1
– Где это ты опять на сучок наткнулся? – спросил вечером у Егоркина Володя.
– Царев… – улыбнулся Ванек.
– Опять сцепились?
– Ерунда… Разобрались!
– Из-за чего? – не отставал Володя.
– Деньги он у одной девчонки взял и не отдает, – нехотя ответил Ванек.
– У Гали Лазаревой? Он же шутил! Чудак!
– Хороши шутки… – буркнул Ванек.
Маркин сразу обратил внимание на новый синяк под глазом у Егоркина и поинтересовался его происхождением.
– На сучок наткнулся, – отшутился Егоркин и подал ему листок с чертежом зажима. – Смотри, как я придумал!
Антон взял листок и долго рассматривал чертеж. Потом они подошли к конвейеру и стали прикидывать, что и как нужно изменить в станке. Затем пошли искать мастера.
Набоков недоверчиво выслушал Маркина. Сама мысль о том, что нужно конвейер переделывать, казалась ему нелепой. Столько лет работали, нормально было, и вдруг… Времени у Набокова обсуждать эту глупость не было, и он спросил:
– А как на других операциях? Об этом вы подумали?
– Думали и об этом. Там все будет по-прежнему, – уверенно ответил Маркин.
– Откуда у вас такая уверенность? А вдруг хуже будет? За это спасибо нам, как ты понимаешь, не скажут.
– Хуже не будет!
– Это доказать надо! То-то и оно… Ладно, давайте вашу мазню, я посмотрю, подумаю!
После обеда мастер позвал Маркина и Егоркина в свой кабинет – небольшую каморку возле щитов, отгораживающих один участок от другого. Вид у него был раздраженный и какой-то болезненный. Он и утром все морщился, когда выслушивал Маркина.
– Рационализаторы, туды вашу мать! – начал он ругаться еще по дороге. – Где вы обдумывали свое рацпредложение – в пивнушке или за углом гастронома?
Антон ничего не понимал и с недоумением смотрел на взлохмаченную голову мастера, который в возбужденном состоянии всегда ерошил волосы рукой.
– А ты докладывай, кто это тебе фонарь подвесил? И за что? – набросился Набоков на Егоркина со злостью. – Только в цехе появился, и на тебе, подарочек! Рассказывай, чего молчишь?
– Подрался, – буркнул Ванек.
– Во, видали, подрался! – передразнил Набоков, повернувшись к Маркину. – Где же ты подрался? Раздеть, что ли, кого за углом хотел?
Егоркин взглянул на мастера исподлобья и хмуро усмехнулся:
– В общежитии подрался… С Царевым.
– Бутылку не поделили? Кому-то меньше досталось, да? Разливать поровну еще не научились. Так, что ли?
– Не пил я ни капли, – снова буркнул Ванек и рассказал, из-за чего они подрались, не называя Галю Лазареву.
Он не понимал, что от него хочет мастер, и почему он так взвился. Утром же видел синяк и ничего!
– Подрались! – вновь передразнил Набоков. – Она что, не могла в милицию сообщить? Без тебя бы быстрей разобрались… А теперь на тебя докладная пришла. Совет общежития будет разбирать. Передадут дело в суд, будет тебе – подрались! Достанется и Цареву! С ним мы тоже разберемся… А вам, Антон Сергеевич, – обратился мастер к Маркину, – придется сегодня в общежитие ехать. На заседание совета вызывают. Как наставника! Мастер опять повернулся к Егоркину и повысил голос. – Пропесочьте его там как следует, да накажите примерно, чтобы знал, как должен вести себя рабочий!
Мастер вчера еще почувствовал боль в боку и забеспокоился: не камни ли в почках дают о себе знать? Неужели снова придется лечь в больницу? Записался к врачу на сегодняшний день, а тут, на тебе, надо ехать в общежитие. Поэтому он и решил послать вместо себя Маркина.
2
Маркин шел на заседание совета общежития неохотно. Считал, что его собирают формально, для галочки в отчете. Поругают, пожурят Егоркина с Царевым, тем все и кончится. Дело молодое! Сами подрались, сами и разберутся. И Маркин дрался. До женитьбы он жил в этом общежитии и подходил к нему с душевным трепетом. Вестибюль выглядел по-новому на стенах стенды другие, в углу, у окна, фикус, которого раньше не было. Стены выкрашены теперь под мрамор, а раньше были, кажется, гладенькими, бледно-желтыми. И старушка сидит за столом незнакомая. Она показала ему комнату воспитателя.
Там уже сидело несколько человек. Из них Антон знал только начальника ЖКО Олега Григорьевича Банникова. И не любил его, считал чинушей, бюрократом. Подпись на бумаге ни за что не поставит не в приемный день, как ни проси. Егоркин сидел в центре с опущенной головой и ковырял ногтем заусенец на пальце. Царев расположился у стены, закинув ногу на ногу, и рассматривал «Уголок атеиста» на противоположной стене.
– Вы из сборочного цеха? – хмуро спросил у Маркина начальник ЖКО.
– Да, – коротко ответил Антон.
Он не ожидал встретить здесь Банникова. Маркин не знал, что вчера на заседании парткома завода начальнику ЖКО чуть выговор не вкатили за слабую воспитательную работу в общежитиях. Олег Григорьевич считал, что его ругали несправедливо. Общежития он из виду не выпускал. А нарушения в последнее время участились из-за наплыва подростков из ПТУ. За ними как ни следи – не уследишь.
– Из цехового комитета? – спросил Олег Григорьевич, глядя тяжелым взглядом на Маркина.
Антон спокойно сел, закинул ногу на ногу и только тогда ответил:
– Нет. Простой рабочий… Наставник Егоркина!
– Мы же начальника цеха вызывали! – недовольно обратился Олег Григорьевич к воспитателю Надежде Ивановне. – А они неизвестно кого прислали! Мы что, в игрушки, что ли, здесь играть собираемся?
