему, и Алеша полетел в справочное бюро. Узнал адрес, влетел в такси и к Борису. Его лихорадило. Он то и дело поглядывал на часы. Приближался вечер. Скоро тренер хватится его, начнет искать. Алеша заранее придумал, как выкрутится: скажет, прилег на лужайке и заснул неожиданно. Только бы дождь не пошел, поглядывал Лазарев на сумрачное небо, а то не поверит Шадров.
А Галя действительно была в больнице. Наташа снова водила ее к врачу-наркологу. Он вчера после обследования попросил непременно привезти к нему Галю, когда она придет в нормальное состояние.
Возле дома Бориса, нового, шестнадцатиэтажного, бело-голубого, Алеша остановил такси, полез в карман за деньгами и замер: на площадке метрах в десяти от такси стоял Борис и спокойно открывал ключом дверцу темно-вишневого «жигуленка». Алеша вжался в сиденье. Водитель такси, лысоватый, худощавый парень, оглянулся на него.
– Погоди! – прошептал Алеша, глядя, как Борис уверенно сел в кабину, хлопнул дверцей, развернул машину и прокатил мимо такси, даже не взглянув в его сторону.
– Разворачивай за ним! – хрипло приказал Алеша.
Пересекли они почти весь город, выехали на Кутузовский проспект. Там Борис свернул под арку во двор длинного тяжелого дома. Таксист вопросительно глянул на Алешу.
– За ним! – кивнул Лазарев.
Борис вылез из «жигуленка», запер дверцу и бодро двинулся к подъезду.
Алеша расплатился и кинулся следом. Догнал на площадке третьего этажа. Борис нажимал на кнопку звонка. Оглянулся, услышав шаги взбегающего Алеши, оторопел на миг:
– Ты!
– Я! Где Галя?
– Здесь, – обманул Борис, указывая на дверь.
Слышно было, как изнутри начали открывать.
– Ну, сволочь! Это последний твой день на свободе! – выдохнул Алеша.
Дверь открылась, появился парень, высокий, с короткими темными усами под тонким носом.
– Входи, – кивнул Алеше Борис.
Лазарев резко шагнул в коридор мимо парня и едва обернулся, как получил от Бориса удар в челюсть, отлетел к шкафу, стоявшему в коридоре, но на ногах удержался и кинулся на негодяя. Тонконосый парень захлопнул дверь и бросился помогать приятелю. Вдвоем они быстро свалили на пол, скрутили Лазарева. Борис вывернул ему руки назад, заломил к лопаткам, придавил лицом к полу и скомандовал:
– Ремень!
Связали Алешу, втащили в комнату. Волокли по полу, Борис матерился, приговаривал:
– Я тебя сейчас казнить буду!
Бросили посреди комнаты. Борис размахнулся ногой и врезал носком по зубам Алеши. Голова Лазарева мотнулась назад. Он что-то хотел выкрикнуть, но только прохрипел и выплюнул на палас вместе с кровью выбитый зуб. Борис снова размахнулся, но хозяин квартиры ухватил его за руку и оттащил от Алеши.
– Погоди!.. Он мне весь палас изгадит…
Борис остановился, тяжело дыша, глядел на Лазарева, который лежал на боку. Из разбитого рта его текла на палас кровь. Руки Лазарева были стянуты так, что малейшее движение причиняло боль. Что делать? – мучился Лазарев. Что они замыслили? Убьют? – мелькнула страшная мысль. Неужели дойдут до этого? А что их удержит?.. Убьют, бросят в мешке в реку, и конец! Никто не знает, что он поехал к Борису. Теперь уж его хватились в лагере. Шадров ругается… А он исчезнет навсегда. И никто не догадается, малейшего подозрения не падет на Бориса. Володин скажет, что он пошел в лес прогуляться и пропал… Алеша снова сплюнул на палас кровь.
Хозяин квартиры подскочил к нему, поднял за волосы голову и подложил под нее газету, чтоб палас не пачкал. Алеша тряхнул головой, дернулся и сполз с газеты.
– Лежи! – пнул его в бок ногой хозяин квартиры, снова подсунул газету под голову и спросил у Бориса: – Кто это?
– Сука одна! Я ему обещал… сам пришел… – Борис взглянул на неподвижно лежавшего Алешу и спросил у него: – На чемпионат мира приехал?.. Сейчас я на тебе покатаюсь! Сейчас я тебя казнить буду! Поломаю руки-ноги, навсегда о велосипеде…
Из коридора донесся звонок, и Борис замолчал. У Алеши с надеждой дрогнуло сердце: может, спасение?
– Ребята, должно быть, – сказал хозяин квартиры и направился из комнаты.
– Сюда никого! – бросил ему вслед Борис и посмотрел на Алешу, подумал: «А что, если он закричит?»
Окинул быстро комнату взглядом, увидел на полу носки, схватил их и затолкал в окровавленный рот Алеши. Испачканную в крови руку вытер о джинсы Лазарева и стал прислушиваться к голосам, доносившимся из коридора. «Что же делать с этим придурком?» – смотрел он на Алешу. Увечить его Борис опасался. Непросто будет откупиться от суда. Дорого встанет. Лазарев этого не стоит. Да и человек он известный. Связи, должно быть, хорошие среди больших людей спорта. Черт их знает, как поведут себя, вдруг вступятся. Можно погореть… Но хотелось сделать что-то такое, чтоб раздавить Алешу, растоптать его душу. Болячки заживут, этим таких придурков, как Егоркин и Лазарев, не сломаешь. Один в клетке, а что с этим делать?.. Из коридора доносились девичьи голоса. Может, и Галя пришла? Ах, вот как можно сделать! – обрадовался Борис мелькнувшей мысли. Он решил овладеть Галей, когда она будет в наркотическом дурмане, на глазах у Алеши. Пусть полюбуется на свою сестричку! Он ведь спасать ее прибежал. Пусть посмотрит, кого он спасать хотел! Какова она стала! Это не сравнить с выбитым зубом! В комнату вернулся хозяин квартиры.
– Девчата с Семкой пришли.
– И Галя?
– Пока нет… Что ты думаешь с ним делать? – кивнул хозяин квартиры на Алешу.
– Давай веревку…
Они подтащили Алешу к батарее и привязали к ней бельевой веревкой. Борис прикинул, что если зажечь бра, то его с Галей хорошо будет видно на софе Алеше, а Галя не заметит брата в полутьме.
2
Всю ночь после суда Анохин писал статью. Писал, переделывал, шлифовал, перепечатывал. До утра просидел на кухне. Завтракал торопясь. Он договорился со знакомым редактором отдела газеты приехать пораньше в редакцию, чтоб зайти к главному. Тот всегда бывал в своем кабинете за час до начала работы. И только в этот час можно было застать его одного.
Главный, Михаил Никанорович, был на вид мужественным человеком. И внешность не обманывала. Он сделал газету одной из самых честных, болеющих за будущее страны, а это сделать было не так просто в те годы. Для Михаила Никаноровича место главного редактора газеты не было очередной ступенькой по лестнице, ведущей наверх. Это было его дело. Он не осторожничал, не опасался, что из-за острой публикации им будут недовольны наверху. Считал важным разговор на страницах газеты о какой-либо проблеме и начинал его. Читатели заметили перемену в настроениях газеты после прихода нового главного, и она быстро стала популярной. Ее ждали, ее искали, ее публикации обсуждали. Дима надеялся, что главный поддержит его.
Михаил Никанорович выслушал Анохина, посмотрел статью, подумал, спросил:
– Вы хорошо знаете Егоркина? Не эмоции ли владеют вами?
– Мы все время твердим: положительный герой, положительный герой! Нам нужны новые Павки Корчагины! А появись сейчас Павка, он быстро окажется за решеткой рядом с Егоркиным… Егоркин не Корчагин, конечно, я их не сравниваю, но для меня он герой нашего времени, положительный герой! Он молодой еще, задиристый, неотшлифованный. Но от нас зависит – сломаем мы его, отшлифуем под обывателя, равнодушного к делам страны, или…
– И это эмоции, – улыбнулся, перебивая, Михаил Никанорович. – Хорошо, печатать это, – он положил руку на статью, – мы, конечно, не будем. Скороспелая… Ни со следователем ты не встречался, ни с теми… пострадавшими, да и апелляция, вероятно, будет… Я сделаю вот как… Сегодня я еду на совещание, там будут генералы из МВД и из прокуратуры. Я познакомлю их со статьей. У них сейчас начинаются большие перемены, немало такого, – похлопал он ладонью по листкам статьи, – выявляется… А ты следи за ходом дела Егоркина. Без пристрастия и гнева собирай материал, а когда завершится, утвердится, напечатаем… Если надобность не отпадет, – улыбнулся он.
Маркин в это же самое время сидел в приемной ЦК КПСС. Приехал пораньше, ждал, когда откроется окошко и начнут записывать на прием. Людей было много. Со всех концов страны приезжали сюда искать правду. Были здесь молодые и старики, женщины с детьми, все печальные, озабоченные.
Стукнуло окошко, и пожилая женщина равнодушно сказала Маркину:
– Москвичи обращаются в горком! Здесь для иногородних. Следующий!
– А где горком? – спросил Маркин.
– В справочном! Не мешайте… Что у вас?
Маркин отошел разочарованный и растерянный. Сколько надежд у него было связано с этим визитом. Горком не то, в горкоме те люди, на которых он шел жаловаться, имеют влияние. Не будут с ними связываться, считал он. К нему подошел седоватый мужчина, слышавший, что он спрашивал, где горком, и объяснил, как добраться до приемной.
Через час Маркин сидел в кабинете приемной Московского горкома партии и рассказывал о невинно осужденном Егоркине.
А в приемной Президиума Верховного Совета СССР ждала своей очереди на прием Варюнька Хомякова. Она приехала сюда с девочкой. Оставить было не с кем. Муж посоветовал ей обратиться к правительству с просьбой пересмотреть дело брата. Колька знал, что даже с ходатайством о помиловании обращаются в Президиум Верховного Совета, значит, суд подвластен Президиуму.
Никто – ни Анохин, ни Варюнька, ни Маркин – не знали о действиях друг друга, не сговаривались.
Только Наташа не верила в доброго дядю, не думала, что кто-то станет ни с того ни с сего заниматься судьбой простого человека. Она позвонила Юре.
– Юра, пришла пора действовать! Хватит разглагольствовать о новой буржуазии, пора ее потревожить… Надо спасать Егоркина. Собирай сегодня пять-шесть ребят, решительных и хорошо владеющих приемами…
– Тюрьму брать пойдем? – засмеялся Юра.
– У меня есть план… при встрече расскажу. Собирай ребят, а я готовиться буду… Сижу у телефона. Операция в десять вечера, собираемся в полдесятого в метро «Киевская-кольцевая» в тупике. Там с одной стороны выход, с другой тупик. В тупике! Запомнил?
– Я это место хорошо знаю…
– И ждите меня, если запоздаю.
Встретились около десяти. Наташа опоздала, но ее терпеливо ждали. Расставшись после посещения врача с Галей, она стала следить за сестрой, убедилась, что Галя опять направилась к дружкам Бориса, понаблюдала за квартирой, где они собирались, – и к ребятам. Прибежала запыхавшаяся, взволнованная, с алыми щеками, выдохнула:
– Они на месте!
– Кто? Что мы должны делать?
– Объясняю!.. Я вам говорила, что группа наркоманов, деток торгашей высокопоставленных, напала на Галю. Ваня покалечил двоих. Они заявили в милицию, следователя купили и повернули так, будто Егоркин из ревности налетел на них. Вчера ему три года дали… Эти наркоманы, не знаю как, пристрастили Галю к наркотикам. Она сейчас с ними. Собираются они в квартире подонка одного. Родители в Африке. Он один. У него сейчас пять парней и три девчонки вместе с Галей. Если никто еще не подошел… Но это ерунда, пусть подходят… – Наташа остановилась, перевела дух.
– А что мы должны делать?
– Мы должны разгромить квартиру, разгромить безжалостно! Все стеклянное побить, крушить все. Наркоманов покалечить как можно сильнее. Эта зараза расползается, съедает все зеленое. Они не жалеют, ломают судьбы людей безжалостно. И мы должны быть с ними безжалостны. Это борьба, а борьба без жертв не бывает… Кто не готов к этому, не надо, – Наташа оглядела ребят. – Лучше сейчас отказаться, чем дрогнуть там. Я могу и одна пойти… С пятерыми, если неожиданно, справлюсь! Я все рассчитала, но без вас мне будет трудно…
– Я с тобой, – сказал Юра.
– И мы тоже… Давно готовились. Надо приступать. Только как с девчонками быть, с Галей?
– Галю надо вытащить из квартиры… Нужно, чтобы она сразу не увидела меня. Как бы по имени не назвала. Я все продумала, но этого боюсь. Девчонок не трогайте. Когда начнете, я ее выведу… Вас она испугается… И главное, в квартире мы должны находиться минуту, от силы две…
– А с улицы не услышат?
– Да, чуть не забыла! Музыку на полную мощь! Стекла окон не трогать! И быстро, быстро!
– Разве этим мы Егоркина выручим?
– Только так и выручим. Я все продумала… – И Наташа рассказала им свой план.
Они пересели с кольцевой линии на радиальную, доехали до «Кутузовской». Дальше пошли пешком. Было еще светло, но сумрачно. Кутузовский проспект гудел, урчал, шевелился. С шипением проносились машины. На улицах многолюдно. Наташа волновалась, но пыталась скрыть волнение в многословии, все уточняла детали: как кто что должен делать. Ребят, как всегда в таких случаях, когда компанией задумывали какое-либо опасное дело, охватил задор, жажда действий.
– Здесь! – указала Наташа на высокий длинный дом.
Они вошли под арку во двор, сразу свернули в подъезд, поднялись по лестнице. Парни спрятались, а Наташа позвонила, прислушиваясь, не спускается ли кто по лестнице сверху. За дверью слышалась негромкая музыка. «Балдеют», – подумала она. Дверь наконец открылась. Выглянул парень.
– Привет, – улыбнулась ласково Наташа. Увидел ее парень и тоже заулыбался.
– Борис здесь?
– Входи, – радостно распахнул дверь парень. – Мы тебя…
Договорить он не успел, согнулся от удара. Ребята ворвались в квартиру. Наташа закрыла за ними дверь. Увидела, что парень пытается разогнуться, придерживаясь рукой за шкаф, и сильно ударила его ногой по руке. Парень вскрикнул и от следующего удара упал на коврик. Из комнаты, оттуда, где играла негромко музыка, крик Юры донесся, девичий визг и следом рев рока.