– Не неизвестно кого, а рабочего. Нас-тав-ника! – значительно произнес Антон, неприязненно посмотрев на крупное, обрюзгшее лицо начальника ЖКО. Банников даже не взглянул в сторону Маркина. Олегу Григорьевичу очень хотелось видеть на заседании совета начальника сборочного цеха, который вчера на парткоме больно уколол его. Пусть бы сегодня покрутился.. Ишь, сидит, согнулся, ягненочек, посмотрел он на Егоркина. Но где-то глубоко в душе Олега Григорьевича шевельнулась жалость к Ваньку. Он постарался подавить ее в себе, подумав, что из-за жалости и пострадает когда-нибудь, вылетит из кресла начальника.
– Я звонила начальнику цеха, – поспешно, словно оправдываясь, заговорила Надежда Ивановна – Он занят. Сказал, что будет председатель цехкома.
– А где же председатель цехкома? – перебил Банников.
– Тоже занят, опустила глаза Надежда Ивановна. – Придет мастер участка.
Она замолчала, старательно стирая пальцем пятно со стекла на столе. Надежда Ивановна только что получила хороший нагоняй от начальника и теперь боялась взглянуть в его сторону. И в то же время ей было неудобно перед ребятами за свой страх, но она ничего с собой поделать не могла. Надежда Ивановна очень старалась показать себя Олегу Григорьевичу с лучшей стороны. Она жила с мужем и ребенком на частной квартире, во флигеле. Начиналась зима. Во флигеле и сейчас было холодно по утрам, а зимой хоть всю ночь топи – не натопишь. У дочки опять будет воспаление легких. А Олег Григорьевич обещал дать комнату.
Наступившую тишину нарушил Антон.
– Мастер попросил меня прийти на совет. Мне вместо себя посылать некого, вот я и пришел сам! – сыронизировал он.
Олег Григорьевич перевел тяжелый взгляд с воспитателя на Маркина. Тот, усмехнувшись, выдержал его.
В кабинет вошли еще два парня и тихо сели в сторонке. Надежда Ивановна посмотрела на часы и робко произнесла:
– Можно начинать, Олег Григорьевич?
Банников окинул присутствующих взглядом и спросил:
– Сколько у вас членов совета?
– Одиннадцать… Трое во вторую смену работают. Один в отпуске, а один болен… Вместо него вот Костя пришел! – поспешно добавила она.
– Начинайте, раз больше собрать не можете!
Володя на заседание опоздал. Он после работы заезжал к однокурснику, задержался у него, потом долго не было трамвая. Прибежал в общежитие, когда заседание было в полном разгаре. Из-за двери он услышал громкий голос Олега Григорьевича Банникова. Начальник зря не приезжает, выселением пахнет, забеспокоился Володя, осторожно открывая дверь в кабинет воспитателя. Егоркин стоял посреди комнаты, ссутулившись и опустив голову. Олег Григорьевич сидел за столом и гремел:
– Почему драку не прекратил, когда воспитательница потребовала?!
Егоркин опустил голову еще ниже.
– Ты мне в глаза смотри, не крутись! И отвечай, когда спрашивают!
Ванек молчал. Володя тихонько присел на свободный стул.
– Ладно, садись! Я свое слово скажу! – поднялся Олег Григорьевич и, оглядев притихших ребят, начал сурово: – Перед нами человек, допустивший тягчайшее нарушение правил проживания в социалистическом общежитии. Самое тягчайшее! Я слушал информацию воспитателя, слушал объяснения Царева и Егоркина, и у меня складывалось впечатление, что такому человеку, как Егоркин, не место в нашем коллективе. Нет, не место! Если человек с первого дня завязывает отношения с товарищами с помощью кулаков, то что можно ожидать от него дальше? Что? Перед нами потенциальный преступник!..
Володя, услышав последние слова начальника ЖКО, усмехнулся и насмешливо качнул головой. Маркин же с серьезным видом слушал Банникова и поигрывал своей кепкой, которую он, когда садился, положил себе на колени.
– …Да, преступник! – повторил Олег Григорьевич, заметив усмешку Володи. Банников, выступая, наблюдал за слушающими, хмуря брови, старался понять, как они воспринимают его слова. – Здесь нет преувеличения! Если бы вчера вовремя не подоспели воспитатель и командир оперотряда, то кто знает, чем могла бы кончиться драка? А если бы в руках у Егоркина оказался нож? Кто поручится, что он не пустил бы его в ход? Я могу с уверенностью сказать, что такой человек не остановился бы… А кто поручится, что сегодня же он не устроит новой драки? Предлагаю выселить Егоркина из общежития! И немедленно!.. А теперь разберем действия Царева… – продолжал Олег Григорьевич.
Маркин до выступления Банникова не принимал всерьез заседания. Но начальник ЖКО повернул дело так, что стало ясно: самым легким наказанием для Егоркина будет его выселение из общежития. Предложение начальника поддержал председатель совета общежития, румяный парень с каким-то расплывчатым, невыразительным лицом и ускользающим взглядом.
Антон был поражен.
– Егоркина действительно хотят выселить? – спросил он шепотом у своего соседа.
– Это – дело решенное… Выселят, как пить дать! – ответил сосед.
– Можно вопрос? – Маркин поднял руку, обращаясь к воспитательнице.
Она кивнула, разрешая.
– А где Егоркин жить будет? Или его и с завода выгонят?
– Нарушит трудовую дисциплину – выгонят и из цеха, – ответил Олег Григорьевич. – А где он жить будет, его дело! Пусть частную квартиру снимает. А в нашем коллективе ему не место!
– Значит, выбрасываете парня на улицу, как ненужную вещь! Иди, мол, ночуй под забором, так, что ли? – поднялся Маркин. Чтоб не держать во время выступления кепку в руках, он решительно сунул ее своему соседу, незнакомому парню. – О какой частной квартире идет речь, когда он по лимиту в Москве! Вылетит из общежития и из Москвы автоматически вылетит… Ладно, я по порядку! Буду говорить только о Егоркине. Его я знаю лучше, чем вы все. Вот он здесь работает… – Антон показал на стул с левой стороны от себя, потом – с правой. – А я здесь! И делаем одну и ту же операцию. Вы знаете, какой он рабочий? Если бы все так с первого дня начинали работу, наш завод выполнял бы план не на сто процентов, а на все сто десять, а то и выше! – Маркин произнес цифры, пришедшие ему в голову только что. – Во сколько вы сегодня пришли на работу? – обратился вдруг Антон к Надежде Ивановне. – Только честно! Вот так – положа руку на сердце…
Маркин приложил сразу обе руки к левой стороне груди и глядел невинными глазами на растерявшуюся женщину.