Когда ребята ворвались в комнату, там полумрак был. Окна плотно зашторены. Горел ночник. Двое парней и девица сидели на ковре на полу, курили. Парень и две девушки полулежали на диване с закрытыми глазами, не обращая внимания друг на друга. Все они лениво обернулись на шум.
– Встать! – рявкнул Юра и врезал ногой по журнальному столику. Он взлетел в воздух и упал на девицу, сидевшую на полу. Она завизжала, спихивая стол с себя. Наркоманы вскочили с пола. Юра врубил магнитофон на полную мощность. И началось.
Наташа неторопливо двинулась в комнату, откуда визг, вскрики, звон доносились. Внезапно перед ней распахнулась дверь из другой комнаты, и выглянул на шум довольно крепкий мускулистый парень. Наташа, почти не размахиваясь, стукнула его в челюсть, и парень полетел в комнату навзничь, но сразу вскочил. Наташа вытянулась в воздухе навстречу ему, и он полетел к окну. Рухнул рядом с почему-то связанным парнем, сидящим спиной к батарее. Наташа онемела, узнав брата. Она не видела, как сзади в комнату влетел Борис. Наташа оказалась между ним и парнем, успевшим подняться. Алеша мотал головой, пытаясь обратить внимание сестры на появившегося за ее спиной Бориса, но она при виде связанного брата как бы оцепенела на миг, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы поднявшийся после ее удара мускулистый парень не взглянул на Бориса. Она мгновенно поняла, что за спиной кто-то есть, резко обернулась, инстинктивно отклоняясь от удара, и, как учил Иван, поймала за руку Бориса, рванула и не услышала, а скорее почувствовала легкий хруст. Борис взревел от боли и упал. Наташа выскочила из комнаты, ворвалась в ту, где шел погром, увидела Галю, сжавшуюся от страха на диване. Голову она закрывала руками. Наташа подскочила к Юре, указывая на дверь:
– Там!.. Туда…
Юра кинулся за ней. И вовремя. Мускулистый парень выбежал в коридор из комнаты, где был Алеша, и рванулся к входной двери. Юра уложил его. На помощь им выскочили еще два подростка. Они потащили мускулистого парня за ноги в комнату. Борис лежал возле софы без сознания.
– Развяжи его! Скорей! – указала Наташа Юре на Алешу. – Это мой брат!
А сама снова бросилась в комнату к Гале, сдернула ее с дивана. Галя завизжала.
– Не ори! – рявкнула Наташа и выволокла ее в коридор, крича ребятам: – Здесь хватит! Туда, – кивнула на комнату, где был Алеша.
В зале было разбито все, что можно было разбить: японский телевизор зиял дырой там, где был экран. Сервант разбит, осколки дорогой посуды горкой блестели на ковре. Остатки хрустальной люстры жалко и кособоко свисали с потолка.
Через минуту ребята сбегали по лестнице вниз. Юра придерживал Алешу, который встряхивал онемевшими, затекшими руками.
– Спокойнее, спокойнее, – успокаивала Наташа Галю и ребят. Но больше всего себя.
Испуганную, ничего не понимающую сестру она держала под руку. Прошли арку.
– Все, ребята! Теперь разбегаемся. И тихо!.. Юра, ты с нами…
Ребята ушли, а они направились к телефонной будке. Юра остался с Галей и Алешей. Наташа вошла в будку, набрала номер милиции и возбужденно стала просить, чтоб срочно приехали: в восемнадцатой квартире убийство происходит. Драка ужасная. Визг, крик, звон. Страшно слушать. Скорее выезжайте!
– Кто говорит? – спрашивал дежурный.
– Соседка… это надо мной… Скорее! Ой, что там творится!..
– Адрес?!
Наташа назвала адрес разгромленной квартиры и выскочила из будки. Такси поймали быстро. На Кутузовском проспекте их в любой час много. Таксисты любят сюда ездить. Редко отказывают.
– Центральный телеграф, – сказала Наташа, впихнув чуть ли не силой Галю на заднее сиденье к Алеше, и села рядом.
Галя дрожала. Наташа обняла ее, прижала к себе и погладила по голове нежно:
– Закрой глаза, усни!
Машина мягко покачивалась. Голова Гали безвольно болталась у Наташи под мышкой. Алеша отошел немного, размял руки. Он поглядывал на Наташу с восхищением.
– Ну ты, сестра… – прошепелявил он разбитыми губами, замолчал, сморщился от боли и, не договорив, махнул рукой. На улице Горького остановились.
– Юра, дай телеграмму, – протянула Наташа другу бумажку с текстом и деньги.
Юра взглянул на бумажку: «Сообщаем вечером двенадцатого Кутузовском проспекте дом такой-то квартира такая-то задержана группа наркоманов валютчиков. Милиция зависима от родителей валютчиков попытается факт скрыть. Подробности письмом».
Телеграмма была адресована министру внутренних дел.
– Откуда ты взяла, что они валютчики? – спросил удивленно Юра.
– Она, – Наташа кивнула на Галю, – видела у Бориса доллары…
– А телеграмма зачем, если письмо будет?
– Пока письмо дойдет, все будет шито-крыто: звонка не было, никто никуда не выезжал, никого не брал. А так завтра дело под контроль возьмут. Я все продумала… Я все написала: как они приобщают к наркомании, как подкупают милицию, суд…
Юра убежал, вернулся, выдохнул:
– Порядок!
3
Шадров стоял в гостиничном номере у окна, тер ладонью шею, хмурился. Нужно было подавать заявку в оргкомитет, а он все еще не решил, кто будет участвовать в групповой гонке. Только однажды за всю историю гонок советский велосипедист был чемпионом мира. Однажды! Дома нужна медаль! Ох, как нужна! Услышав стук в дверь, Шадров повернулся, не отнимая руки от шеи, и громко сказал:
– Входи!
Вошел Трошин. Он повалился в кресло возле стола и спросил, глядя на мрачное лицо Шадрова:
– Опять шея?
– Если бы только шея, – буркнул Шадров. – Вся надежда на Лазарева была. А он…
– Он вроде ничего, веселый.
– Ну да, хорохорится, а толку-то… Об дерево он хрястнулся! Так я и поверил…
– Может, заменим его?
– Вот я и думаю… Врач не настаивает… И жену у него в роддом увезли.
– А он знает?
– В том-то и дело… Завтра гонка… Черт побери! – выругался Шадров, опуская руку. – Все в кучу валится! От Кончакова жена ушла, этот… Какие они теперь, к черту, бойцы!.. А я только на них и надеялся…
– Владимир Петрович, Володин сейчас на подъеме… Давайте его поставим в атаку!
– Кого? – насмешливо взглянул Шадров на Трошина. – Может, меня посадишь в седло и прикажешь атаковать? Я его в команду включал, чтоб было кому гонку контролировать!.. Володина – атаковать! – снова насмешливо качнул он головой. – Ребята собрались?
– В номере… – быстро ответил Трошин, недовольный тем, что выскочил с Володиным.
– Пошли!
Они направились по коридору в соседний номер.
– Иду, а душа не на месте, – вздохнул Шадров.
Трошин открыл дверь номера и пропустил его вперед. В комнате было четыре гонщика: Володин, Лазарев, Кончаков и Юрзин. Они повернулись навстречу тренерам и замолчали.