– Только честно! – повторил он.
– А какое это имеет отношение к делу? – неуверенно спросила Надежда Ивановна.
– Имеет, все имеет отношение! Егоркин приходит на работу за полчаса до звонка, когда еще свет в цехе не горит. Такой человек, каким его расписал ваш начальник, не стал бы этого делать! Да мне и непонятны рассуждения Олега Григорьевича! Вот он говорил, если бы да кабы. Если так рассуждать, то можно дорассуждаться до того, что решить, если, мол, я выйду на улицу, то споткнусь на пороге и сломаю ногу. Уж лучше я буду сидеть дома! По его логике получается так. И главное, странно слышать такие слова от начальника ЖКО, который должен быть проводником нравственных идей, известных каждому советскому человеку… – Маркин специально выбирал газетные выражения, считая, что только они воспринимаются такими людьми, как Банников. – …Каждый советский человек знает, что воспитание подрастающего поколения является для нас первоочередным делом. Этому нас учит партия! Об этом шла речь на Двадцать пятом съезде КПСС! Возьмите материалы съезда, прочтите, там на восемьдесят шестой странице четко сказано! – Антон разошелся, распалился, размахивал рукой с вытянутым указательным пальцем. – Не мне вам об этом напоминать, Олег Григорьевич!.. Да и в каждой газете можно прочитать, что все мы должны особое внимание уделять воспитанию трудных подростков. Воспитывать их, а не отталкивать! А Егоркина и трудным-то подростком назвать нельзя. Кто хоть один раз видел его пьяным? – обратился Маркин к ребятам.
– Егоркин не пьет, – громко сказал Володя. – Я с ним в одной комнате живу!
– Вот видите! – Антон поднял вверх палец и снова спросил: – Был ли у него хоть один прогул? Нет. А вы его сразу на улицу! Выселите Егоркина, в партком пойду и скажу, что вы, Олег Григорьевич, не выполняете наказ партии по воспитанию подрастающего поколения! – Маркин сел. Ему хотелось потереть руки от удовольствия: посмотрим, как теперь Банников крутиться будет! Но Маркин постарался сохранить хмурое выражение лица и солидный вид человека, решающего важные вопросы. На Банникова он не смотрел, глядел в сторону, в пространство. Кепку свою он забыл взять у соседа, и тот продолжал держать ее в руке.
Больше всех переживала Надежда Ивановна. Она опасалась, что обозлившийся начальник выместит зло на ней. Ох, лучше бы из цеха никто не приходил!
Олег Григорьевич, слушая Маркина, обдумывал, как ему поступить. Черт его знает, этого наставника, а что, если он действительно побежит завтра в партком, попадешь под горячую руку, потом не оправдаешься! Еще и выговор схлопочешь! А вдруг этот наставник – член партбюро цеха или даже депутат какой… Говорит складно, материалы съезда изучил… Дома Олег Григорьевич откроет материалы на восемьдесят шестой странице, и даже слова о подростках на этой странице не найдет. Но это будет потом, а теперь Банников решил не обострять конфликт.
– Может быть, я немного и переборщил, проявил излишнюю принципиальность, – сказал он с места спокойно. – Не поинтересовался, как ребята работают… Но для этого мы и приглашали представителя цеха. Теперь мы знаем его мнение. Раз цех ручается за своих рабочих, то, конечно, можно ограничиться выговором. Как вы считаете? – обратился он к Надежде Ивановне.
– Да-да! – быстро кивнула она. – Я тоже считаю, что так будет справедливо!
– И предупреждаю вас, – повернулся Олег Григорьевич к провинившимся, – чтобы больше никакие вопросы не решали при помощи кулаков. Мигом вылетите из общежития!
3
Возвращался Маркин домой пешком. На улице был небольшой морозец. Тихо. Кругом бело от снега. А деревья, провода, крыши домов – все было в инее. «В королевстве, где все тихо и ладно…» – напевал Антон. Он распахнул пальто, выпустил шарф наружу и глубоко вдыхал свежий морозный воздух. Вот оно, оказывается, как бывает, сделаешь добро другому, и самому хорошо, радостно, размышлял он. И погода что надо! Вытащить бы сейчас на улицу жену с сыном и погулять… А что? Идея! Еще и восьми нет. По такой красоте погулять одно удовольствие! Или сходить всей семьей в кино! А что? Здорово! Давно они всей семьей не гуляли.
– Люсенька! – закричал он прямо с порога. – Вечер такой замечательный! Идем гулять!
– Опять в пивбар заходил? – спросила жена, выходя из комнаты, где смотрела с сыном телевизор. Вовка тоже выглянул из двери.
– Глупышка, что я там не видал? Ну, проверь, пахнет от меня хоть чуть, а? – проговорил он, целуя Люсю в щеки.
– Холодный ты какой! – морщилась жена, но не вырывалась.
– Вовка, сынуля! – подхватил Маркин сына, который выскочил в коридор. – Хочешь с нами погулять?
– Мам, пойдем!
– Вы что, поздно уже!
– Восемь часов только. Собирайся! Вова, давай быстренько одевайся!
– Никуда я не пойду в такой мороз! Мне одеваться полчаса.
– Оденься потеплей, и все! Не в гости же идем… Может, в кино сходим. Там не раздеваются.
– Кино можно и дома посмотреть!
Вовка уже одевался. Люся, ворча, полезла в шкаф за теплой одеждой.
В кино они не пошли. Было так хорошо гулять по вечерним улицам. Маркин рассказывал, как он отделал начальника ЖКО. Люся смеялась и называла его болтуном, а сама с нежностью думала, что муж у нее хороший, хоть и выпивает иногда, но домой всегда торопится, переживает, если она сердится на него. Это она точно знает.
– Я тебе забыла сказать, – заговорила Люся. – Трепетов, напарник-то твой бывший, письмо прислал. Я его прочитала. Ты не обижайся… Знаешь, где он сейчас живет? В Тульской области. Женился. Он ведь к невесте и уехал отсюда!
– Ну, дает! – одобрительно воскликнул Маркин. – А говорил, что домой возвращается. К матери…
4
Утром Маркин сказал Егоркину:
– Ты все-таки подстригись! Я вчера слово давал на заседании!
– Я помню.
– Деньги-то есть?
– Есть.
Когда на участке появился мастер Набоков, Маркин снова завел с ним разговор об их рацпредложении. Мастер сердито ответил:
– Лучше смотрите, чтобы конвейер не стоял. А то я вам сделаю такое приспособление, обоим сразу! И больше ко мне с этим не подходите! Слушать не хочу!
– Тогда мы сами сделаем, – спокойно ответил Антон, повернулся и пошел.
– Я вам сделаю! Я сделаю! – крикнул вслед мастер.
Вчера ему некогда было вникать в предложение Маркина, закрутился. Да и боли в боку мешали сосредоточиться. Врач вечером успокоил его, выписал таблетки. И боль с утра потише стала, но всю планерку начальник цеха склонял их участок. Не укладывались в план со сборкой главных передач. Бегать приходилось по цехам, самому детали выбивать. А тут Маркин со своим предложением высунулся. Не до него было мастеру, не до него!
– Чего он кричит? – спросил Егоркин.
– Не хочет новый станок делать… Сами сделаем… А что? Давай попробуем! Два станка сделаем, а ночью придем в цех и заменим. Снимем старые и поставим новые!
– А зажимы где возьмем?
– Зажимы я в инструментальном закажу. У меня там приятель работает… А откидывающее устройство снимем со станка, на котором «рукав» собирают. Я видел в отделе механика. Потом сварщика попросим приварить в обеденный перерыв зажимы к станкам…
Так и порешили. Маркин понимал, что ему не поздоровится, если их новый станок не подойдет для сборки бортовых. Причем влетит ему одному, Егоркину как новичку простят. И все же Антон хотел довести дело до конца. Уж очень казалась ему привлекательной затея Егоркина. Не может быть, чтоб хуже стало. Не может быть!
В тот же день Антон сбегал к своему приятелю Пономареву в инструментальный цех. Пономарев пообещал сделать зажимы. И сделал через три дня. За это время Маркин с Егоркиным нашли в отделе механика два станка для сборки «рукава», разобрали их, вынули откидывающее устройство, а остальное отнесли назад.
Еще через два дня, когда все было готово, Маркин с Егоркиным в обеденный перерыв погрузили в тележку нужные им детали и покатили в отдел механика к сварщику.
– Что это они затеяли? Неделю уже копаются, – ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил инструктор Субботин. Он неторопливо перемешивал костяшки домино на боку урны, вокруг которой расположились рабочие. Были тут и Володя с Царевым.
– Они новый станок для сборки бортовых придумали, – пояснил Володя – Хотят заменить на конвейере старые..
– Как это заменить? Кто им позволит?
– Они самовольно. Сегодня ночью хотят прийти и заменить. – Володя придвинул к себе семь костяшек. – Думают, завтра начальство увидит в работе станок и даст команду все заменить!
– Ну и чудаки! Начальство им скорее по шапке даст!
Вечером Егоркин получил письмо от Кольки Скворца, а ждал от Вали. В последнем письме она опять писала, что Петька пристает к ней. И вот Колькино письмо! Получив его, Ванек почему-то забеспокоился. Распечатал тут же в вестибюле. Прочитал первые строки, потом сложил письмо, спрятал его в карман и стал медленно подниматься по лестнице. Сердце у него сильно колотилось. Егоркину не верилось, что Валя стала гулять с Чеботаревым. Нет! Колька чего-то не понял! Ванек остановился на лестничной площадке и прочитал письмо до конца. Скворцов писал, что видел своими глазами, как Валя ночью каталась с Петькой на машине. Он сначала не верил, что она станет с ним гулять, и даже поспорил, но проиграл.
Егоркин, подавленный, вошел в свою комнату и прилег на кровать. Ему было одиноко и обидно, захотелось, чтобы кто-то пожалел его, приласкал. За стеной слышен магнитофон. Пела женщина. Голос ее и музыка были печальными, но слов не понять. Ванек еще больше загрустил. Неужели Вале было с ним так скучно, что она забыла его, едва он покинул Масловку? Неужели ничего светлого не осталось в ее памяти от их встреч? Почему он, Егоркин, все помнит до мельчайших подробностей: и как сидели они в молчании ночами на скамейке у ее крыльца, и как возвращались из Дмитриевки солнечным днем напрямик по полю, по цветущей ржи, и оба по пояс были в цветочной пыльце, и многое, многое другое. На душе у Егоркина становилось все тоскливей. Он оделся и вышел на улицу. Было уже темно. Возле входа в общежитие стояли две девушки. Они попросили вызвать из комнаты своего знакомого парня. Ванек хмуро скользнул по ним взглядом и молча прошел мимо, хотя раньше охотно откликался на такие просьбы.
Он медленно брел по улице, не зная и не думая о том, куда идет. Около кинотеатра остановился, рассеянно посмотрел афиши, потом направился к автобусной остановке, решив съездить к сестре. Но, дождавшись автобуса, передумал. У нее сейчас забот без него хватает. Колька Хомяков развелся с женой, и Варюнька готовилась к свадьбе. Ванек снова вернулся к кинотеатру и взял билет на последний сеанс. А после фильма поехал на завод.
Маркин с Егоркиным пришли на участок, когда вторая смена закончила работу. В цехе было непривычно тихо. Ни суетливого перестука молотков не было слышно, ни сердитого шипения прессов. Тихонько посапывал сжатый воздух, выходящий из неплотно соединенных шлангов, слышалась какая-то возня, непонятные вздохи, словно цех, приустав за день, вздыхал, охал, кряхтел, располагаясь на ночлег.
Маленькая, сухонькая старушка в старом халате, тетя Дуся, подметала пол метлой на длинной ручке. Ванек прокатил мимо нее тележку к отделу механика, где они оставили в углу новые станки, чтобы Набоков ненароком не наткнулся на них.