– Так, ребята! – остановился Шадров посреди номера. Трошин расположился на стуле. – Завтра – бой! Обо всем забыть! Обо всем! Чтоб никакие заботы вас не тревожили. Все вы сильны! Знаю… Все в форме! Каждый имеет шанс выиграть… Но и итальянцы сильны, и поляки рвутся к медалям, и французы, и ребята из ГДР в форме! Каждый гонщик может сюрприз преподнести… Но выиграть должны мы! Мы выступаем дома! Во время гонки вперед почаще посматривайте, Москва с трассы хорошо видна!.. Она с вас глаз спускать не будет… Главное, не отступать от своей задачи… – Шадров на мгновение замолчал, потом продолжил: – Атакуют Кончаков и Лазарев! – Называя фамилии, он взглядывал на гонщиков, отмечал, как кто реагирует: Кончаков, услышав свое имя, вспыхнул радостно, глаза у него засияли, губы дрогнули, а Лазарев принял задачу как должное, смотрел на тренера спокойно и сосредоточенно. Губы у него были уже не такими опухшими, раздутыми, как вчера. Зато синяк под глазом почернел. – Володин и Юрзин прикрывают! – Володин огорченно опустил глаза, скрывая мелькнувшую досаду, и подавил вздох, а Юрзин кивнул, словно говоря, что задача для него ясна, и он все сделает, чтобы ее выполнить. – Кто из вас победит, меня не интересует, но победить должна сборная СССР!.. Аркаша, – обратился Шадров к Володину, – главная моя надежда на тебя! Без тебя медали нам не видать… Я понимаю, тебе хотелось бы самому атаковать, но, думаю, сейчас в мире гонщика нет, чтоб лучше тебя мог контролировать гонку! Никто не может так сдерживать караван, как ты!.. Если уйдет в отрыв Кончаков или Лазарев, ни один гонщик не должен за ними просочиться! – У Шадрова мелькнуло опасение, что Володин не послушается, начнет атаковать. Такое бывало! Каждому хочется выиграть, тогда все рухнет – медаль уплывет. Но он отогнал эту мысль: Володин гонщик опытный, не подведет…
Широкая площадка перед зданием велотрека, раскинувшим крылья, словно гигантская бабочка, была забита людьми и машинами. Было шумно. Среди гонщиков в одинаковых черных эластичных трусах, но в разноцветных майках, сновали корреспонденты, тянули микрофоны, настойчиво выспрашивали мнения о гонке. Кое-кто отвечал, некоторые отмахивались: отстаньте, мол, не до вас. Корреспонденты не смущались, приставали к другим. Механики в последний раз критически осматривали велосипеды: не упущено ли что? На площадку вползали новые машины, сигналили.
День солнечный. Неподалеку видны трибуны, круто вытянувшиеся вдоль шоссе. Напротив, на другой стороне, тихонько пошевеливались на ветру флаги всех цветов. Возле трибун еще многолюдней. Они уже наполовину заполнены болельщиками, но многие пока толпились возле киосков и буфетов.
Володин, разминаясь на шоссе, заметил возле трибун свою жену Олю и подкатил к ней.
– Как ты? – дрожащим голосом спросила Оля.
– Не волнуйся ты так! – улыбнулся Аркаша. – Я и то меньше волнуюсь… Все будет хорошо! Главное, я добился своего: я стартую, а там… как судьба распорядится… Музыку заказываю не я, но это борьба. Всякое бывает!..
– Меня успокаиваешь, а сам-то… сам-то, – криво улыбнулась Оля.
– Что мне, в первый раз стартовать? – небрежно усмехнулся Аркаша.
– Конечно, в первый! Ты же в первый раз на последний старт выходишь, – попыталась пошутить Оля, но шутка не особенно-то ей удалась, и она продолжила серьезно: – И на чемпионате мира в первый раз… Смотри! – вдруг оборвала она себя и посмотрела в сторону. – Валя! Валя Кончакова приехала! Жена Кончакова! – Неподалеку от них с взволнованным лицом шла к трибунам Валя с сумочкой на длинном ремне через плечо.
– Не выдержала, приехала, – говорила Оля. – Ты Кончакову не рассказывай, разволнуется перед стартом!
– Ишь, твердила: ненавижу велосипед, видеть его не могу, а явилась… – сказал Аркаша.
– Ну да, легко месяцами ждать вас с соревнований. Жены моряков чаще своих мужей видят… Попробуй выдержи!
– Давай, давай! – засмеялся Володин. – Я уже давно все слова этой песни знаю… Ну ладно! Мне пора…
– Ни пуха!
– К черту! – Аркаша оттолкнулся ногой от бордюра и покатил на площадку перед велотреком.
Там он слез с велосипеда и повел его к своей «техничке», возле которой виднелись алые майки гонщиков. Пробираясь сквозь толпу, он увидел знакомого корреспондента спортивной газеты с магнитофоном на груди, берущего интервью у черноволосого худощавого гонщика в майке итальянской сборной. Володин узнал экс-чемпиона мира Кертини. Он отвечал бодро и радостно, словно уже выиграл гонку. Когда Аркадий проходил мимо, они заканчивали разговор. Володин слышал, как корреспондент поблагодарил Кертини на итальянском языке, пожелал успеха и двинулся вслед за Володиным.
– Аркаша! – окликнул он.
Володин нехотя подождал его. Корреспондент не нравился ему. Был он болтлив и любил приврать.
– Два вопроса можно? – спросил корреспондент, поднимая руку с микрофоном.
– А нужно?
– Да ладно, ладно! Ты старый волк, много повидал, толк в гонках знаешь. Как, по-твоему, сложится борьба сегодня? Кто главные претенденты на победу?
– Скоро узнаем, – пожал плечами Володин. – Недолго осталось!
– А как ты свои шансы на победу расцениваешь?
– Шансы у каждого есть… Борьба покажет…
– Кертини разговорчивей, – засмеялся корреспондент, выключая магнитофон. – У него все ясно: и кто претендент, и кто выиграет…
– И кто же выиграет?
– Он, конечно!.. Ну, удачи тебе! – Корреспондент хлопнул легонько по спине Володина. – Я побегу искать более разговорчивых!
После сигнала гонщики плотно сбились у черты на асфальте и замерли в напряжении. Замерли и трибуны.
Алые майки виднелись в середине разноцветного озера. Советским гонщикам достались большие номера, и теперь с первых же метров нужно было пробиваться в передние ряды. Не успеешь пробиться, впереди уйдут в отрыв, и останешься в хвосте каравана до конца гонки.
В ожидании выстрела сердце гулко колотилось в груди Лазарева. Нога на педали подрагивала. Выстрел!
Алеша оттолкнулся от асфальта и сразу же услышал знакомое успокаивающее слитное шуршание множества шин. Перед глазами замелькали ноги гонщиков, заколыхались спины. Алеша замечал малейший просвет среди плотно едущих впереди гонщиков и бросал в него велосипед. Только бы не попасть в завал, только бы выбраться вперед!
Вслед за караваном шли судейские машины, «скорая помощь», «технички» с торчащими сзади колесами запасных велосипедов.
Трасса в Крылатском – это почти четырнадцать километров подъемов, спусков, поворотов, виражей. Сложнейшая трасса! И вот первый поворот, первый длинный подъем! Скорость не уменьшается, но караван начинает растягиваться, редеть. Легче пробиваться. Пока алые майки работали в середине, передние ушли вперед. Отрыва еще нет, но на душе неспокойно. Уйти могут в любую минуту. Володин привстал на педали. Краем глаза он видит Алешу Лазарева. За ним – Кончаков. Юрзин слева.
Поворот, поворот, еще поворот!
Наконец Володин зацепился за переднюю группу. Он оглянулся и облегченно вздохнул. Алые майки рядом! Теперь можно передохнуть! Теперь задача – не позволить уйти в отрыв гонщикам из других команд, а потом можно готовить к отрыву Алешу и Кончакова. Аркадий окинул взглядом соперников. Передняя группа была большая – гонщиков тридцать. Виднелись майки французов, поляков, итальянцев, команды ГДР, бельгийцев: все сильные гонщики были тут. Да и следующая группа шла неподалеку. Из нее один за другим выныривали велосипедисты и легко присоединялись к ним.
Крутой поворот! Подъем!
На повороте караван притормаживает, растягивается, чтобы не налететь друг на друга. Страшное дело – попасть в завал! Хорошо, если травмы избежишь, а уж если велосипед останется невредимым, то считай себя везунчиком!
Француз резко бросил велосипед на горку за поворотом. За ним рванулись Кончаков с Лазаревым. К ним успел прицепиться бельгиец. Они стремительно оторвались и скрылись за вершиной.
Впереди группы сразу же оказались Володин с Юрзиным. Они старались не увеличивать скорость, чтобы беглецы ушли дальше. Аркадий настороженно поглядывал по сторонам, готовый в любой момент кинуться за тем, кто рванется вперед, и потянуть за собой караван. Долго рассекать воздух, тянуть за собой группу смельчак не сможет, поневоле притормозит, а там впереди снова окажется Володин и опять начнет снижать скорость. Аркаша заметил рядом с собой майки бельгийцев и французов. Теперь они союзники, тоже будут притормаживать караван, ведь в отрыве лидеры их команд и есть шанс, что чемпионом мира станет кто-то из них.
Лазарев, тяжело хватая воздух открытым ртом, идет на подъем впереди четверки. На вершине он уступает первую позицию бельгийцу и переходит назад, прячется от ветра за спину француза Бадье. Очередь рассекать воздух бельгийца, потом Кончакова. Он держится за колесо бельгийского гонщика. Беглецы знают, что отрыв небольшой. Караван взбирается на горку неподалеку. Если не увеличить отрыв, в любой момент достанут.
Четверка понеслась вниз. Мелькают кусты на обочине, ветер впивается в глаза, забивает легкие, асфальт кипит под колесами. И вдруг бельгиец скользнул по асфальту на повороте, рухнул набок, загремел велосипедом. Кончаков врезался в его велосипед и полетел через руль. Француз рванулся на обочину, слетел с асфальта в траву. Алеша за ним. Пока они выбирались на шоссе, караван настиг их и проглотил.
Володин видел издали, как два гонщика упали, а два задних кинулись в сторону. Когда он подскочил к месту завала, бельгиец стоял на обочине с поднятой рукой, высматривал «техничку». Кончаков, припадая на окровавленную ногу, оттаскивал левой рукой с шоссе покореженный велосипед. Правая рука безжизненно висела. Володин тормознул, соскочил на землю и крикнул Кончакову, протягивая велосипед:
– Держи мой!
Но Кончаков опустился в траву и прохрипел:
– Я приехал… Ключица…
Володин вскочил в седло и кинулся за караваном.
Сверху болельщикам хорошо было видно, как полетели на асфальт два гонщика. Трибуны охнули, тревожно загудели. Люди вскочили со скамеек, чтобы лучше видеть, что делается на шоссе. К упавшим подкатили «техничка» и «скорая».
Трибуны колыхались в волнении. Валя Кончакова пробиралась вниз. Как только трибуны охнули, она поняла, что беда случилась с ее мужем. О том, что муж попадет в беду, она почувствовала сразу после скандала, когда приехала к матери. Валя бросилась на вокзал, но не успела: поезд ушел, увез мужа в Москву. И Валя собралась и поехала следом, думая, что, если она будет неподалеку от мужа, с ним ничего не случится.
Валя, дрожа, расталкивала людей, торопливо спускалась по ступеням. Вокруг гадали, кто из советских гонщиков упал. Когда мимо пронеслась группа и с нею Лазарев и Юрзин, стали произносить только две фамилии.
– Володин упал! Володин!
– Нет! Володин догоняет! Кончаков это…
– Не повезло парню…
Валя сбежала вниз и помчалась вдоль трибун, не выпуская из виду то место, где стояла «скорая».
Кончакова усадили в машину. Она развернулась и выехала на дорогу. Валя кинулась наперерез, успела выскочить на шоссе раньше и бросилась навстречу. «Скорая» остановилась. Водитель сердито высунулся в окошко, намереваясь ругнуться, но Валя рванула ручку салона, открыла дверь и исчезла в машине.
Корреспондент видел это и спросил у сидевшей рядом Оли, жены Володина:
– Что это за девчонка?
Болельщики вокруг были еще возбуждены, гудели.
– Жена Кончакова, – ответила Оля, растирая ладонями горящие щеки.
– Она же, я слышал, ушла от него?
– Жена это, Валя!.. Ой, у меня чуть сердце не лопнуло! Думала, Аркаша… – Она вздохнула и с сожалением заговорила о Кончакове: – Столько тренироваться… выйти на старт…
– Без него ребятам сложно будет… Он был одним из претендентов…
Несколько кругов гонщики шли плотной группой, настороженно следя за каждым движением друг друга. Были попытки уйти, но сильных не отпускали. Оторвались было трое молодых. Они километров двадцать помаячили впереди, потом слились с караваном. Гонщики в алых майках ни разу не пытались оторваться. Казалось, что они ошеломлены потерей одного из тех, на кого делалась ставка. Гонщики поглядывали на них без опаски, чувствуя, что главная забота у них теперь – не выпасть из каравана. Володин понимал это и радовался, старался укрепить такое мнение, хмурился, не глядел на товарищей. Но на восьмом кругу на небольшом повороте перед горкой незаметно догнал Алешу и быстро глянул на него. «Попробуй! Я раскачу!» – понял его Лазарев. Юрзин заметил это и тоже приготовился к борьбе. Они перегруппировались лениво. Впереди Володина шли три гонщика. Лазарев приотстал. Юрзин пристроился сзади него. Неподалеку от вершины Володин поднялся на педали и рванулся на противоположную сторону шоссе. Лазарев тут же прилепился к нему. Француз Бадье быстро среагировал и вклинился между Алешей и Юрзиным, а к Юрзину прицепился итальянец. Караван вытянулся в цепочку. Володин устал и резко ушел в сторону, отпуская вперед Алешу. Краем глаза он увидел сверкающую колесами цепочку и решил, что атака не удалась. Оторваться не смогли. Но тут же заметил, как между французом и Юрзиным начал возникать просвет. «Молодец Юзя!» – заликовал Володин. Юрзин, зная, что во время атаки каждый гонщик видит только колесо едущего впереди, старается не отстать, держаться за него, начал сбавлять скорость незаметно, отсекая от Алеши и француза основную группу. Гонщики не замечали, что Бадье и Лазарев быстро уходят вперед. Володин один шел по противоположной стороне шоссе. Вдруг его обдало жаром: вот он, его шанс! Он рванулся за беглецами!