Когда они вернулись на участок, Маркин вытащил из-под стола большой ключ, приготовленный днем, расшплинтовал гайки, которыми станок был прикреплен к стержню, приваренному к ленте конвейера, и открутил их. Краном снял станки с конвейера и отнес в сторону. Егоркин молча помогал ему. Маркин опасался, что стержень окажется слишком коротким для новых станков и на него нельзя будет надеть гайку. Волнуясь, поднял краном новый станок и насадил его на стержень. Конец стержня с резьбой выглянул наружу. Порядок. Маловат только немного, но должен удержать приспособление, подумал Антон. Когда на всем конвейере менять станки будут, тогда и стержни заменят, подлиннее сделают. Маркин был уверен, что все станки на конвейере сделают такими, как их.
Егоркин надел две шайбы на стержень и неплотно закрутил гайку, чтобы она не мешала вращению станка вокруг стержня. Зашплинтовать гайку было невозможно, не хватало длины стержня. «Ничего, один день выдержит и не зашплинтованная!» – успокоил себя Маркин. Егоркин крутанул станок рукой. Он нехотя повернулся.
– Не смазанный еще! – ласково пошлепал Антон ладонью по станку. – Свеженький!
Он включил конвейер и откинул станок назад, проверяя, не будет ли он в таком положении упираться в борт конвейера. Станок боком ткнулся в ленту.
– Нормально! – Маркин вздохнул с облегчением. – Жаль, деталей нету, а то бы собрали парочку бортовых, посмотрели, как теперь работается… Ничего, завтра увидим!
Они заменили второй станок и, довольные, отправились переодеваться. Тетя Дуся все еще подметала участок.
5
Утром Маркина, как никогда, тянуло на завод, в цех, к новым станкам. Завтракая, он все думал о том, как сборщики будут сегодня работать, как отнесется Набоков к их самовольству, что начальство скажет. В цех пришел рано, но переодевался в раздевалке не спеша, поджидал. Он решил прийти на участок, когда все уже соберутся, и начнут обсуждать новшество. Подходя к участку, он увидел возле конвейера всех сборщиков. И среди них Егоркина. На новых станках стояли корпуса бортовых передач.
– Ну и бандура! – смеялся бригадир-инструктор Субботин так, чтобы его слышал подходивший Маркин. Он повернулся к нему навстречу и весело проговорил: – Мастер как увидел станок, так сразу к начальнику цеха побежал. Ну, Маркин, держись!
– Разве мастер уже был?
– Не был еще, – ответил Егоркин.
– А-а! Наложил в штаны! – хохотал Субботин.
– Ну, давайте посмотрим, что получилось, – сказал Антон.
Он включил конвейер, и сборщики, сменяя друг друга, начали опробовать новые станки. Катерина тоже подошла к конвейеру и с интересом наблюдала за рабочими. «Тарелка» теперь легко вставала на свое место. Удобнее стало работать еще на двух операциях. Только один сборщик, маленького роста, остался недоволен. Станок стал выше.
– Рационализатор! – улыбаясь, хлопнула Катерина Егоркина по спине, когда все одобрили новые станки.
Ванек лишь грустно улыбнулся. Спал он плохо и чувствовал себя вялым. Вчера ему так хотелось рвануть в деревню, разобраться. И он бы уехал, если бы Маркин не ждал его в цехе.
– Мастер идет!
Рабочие притихли, поджидая Набокова. Что-то он сейчас скажет?
– Что за митинг? – спросил, подходя, мастер.
– А вот! – Антон с улыбкой показал на конвейер и приготовился защищаться.
– Сделал-таки, мудрец! – сказал неожиданно для Маркина спокойно Набоков и покачал головой. Увидев собранные на новых станках бортовые, он понял, что сборщики уже попробовали на них работать, и спросил у бригадира-инструктора Субботина: – Ну и как?
– Вроде неплохо, – ответил Субботин. – Но пока еще рано окончательно судить. Работа покажет!
– Ладно, посмотрим, – сказал мастер, – в случае чего – выкинем… Возились-то долго? – с усмешкой обратился он к Маркину.
– Да нет…
– Ну, смотрите. – Набоков отвернулся и, как обычно торопливо, ушел.
Сборщики заготовили детали и начали подходить к конвейеру. Лента ползла вперед и, изгибаясь, уходила в яму, чтобы сделать оборот и вынырнуть с другого конца. Ванек закрутил машинкой все болты на бортовой, стоявшей на новом станке, и попробовал докрутить их ключом, но все они были хорошо затянуты. Готовые бортовые передачи Субботин снял краном с конвейера и положил на площадку. Оба новых станка ушли в яму. Егоркин с нетерпением ожидал, когда они вынырнут с другого конца конвейера, и можно будет собирать на них бортовые. Инструктор успел снять только пять бортовых, как лента вдруг дернулась, под конвейером послышался стук, скрежет. Лента дернулась еще раз, с усилием проползла немного и замерла. Сборщики прекратили работу, не понимая, что произошло.
– Мотор сгорит! – вскрикнул Маркин и бросился к выключателю.
Сборщики собрались в кучу там, где лента уходила в яму. Некоторые посматривали на Маркина как на виноватого, хотя никто не знал, что же случилось. Антон чувствовал беспокойство.
– А если назад попробовать? – предложил Егоркин.
Маркин осторожно, опасаясь, как бы не ударило током, нажал пальцем на кнопку, включил задний ход. Конвейер дернулся и снова застыл. Антон быстро ткнул пальцем в красную кнопку: выключил.
– А вперед? Может, теперь вперед пойдет? – предложил кто-то.
– Не трогайте! Слесарей надо… – советовал другой.
– Мастер где? Мастера надо позвать!
– Я за слесарями! – крикнул Володя и побежал в отдел механика.
Кто-то пошел искать мастера.
Антон откинул крышку, под которую убегала лента конвейера, и обнажил большую яму. На дне валялись прокладки, болты, гайки, шайбы, забытые на конвейере сборщиками и оказавшиеся в яме, когда лента делала оборот. Маркин хотел было спрыгнуть вниз, но Субботин ухватил его за руку.