Болельщики видели, как на вершине холма появились три гонщика и стремительно нырнули вниз. Скрылись за кустами и через секунду показались на повороте, где два часа назад был завал, и стали приближаться к трибунам по ровному шоссе.
– Двое наших! – воскликнул радостно корреспондент, но, когда Лазарев, Бадье и Володин промелькнули мимо, с сожалением покачал головой: – Рано ушли! Еще шесть кругов… Выдохнутся!
Но просвет между беглецами и караваном рос с каждым кругом. Сдерживать караван Юрзину помогали французы. К счастью, все они были в основной группе. Французы понимали, что, если Бадье придет к финишу вместе с советскими гонщиками, чемпионом станет он. Бадье был прекрасный финишер. Алеша – темповик! В прошлом году он получил в Париже «Золотую пальмовую ветвь» как лучший гонщик-любитель мира. Володин – великолепный командный боец, организатор. Оба они на финише не могли соперничать с Бадье. Француз был молод, силен! Показал он себя в прошлом году, когда выиграл у себя на родине несколько этапов популярной гонки «Тур де ла Авенир» и несколько дней лидировал в гонке по Италии «Джиро делле Реджионе». Давно уже не были французские гонщики-любители чемпионами мира. Французы верили: Бадье станет им! А Бадье нужна была чемпионская медаль не только для славы: с нею он мог выгодно уйти в профессионалы. Просвет между караваном и тремя гонщиками продолжал увеличиваться. За два круга до финиша Шадров на питательном пункте передал Алеше флягу с кашей и крикнул:
– Три минуты!
Стало ясно: каравану беглецов не догнать. Медали они разыграют между собой. И Володин и Лазарев понимали, что к финишу втроем приходить нельзя. Один из них должен уйти вперед, за золотой медалью. Один! Но кто?
Лазарев смотрел на мелькающие впереди ноги Аркаши и думал: «Как жаль, что это Володин, а не Кончаков! С ним было бы проще! Намного проще!» С Кончаковым они бы быстро решили, кому уходить, а кому сдерживать француза. Но это был Володин.
4
Все два года, которые они вместе выступали в сборной СССР, оба чувствовали друг к другу настороженность, недоверие. Неловко чувствовали себя наедине после того случая с Галей. Вспомнилось это сейчас, вспомнилось и полузабытое, как познакомились они семь лет назад в молодежном спортлагере, как встретились впервые на шоссе.
Встретились они в тренировочной гонке, когда к своему приятелю, тренеру спортлагеря Истомину, заехал главный тренер велосипедной сборной Союза, олимпийский чемпион Шадров Владимир Петрович. Истомин решил показать своих ребят в деле, похвастаться и организовал в день приезда Шадрова чемпионат спортлагеря.
О том, что в спортлагерь приедет олимпийский чемпион, ребята узнали за неделю раньше и все дни занимались старательно, спешили набраться сил, надеясь, что Шадров запомнит их и, когда придет время, позовет в сборную.
С раннего утра Алеша почувствовал в спортлагере волнение, возбуждение, как перед праздником. Насмешливый и веселый голос тренера Истомина во время утренней гимнастики казался ему особенно звонким и веселым.
– Молодец, Лазарев! – кричал тренер, заметив, как Алеша яростно крутит руками в воздухе – Володин, учись! Вот как надо разминаться, чтоб каждая жилочка звенела от удовольствия!
– Алеша поклялся сегодня гонку выиграть, поэтому и старается! – пошутил Володин.
Ребята засмеялись. Алеша пришел в группу месяц назад. В гонках еще ни разу не участвовал, а Володин был уже чемпионом города, призером юношеского чемпионата страны. Все знали, что сегодняшнюю гонку непременно выиграет Володин. Знал это и он!
После завтрака Алеша взбежал на второй этаж, где жил в комнате с тремя мальчиками, вышел на широкий балкон, облокотился на прохладные с утра железные перила и стал смотреть вниз на девчат, которые столпились на солнце неподалеку от входа в столовую под высокими елями и о чем-то разговаривали. Изредка до Алеши долетали их тонкие голоса. Среди девчат была Света. Ее оранжевый сарафан выделялся среди спортивных костюмов подруг. Она вдруг отошла в сторону, присела под деревом и стала собирать и разглядывать еловые шишки. Алеша смутился, с ужасом думал, что она тоже будет наблюдать за гонкой. «Не отстану от Аркаши! Умру, а не отстану!» – дал себе слово он.
Девчата вдруг повернулись ко входу в спортлагерь. Алеша тоже посмотрел туда. В ворота въезжала черная «Волга». «Шадров!» – понял Алеша и выбежал из комнаты. Он думал увидеть высокого, гибкого, гордого, привыкшего к славе человека, а из машины неторопливо вылез мужчина, похожий на завхоза школы, в которой учился Алеша. Был он такой же крупный, медлительный. Когда он посмотрел на ребят, Алеше показалось, что он сейчас прикрикнет: «А ну марш в класс! Звонок, а вы носитесь тут!» Но Шадров улыбнулся и сказал, поднимая руку:
– Привет гонщикам!
Он пошел навстречу Истомину. Ребята знали, что они несколько лет вместе выступали в сборной.
На старте Алеша пристроился к Володину, не уступил, когда его попытались оттереть ребята постарше. Вид у Алеши был сердитый. Он ни с кем не разговаривал, кивал, если к нему обращались, и походил на растрепанного щенка, которого только что наказали. Он старался не глядеть в сторону желтого деревянного грибка, под которым стояли и сидели на траве девчата и виднелся оранжевый сарафан Светы. С ней Алеша познакомился две недели назад на озере, где купались и загорали после тренировок.
Володин сразу же после старта резко рванул вперед. Истомин сказал ему, что Шадров приехал в спортлагерь в основном из-за него, Володина, что Шадров повезет юношескую сборную в ФРГ и набирает в нее ребят. На Аркадия он обратил внимание на чемпионате Союза, когда Володин стал призером. Аркадий понимал, что с сегодняшнего дня его жизнь может измениться, и хотел пройти трассу с высокой скоростью. В спортлагере равных ему не было, и он знал, что бороться нужно будет в одиночку. В тот день было тихо, безветренно. Трасса петляла по лесу и через десять километров возвращалась назад, к спортлагерю. Была она до малейшей выемки знакома Володину.
Через три круга Аркаша, оглянувшись, увидел, что ребята растянулись по шоссе, отстали. Следом шел только Алеша, новичок. Он Володину нравился. Шустрый, юркий.
– Давай! Терпи! – крикнул Аркаша, а сам прибавил скорость.
Алеша не отставал.
Они пронеслись мимо грибка, под которым на скамейке сидели Истомин с Шадровым. Девчата оставили тренеров наедине, ушли дальше в лес и расположились на траве, на бугорке возле дороги. Они кричали, подбадривали ребят, когда те проскакивали мимо. Среди них по-прежнему выделялось оранжевое пятно. Когда Алеша видел его, ему становилось легче.
Шадров с Истоминым сидели под грибком, разговаривали. Истомин нахваливал Володина.
– Чутье у него хорошее, – говорил он. – Альтруист! Это редкое качество… Был бы легкоатлетом, я бы возиться с ним не стал. Там честолюбие нужно… А Аркаша все готов для команды сделать… В сборной он, я думаю, приживется…
– А что за паренек к нему прилип? – спросил Шадров.