– Не лезь ты туда! Слесаря разберутся!
– Я только взгляну… Может, это из-за нашего станка?
Маркин на четвереньках полез под конвейер, низко пригибаясь, чтобы не выпачкать голову, под буграми станков, висевших на стержнях. Холодная капля масла упала ему за воротник. Антон поежился. Но оттого, что он увидел под конвейером, у него от волнения задрожали руки. Новый станок зацепился за одну из железных стоек, на которых держался конвейер. Маркин попытался освободить станок. Но он был крепко зажат. Ломиком надо, решил Антон, и пополз обратно.
– Ломик найдите!.. Валик дайте! Валик… – догадался он, чем можно заменить ломик.
– Что там? Что случилось? – теребили его.
– Станок за стойку зацепился. Сейчас освобожу, – ответил Маркин, принимая валик из рук Егоркина. – Субботин, как только я дам сигнал, ты сразу включай задний ход!
С этими словами Маркин, взглянув, не видно ли мастера, снова полез под конвейер. Ему хотелось освободить конвейер до прихода Набокова. Антон сунул валик в щель между станком и стойкой и нажал на него.
– Включай! – крикнул он, всей тяжестью налегая на валик.
Конвейер дернулся. Валик вдруг вырвался из рук Маркина, и он ударился головой о стойку. Потом его с силой швырнуло вниз.
Конвейер работал. Лента на повороте, переламываясь на стыках пластин, плавно выплывала из ямы.
Субботин выключил и крикнул:
– Маркин, все в порядке! Вылезай!
Под конвейером было тихо. Сборщики испуганно переглянулись. Егоркин первым слетел в яму, за ним Царев.
Антон лежал на полу. Левую руку его, ближе к плечу, и часть груди закрывал новый станок, сорвавшийся со стержня. Егоркин попытался сдвинуть его с тела Маркина, но не смог. Царев на коленях подполз к нему. Они, мешая друг другу, кое-как столкнули станок и, ухватив Маркина под мышки, поволокли к выходу. Лицо его было какого-то бледно-зеленого цвета, что особенно, до содрогания, поразило Егоркина.
«Скорая помощь» пришла быстро. Маркина, так и не пришедшего в сознание, положили на носилки и увезли в больницу.
Конвейер стоял часа два, хотя довольно быстро удалось установить, что гайки, удерживающие станок на стержне, открутились, когда сборщики поворачивали бортовую нужной им для работы стороной. Ванек признался, что гайки не были зашплинтованы: стержень слишком короткий.
6
Вечером в общежитие к Егоркину пришли Викентьев и Галя Лазарева. В комнате они застали только Володю.
– А Егоркин где? – спросил Викентьев.
– Нету Егоркина! – хмуро развел руками Володя. – Уехал…
– Куда?
– Домой уехал! В деревню. Собрал чемодан и тютю! Все равно, говорит, из цеха теперь выгонят. А если, говорит, суд будет, вызовут. Адрес в отделе кадров есть…
– Я же говорила! – сердито сказала Галя Викентьеву, будто бы он был виноват в том, что Егоркин уехал.
Секретарь взглянул на нее, но ничего не сказал и обратился к Володе:
– И ты его не удерживал?
– Ну да, не удерживал! Полчаса бился… У него и в деревне неладно. Девчонка загуляла с его же приятелем… Вчера письмо получил! Вот и удержи его…
– Давно он уехал?
– Минут двадцать назад.
– А поезд у него когда?
– В одиннадцатом тамбовский уходит… – Викентьев взглянул на часы и скомандовал: – Живо собирайся! Должны успеть…
На вокзале они быстро выяснили, что билеты на тамбовский поезд кончились еще днем. Значит, билет Ванек купить не мог. Если не передумал ехать, то где-нибудь здесь околачивается, надеясь уговорить проводников взять его без билета. Ребята пошли по залам ожидания, высматривая Егоркина среди сидящих людей.
– Вот он! – воскликнула радостно Галя, указывая на дверь.
Егоркин, сгорбившись, шел к выходу с вокзала. Лазарева рванулась к нему, но Викентьев удержал ее.
– Не торопись!
Ребята стали наблюдать за Егоркиным. Он вышел на улицу и побрел к метро.
– Не надо его трогать, – сказал Володя. – Он, видать, одумался. Пусть возвращается один! Я пойду за ним, послежу, куда он поедет. А вы домой езжайте!
– Ребята, может быть, я сяду с ним в один вагон, и мы с ним будто бы нечаянно встретимся? – предложила Галя.
– Не надо! Он догадается… Так все испортить можно.
И Володя побежал к метро вслед за Егоркиным.
В комнате Ванек разобрал чемодан, повесил рубашки в шкаф, на прежнее место, и прилег на кровать. Он решил, что Володя ушел к своей девушке. Но тот скоро появился и явно обрадовался ему.
– Ну и правильно! – бодро сказал Володя. – Сгоряча можно столько глупостей наделать!
Ванек ничего не ответил. Ему было неудобно за свое мальчишество. Натворил, и в кусты…
– На девчонку плюнь! – говорил Володя, раздеваясь. – И писем не пиши, не унижайся! Пусть себе гуляет… Тут их, девчонок, пропасть! Хотя бы та же Лазарева… Кстати, они с Викентьевым приходили к тебе…
– Приходили? Зачем?
– Так… Поболтать!
– О Маркине рассказывали?
– Говорили…
– Как он?
– Ничего, очухался! Перелом руки у него…
7
На другой день Егоркина приказом по цеху перевели в «подметалы», как выразился мастер Набоков. Ванек получил метлу, совковую лопату, двухколесную тележку и отправился подметать двор цеха.
Подметать двор было легче, чем работать на конвейере, но угнетенное состояние не покидало его. Здоровый малый – и с метлой!
Лазарева нашла его и рассказала, что в цехе все утро работала заводская комиссия: новый станок испытывали. Говорят, инженер из отдела главного конструктора Маркина хвалил. Предложение, мол, дельное! Зря, говорит, только он ни с кем из технологов не посоветовался. И теперь вот его вместо награды наказание ждет… Набокова уже наказали, приказ висит: строгий выговор, и ста процентов премии лишили.
Через неделю Егоркина вернули в цех, на конвейер. Начальство решило, что его не за что наказывать. К тому же сборщиков не хватает. А что касается Маркина, то неясно было: наказывать его надо или награждать, поскольку все станки заменили новыми.
Ванек работал старательно, словно боялся, что его снова в «подметалы» переведут. К концу смены он уже ставил восемьдесят вторую «тарелку». Столько на прежних станках никто не собирал. Набоков несколько раз останавливался возле, наблюдал за Егоркиным, прикидывал, нельзя ли теперь сократить число сборщиков. Конвейер без Маркина работал не останавливаясь. Значит, одного человека можно перевести на сборку главной передачи, где людей не хватает.
Лента конвейера плыла и плыла перед глазами Егоркина. От обкатываемых неподалеку передач в ушах стоял шум, который напоминал звук работающего комбайна. И вот уже лента конвейера превратилась в полоску пшеницы на скошенном поле. Вспомнилось, как подбирал он летом валки на поле возле фермы и, проезжая мимо коровника, посматривал, не видно ли Вали. А когда увидел, посигналил и помахал кепкой. Водитель самосвала, поджидавший на краю поля, когда он наберет полный бункер зерна, решил, что Ванек зовет его, чтобы пересыпать зерно из бункера, и подъехал. Егоркин включил транспортер, начал пересыпать зерно в кузов машины, хотя еще не набрал под завязку, а сам спустился к подбежавшей Вале.
– Ты уже сам подбираешь? – спросила она.
– Сам! – гордо ответил Ванек. – Скворец обедать пошел!
Они спрятались за машину. Там Егоркин попытался обнять девушку.
– Не надо! – выскользнула она из его рук.
– Давай сегодня в кино не пойдем? – предложил Ванек. – Встретимся и погуляем! А то ночи короткие…
От воспоминаний Егоркина отвлек голос Катерины. Она стояла возле конвейера с Викентьевым и Володей. Комсомольский секретарь, видимо, о чем-то просил Володю, а он отказывался, порываясь уйти. Викентьев и Катерина его удерживали, продолжая уговаривать. Наконец Володя вырвался и побежал к передаче, которая отползла от него метра на два. Секретарь с недовольным и растерянным видом повернулся к Катерине. Она взглянула на Егоркина и что-то сказала секретарю. Викентьев тоже посмотрел на Ванька и двинулся к нему с какой-то заискивающей улыбкой на лице. Катерина следом.
– Здравствуй, тезка, – сказал Викентьев. – Ты в волейбол когда-нибудь играл?
– Играл… в школе.
– Объявление видел? Наш цех сегодня с экспериментальным играет. На кубок завода! Мы уже в полуфинал пробились. А самые лучшие игроки сегодня во вторую смену. Ты сможешь после работы часик поиграть?
– Егоркин парень хороший. Он сможет! Я за него болеть приду, – улыбнулась Катерина.
– А куда идти-то?
– Мы собираемся возле цеха. Сразу после работы! – быстро проговорил Викентьев.
– Я приду. Но вы поищите еще игроков, может, кого получше найдете?
– Я Лазареву болеть приведу! – засмеялась Катерина, уходя.
– Приводи, приводи! Если не приведешь, я играть не стану! – крикнул шутливо Егоркин вслед.
Катерина обернулась, улыбаясь. О чем бы ни разговаривали с Ваньком, разговор всегда заканчивался Лазаревой.
Викентьев сумел-таки набрать команду. Вместе с Егоркиным в ней оказался и Царев. Когда все направились к проходной, Ванек услышал, как Царев сказал Викентьеву раздраженно:
– Кого ты набрал? С кем тут играть? Да еще против экспериментального?! Тебе лишь бы команду привести!
– Чего ты ворчишь? – ответил Викентьев. – Мог бы сам команду собрать. Я же просил тебя!.. Не все ли тебе равно, с кем проигрывать?.. Или ты надеешься выиграть у экспериментального? Да они же шесть лет подряд кубок берут…
Ванек в волейбол играл неплохо. Но сейчас волновался, особенно после того, как узнал, что даже секретарь не надеется на победу.
– Егоркин! – услышал Ванек крик, когда они вышли на поле.
Ему махала рукой Катерина. Они с Галей сидели под окном. Егоркин смутился и, пригнувшись под сеткой, торопливо перешел на другую сторону поля, все больше волнуясь.
Первыми подавали сборщики. Но игра у них не пошла. Они начали проигрывать всухую. При счете восемь – ноль Ванек понял, что в первой партии их может спасти только чудо. Среди сборщиков выделялись Царев и незнакомый Егоркину длиннорукий парень. Экспериментальщики играли самоуверенно, даже ухарски, на публику. Их игра болельщикам нравилась. Это чувствовалось по тому, как шумно приветствовали они каждый удачный удар экспериментальщиков. Никто с самого начала игры не сомневался, что в финал выйдут прежние владельцы кубка. И первая партия подтверждала это: сборщики проиграли со счетом четыре – пятнадцать.
Перейдя на другую сторону поля, Царев собрал вокруг себя команду, попросил Викентьева отдохнуть, заменил его запасным игроком, потом обратился к сборщикам:
– Ничего, ребята, не тушуйтесь! Впереди еще две партии. Если хотите выиграть, играйте на меня и Егоркина. И уверенней, уверенней действуйте! Они сейчас расслабятся, вот увидите! И эту партию продуют!
Экспериментальщики начали партию небрежно. Вероятно, считали, что игра уже сделана. И тут же за это поплатились. Егоркин с Царевым мяч за мячом приземляли на их поле. И выиграли!
Егоркин забыл в азарте и о Катерине, и о Лазаревой, лишь в конце второй партии, когда у сборщиков игра наладилась, он вспомнил о них и стал изредка бросать взгляды в их сторону. Он видел, как бурно ликовала Катерина после удачных подач сборщиков. Галя выражала чувства сдержанней, но, вероятно, тоже здорово переживала за сборщиков. В третьей партии они, почувствовав уверенность, играли страстно, легко. Но и экспериментальщики опомнились. Счет рос медленно, по очку, то в одну, то в другую сторону. И вот счет четырнадцать – тринадцать. Впереди сборщики.