– Алеша Лазарев. Он пацаненок еще… недавно в спортлагере…
– Волевой паренек…
Когда Алеша с Аркашей поравнялись с девчатами, Володин вдруг вильнул задним колесом, чиркнул по переднему колесу велосипеда Лазарева. Руль резко дернулся в руках Алеши, он не удержался и вместе с велосипедом полетел в кусты. Ошеломленный, выскочил оттуда и кинулся за Володиным с перекошенным от боли, обиды и бессилия лицом. Аркаша быстро удалялся, не оглядываясь. Алеша остановился, бросил взгляд на девчат и, сдерживая себя, чтобы не расплакаться, побрел назад к велосипеду. Опозорился! У Светы на глазах опозорился! Стиснув от стыда зубы, он вытащил велосипед из кустов и, прихрамывая, поволок его к спортлагерю. Содранная кожа на локте и колене нестерпимо жгла, саднила. Ребята проносились мимо.
Света, став его женой, рассказывала, что у нее сердце разрывалось, когда она видела, как он ковыляет с велосипедом. Хотелось броситься к нему, помочь.
В комнате Алеша умылся, переоделся и стал собирать в рюкзак свои вещи, намереваясь уехать и больше никогда не показываться здесь. Он заканчивал укладывать вещи, когда дверь распахнулась и вошел Володин. Он был в велокостюме. Явился к нему, видимо, сразу, как только выиграл гонку.
– Ты что, обиделся?.. Там выбоина в асфальте была… Брось дуться, давай руку!..
Алеша со злостью повернулся к нему, оттолкнул протянутую руку и взмахнул кулаком, намереваясь ударить. Но Аркадий увернулся. Алеша бросился на него. Володин обхватил его руками. Алеша пытался вырваться, бился, извивался. Они свалили рюкзак на пол. Потом стул загремел следом. На шум в комнату вошел Истомин.
– Вы что сцепились? – сердито крикнул он.
Аркаша отступил. Алеша начал поправлять сорочку, выбившуюся из брюк.
– Да мы так… – смущенно сказал Володин.
– Здоровый… а побороть меня не может, – тяжело дыша, насмешливо проговорил Алеша.
– Да ты как вьюн!.. – засмеялся Аркаша.
– А рюкзак зачем здесь? – Истомин смотрел то на Алешу, то на Аркадия.
– Я полотенце искал, – соврал Алеша, взял рюкзак и затолкал под кровать.
Вечером Алеша съездил на место падения. Там действительно в асфальте была выбоина.
5
Два года почти работали в сборной Володин и Лазарев, но недоверие друг к другу не покидало. И вот теперь на чемпионате мира им пришлось решать, кому быть первым!
Алеша изредка взглядывал на мокрое от пота лицо Аркаши и думал: «Как хорошо было бы, если на месте Володина был Кончаков!» Лазарев знал, что может еще не один раз участвовать в чемпионатах мира, а Володин вышел на свой последний старт.
– Темп! Темп! – услышал Алеша крик Трошина с обочины. – Не сбавляйте!
Аркадий уступил первую позицию французу, достал фляжку и начал сосать кашу. Опорожнил и швырнул ее в кусты.
– Надо француза измотать! – прохрипел он Алеше.
Когда Бадье устал рассекать воздух и отошел назад, Алеша резко рванулся вперед. Француз за ним. Отпускать Алешу нельзя. Уйдет, а Володин сдерживать будет. Алеша оглянулся. Бадье сидел у него на колесе. Лазарев сбавил темп, и тут Аркадий бросился в атаку. Француз снова за ним. Так Алеша с Аркашей дергались несколько раз, но француз не отставал. Они проскочили мимо трибун, мимо судейского домика. Ударил гонг: последний круг!
– Володин, Володин победит! – возбужденно говорил сидевший неподалеку от Оли и корреспондента седой мужчина.
– Нет! Чемпионом будет Лазарев! – возразил ему сосед с сильным акцентом. – Потом Бадье, а Володин придет третьим!
– Почему? – повернулся к нему седой мужчина.
– Двух чемпионов не бывает… Володин – опытный боец!
– Вот он и победит! – заключил седой мужчина.
– Нет! Он не победит! – вдруг выкрикнула Оля.
Мужчины удивленно посмотрели на нее, но промолчали.
– Почему ты так думаешь? – тихо спросил корреспондент.
– Я-то его знаю!.. – В голосе Оли чувствовалось огорчение.
– Почему? Силы есть! Удача улыбается, и он так рвался…
– Удача, силы! – перебила Оля. – А характер?
Мимо пронеслась группа гонщиков. Снова ударил гонг, и из динамика раздалось:
– Володин, Лазарев и Бадье опережают основную группу на четыре минуты!
Лазарев шел впереди. Мелькали кусты, люди на обочине. С вершины холма за гребным каналом видны были белые коробки домов в сизом тумане, купола соборов, желтые, как луковицы, между ними. Алеша отработал смену и спрятался за спину Володина. Бадье, пригнувшись к рулю, рассекал воздух.
– У него не ноги… шатуны! – выкрикнул Алеша.
– Финиш близко! – выдохнул Аркаша, оборачиваясь. – Он нас обставит… Сменится – уходи! Я прикрою… Уходи! – Он сглотнул слюну и вытер лоб.
– Иди сам!
– Уходи!.. Я раскачу тебя!
Француз устал и уступил место Володину. Аркаша сделал мощный рывок на подъем. Алеша прочно сидел у него на колесе. Возле вершины Аркадий крикнул, не оглядываясь:
– Уходи!
Алеша кинул велосипед в сторону, а Володин отсек от него француза и стал сбивать темп. Алеша оторвался от них, поднялся, танцуя велосипедом, на холм и ринулся вниз. Алая майка удалялась, унося надежду Аркадия на чемпионскую медаль. Бадье помчался за Алешей, а Аркадий пристроился за ним. Была еще слабая надежда на то, что француз достанет Алешу, но выбьется из сил после такой долгой атаки, а он, Володин, отдохнет за его спиной и легко оторвется от них. Тогда Алеша станет сдерживать Бадье. Но француз то ли отчаялся настичь Лазарева, то ли понял Володина, стал сбавлять скорость и уступил первую позицию Аркаше, а он сразу стал сбивать темп, чтобы Лазарев ушел от них дальше. Майка его алела на сером шоссе перед последним поворотом к финишу. Его уже не достать! Аркаше стало грустно.
Поворот к трибунам Володин и Бадье прошли спокойно, поглядывая друг на друга. Оба ждали, кто первый не выдержит, бросится к финишу. Другому будет легче выходить из-за спины. Рванулись они одновременно. Володин впился глазами в асфальт, который превратился в летящую серую ленту. Краем глаза Аркадий видел, как мелькающие ноги француза медленно смещаются назад. Слышались какой-то гул, выкрики. Блеснула белая черта, и Аркаша упал на руль, бессильно опираясь на педали. Велосипед его катился навстречу бегущему Трошину. Он что-то кричал, но Аркаша видел только его открытый рот. Когда Трошин подбежал, он оперся на его плечо и остановился.
– Ты мог бы быть первым! Первым! – кричал Трошин.
– Все было правильно!.. – выдохнул Аркадий. – Золотая медаль наша!