Ванек тяжело дышал. Волосы его прилипли к мокрому лбу, майка – к лопаткам. В голове гудело от прилившей крови. Все внимание его сосредоточилось сейчас на соперниках. Они в напряжении ожидали подачи. Царев ударил тихо, лишь бы мяч через сетку перелетел. «Не стал рисковать! Молодец!» – отметил про себя Ванек
– Страхуй! – вскрикнул Андрей, бросаясь к сетке.
Ванек отскочил на середину поля. И вовремя! Рослый экспериментальщик, отлично игравший все три партии, взлетел над сеткой, вскинул правую руку для удара и тут же левой легонько перебросил мяч через руки Царева, подпрыгнувшего рядом с сеткой одновременно с ним. Но Егоркин был на месте.
– Ну! – вскрикнул он, передав мяч Цареву и передвигаясь к сетке.
Андрей идеально принял и подал мяч. Егоркин в высоком прыжке врезал по мячу с полуоборота и сразу понял, что взять его нельзя. Победа!
Царев схватил Егоркина в объятия и запрыгал с ним по полю, что-то кричал. Перед глазами мелькали лица. В голове стоял шум. Андрей выпустил Ванька и два раза радостно ударил его кулаком в плечо. Потом они, обнявшись, шли по полю к выходу из зала, и Егоркин кричал Катерине:
– Подождите у входа! Мы быстро!
Но в душевой ребята мылись долго, возбужденно обсуждая самые острые моменты прошедшей игры. Счастливо-возбужденное состояние Егоркина постепенно стало сменяться беспокойством. Дождутся ли девчата? А вдруг они ушли? Он все нетерпеливее посматривал на приятелей. Не выдержал и первым выскочил из душевой.
Катерина и Галя с Викентьевым ждали на площадке у чаши фонтана недалеко от входа во Дворец культуры. С ними были еще две девушки. Их Егоркин видел в цехе, но знаком с ними не был. Сборщики гурьбой подошли к девушкам.
– Секретарь, командуй! – весело крикнул Царев – Что дальше?!
– Идемте ко мне! У меня родители на второй смене, – предложила одна из незнакомых Егоркину девчат.
– Аида, братва, пока Иринка не передумала! – воскликнул Царев.
Сборщики двинулись по большим квадратным плитам площади мимо пустой чаши фонтана, выложенной внутри цветной плиткой, которая кое-где выглядывала из-под снега, освещенного голубоватым светом фонарей. За углом Дворца культуры Галя стала прощаться.
– Ты что? – подхватила ее под руку Катерина. – На тебя это не похоже! Никуда я тебя не пущу!
– Нет, ребята, вы простите меня. Я маме обещала сегодня пораньше прийти. Не обижайтесь. До завтра!
Галя высвободила руку и пошла по дорожке меж высоких тополей, замерших в вечерней тишине.
Егоркин проводил взглядом тоненькую фигурку в осеннем пальтишке. Фонари освещали ее, как показалось Ваньку, каким-то грустным светом. Он сразу почувствовал, что прохладно, и застегнул куртку.
Ванек уже не принимал участия в оживленном обсуждении игры.
– Ты почему не пошел ее провожать? – тихо спросила Катерина, отстав вместе с Егоркиным. – Иди догони!
Ванек повернулся и побежал назад. Догнал он Галю еще в парке, окружавшем Дворец культуры, возле стоянки, где сиротливо приткнулось к бордюру одинокое такси. Лазарева шла неторопливо, накинув длинный ремень сумочки на плечо. Услышав шаги за спиной, она обернулась.
– А-а! Это ты, – улыбнулась девушка.
– На улицах никого нет. Я подумал, тебе страшно одной будет, – стараясь держаться непринужденно, заговорил Ванек, сам удивляясь, откуда у него слова берутся.
– Мне тут недалеко. Я рядом живу. Все об этом знают!
– А я не знал…
– Вот в этом доме… На четвертом этаже. Во-он тот тополь видишь, который верхушкой касается окна рядом с балконом? Это мое окно.
– А ты, правда, торопишься? Может, погуляем? Вечер такой хороший!
– Я тоже люблю такие вечера! Люблю, когда тихо, луна светит и тепло. В деревне вечера лучше, да?
– К деревенским вечерам я привык. Мне казалось, что по городским улицам гулять интересней. В кино насмотрелся!
Галя улыбнулась. Они подошли к подъезду. Навстречу им из-за угла дома выкатил велосипедист. Егоркин удивился: на лыжах пора гонять, а этот все на велосипеде. Правда, асфальт был еще чистый. Велосипедист подкатил к ним и остановился. Он был в шерстяном спортивном костюме, в шапочке и перчатках.
– Привет! – бросил он весело и насмешливо. Дышал он глубоко и часто. Вероятно, гнал сильно по улице. – Это любопытно… Знакомь!
– Это Алеша, – повернулась Галя к Егоркину. – Брат мой! Мы с ним близнецы.
Иван вспомнил, что Маркин говорил однажды в столовой, что у Гали брат-близнец, велогонщик.
Лазарева познакомила брата с Иваном и добавила:
– Погоди меня в подъезде. Я сейчас…
Алеша неторопливо, устало повел гоночный велосипед к двери.
– Летом он каждый день по двести километров накатывает, – сказала Галя, когда дверь захлопнулась за братом. – И сейчас все тренируется… На Московскую Олимпиаду попасть мечтает. В олимпийскую команду тренироваться его не включили, молод еще, а он говорит: выиграю гонку Мира, включат…
– У тебя еще есть братья?
– Сестра Наташка, акселератка. В восьмом классе, а меня переросла… Мне пора, – вздохнула Галя, и Иван понял, что ей не хочется уходить. – Я действительно обещала маме прийти пораньше…
«А завтра ты тоже будешь занята?» – чуть не вырвалось у Егоркина, но он удержался, вспомнив о Вале. Нет! Нужно все выяснить. Может, Скворец что-то не так понял? Обязательно в субботу в деревню съезжу, узнаю все толком…