6
Обитатели в изоляторе менялись часто: одних уводили, других приводили. Егоркин ждал пересмотра своего дела в городском суде.
В камере его, как и на стройке, звали Студентом. Никто больше к нему не приставал. Барсук, кажется, потерял к нему интерес. Иван целыми днями читал книги, читал он и тогда, когда загремели засовы, открылась дверь и на пороге появился Роман. Остановился, растерянно озираясь.
– Романчук! – закричал Веня радостно. – И ты?.. С новосельем!
И направился к заулыбавшемуся Палубину. Знакомая душа есть, хоть и пустая, но все-таки легче осваиваться. Егоркин вскочил с нар, шагнул навстречу.
– Ты! – воскликнул растерянно Палубин и остановился. Он смотрел на Егоркина, как-то испуганно сжавшись, словно увидел то, что перечеркнуло все его надежды.
– Я знал, что встречу тебя тут, – сказал Иван горько. – Я ждал тебя.
– А ты… ты как здесь?
– Судьба… Отъелся ты как!
– Похудею, надеюсь, – выдавил Палубин и услышал знакомый негромкий голос.
– Рома…
Он вздрогнул, обернулся, увидел за столом Леонида Семеновича и уставился на него, забыв об Иване.
– Не бойся, – усмехнулся Егоркин. – Он не так страшен, как хочет казаться.
– Иди, иди ко мне… Давненько не виделись, – улыбался Леонид Семенович.
Роман направился к нему неуверенно, оглянулся на Егоркина. Тот смотрел вслед. Роман приободрился. Барсук поднялся навстречу, обнял, заговорил тихо:
– Признаюсь, не рад, не рад тебя видеть… Что случилось?
– Обыск… – виновато ответил Роман.
– Тряпки?
– Не только…
– Тебе звонили… обо мне? – глядел на него Леонид Семенович.
– Да, – прошептал Роман, отводя глаза.
– Отказался, значит…
– Не мог я, поймите! – взмолился Палубин. – Все, что угодно, но только…
– Замри! – коротко перебил Леонид Семенович и, помолчав, добавил: – Устраивайся, твое место у параши, – кивнул он в сторону крайних нар. – Выбирай: хоть вверху, хоть внизу. Иди! Я о тебе подумаю…
Роман послушно побрел к нарам, выбрал место внизу. Егоркин подошел к нему, спросил:
– Чего ты здесь?.. Свободных нар полно, пошли ко мне поближе, там место есть.
– Я здесь, – буркнул Роман, не глядя на Ивана, и некоторое время стелил постель молча, потом шепнул: – Я боюсь… Ох, как я боюсь!.. Не случайно я в этой камере оказался…
Егоркин не понял, что он имел в виду, хотел сказать: раньше нужно было бояться, но вспомнил о том, как сам здесь оказался, и спросил о Леониде Семеновиче:
– А этого… откуда знаешь?
– Он… у нас начальник… большой начальник…
– Да-а! А как же вас в одну камеру?
– Мы по разным…
– Слышь, Студент! – громко крикнул Веня от стола, где был Леонид Семенович. – Отстань от Ромашки! Он тебя не трогает. Счеты на воле сводить будете…
Иван обернулся к столу, не понимая, что сказал Веня.
– Ступай к себе, ступай! – быстро проговорил Роман и тихонько прошептал: – У нас свои дела… Я разберусь сам. Иди!
Егоркин постоял рядом в нерешительности, буркнул хмуро:
– Ладно, приходи в себя, потом поговорим…
И вернулся на свои нары, взял книгу. Он хмурился, отчего-то тревожно было на душе. Не хотелось оставлять одного Романа.
Палубин застелил нары и поплелся к столу Леонида Семеновича. До конца дня Барсук не отпускал его от себя. Иван не подходил к ним, читал, ждал, когда Роман придет к нему, поглядывал в его сторону, но не дождался. Слышал смех за столом, наверное, там травили анекдоты. Палубин улыбался жалко, побитый сидел. Иван думал, что это оттого, что он не освоился еще с необычной обстановкой. Все в первый день вели себя так.
За ужином к Ивану подошел Веня, подмигнул дяде Степе, сидевшему рядом, и спросил дружелюбно у Егоркина:
– Что вы с Романчуком не поделили, а? Он не жох, смирный малый. Я его давно знаю, ты его не трожь!
– Ты что, охренел? Мы с ним друзья…
– Вот и хорошо, вот и ладненько, – быстро и радостно бормотнул Веня с таким видом, словно он уладил вспыхнувший конфликт, и добавил: – Не надо между своими свару затевать!
– Я не понял? – с раздражением глядел на него Иван. – Пошел отсюда!
– Ладно, ладно, Студент! Все, все, заметано. Я понял. Ухожу… Я передам Романку – ты простил!
Егоркин проводил его недоуменным взглядом. Роман, что ли, наплел им что про него? Захотелось пойти, объясниться, но Иван, поколебавшись, отложил разговор на завтра.
Утром он, одеваясь, услышал чей-то веселый возглас:
– Гляди, братва, а новенький дрыхнет. Камера для него – курорт! Эй, чмых, подъем!
Но Роман не шевелился. Тогда тот, что был ближе к нарам Палубина, сорвал с него одеяло и отшатнулся. Постель была густо залита темной застывшей кровью.
Иван ошалело замер с белой сорочкой в руке, в жуткой тишине смотрел он на открытое желтое лицо Романа. А все почему-то один за другим молча и угрюмо отводили взгляды от Палубина и поворачивались к нему. Дядя Степа как-то бочком, суетливо отодвинулся от Ивана.
– Ты за что его? – тихо спросил Леонид Семенович у Егоркина и шагнул к нему.
За Барсуком подтянулись его прихлебатели.
– Вы что?! – задохнулся Иван, отступая к стене между нар.
Кто-то из сокамерников начал колотить ногой в дверь. Торопливо звякнули запоры.
7
Егоркин был осужден городским судом на четырнадцать лет с содержанием в колонии строгого режима.
Попрощаться с ним разрешили только сестре Варюньке. Галя была в больнице. К тюрьме пришли вчетвером. Варюнька, Наташа и Маркин с Анохиным пришли раньше назначенного времени, стояли у ворот, ждали. Тихо переговаривались. Анохин без уверенности в голосе говорил, что будет добиваться, чтоб пересмотрели дело Егоркина: не может быть такого, чтобы в наши дни человек страдал невинно, не может быть, чтобы нельзя было найти правды. Его слушали так, как слушают слова утешения на похоронах.
К воротам тюрьмы лихо подкатила и тормознула черная «Волга», и почти тотчас же распахнулась дверь проходной, и вышел неторопливо и важно седоватый мужчина.
– Начальничек какой-то, – прошептала Варюнька, наблюдая за ним.
Но это был Леонид Семенович Барсук. Не знала Варюнька, что немало слез прольет она из-за этого начальничка. Он приостановился на мгновение возле «Волги», оглянулся вокруг с улыбкой, сказал: «Денек – прелесть!»
«Волга» рыкнула глухо, дернулась, лихо развернулась и бодро покатила от ворот.
День был действительно хорош. Недели три подряд лил дождь. Небо осенними тучами было затянуто. В последние годы в Москве летом часто такое случалось. Но сегодня с утра солнце, тихо, безветренно, но никто из четверых, ожидающих у ворот тюрьмы, не замечал этого.