Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему двухлетний ребенок не может сам обуться? Или о том, в каком возрасте он должен быть в состоянии сделать это? Разве количество лет здесь не имеет никакого значения, кроме того, что в определенном возрасте это могут сделать многие дети, в то время как в более раннем возрасте – практически никто? Что такого в действительности происходит в предшествующие годы, что позволяет ребенку в определенный момент обуться без посторонней помощи? Чтобы помочь кому-то восстановить утраченную функцию, нужно серьезно и правильно ответить на эти вопросы.
Жан Пиаже добился мировой известности тем, что, среди прочего, выявил тот возраст, в котором мы можем делать определенные вещи. В каком возрасте ребенок может несколько раз подпрыгнуть на одной ноге? В каком возрасте ребенок способен оценить, что значит опоздать на четверть часа? Например, Пиаже наполнил стакан водой, перелил ее в длинную тонкую бутылку, затем снова наполнил тот же стакан и перелил в большую короткую бутылку. Он обнаружил, что, прежде чем научиться оценивать объем, дети должны научиться оценивать длину или ширину, и что они неизменно скажут, что в более высокой бутылке воды больше. Лишь позже они научатся соотносить размер стакана с объемом бутылок. Это означает, что прежде чем мы сможем различать форму и объем, должны произойти обучение и развитие, иначе форма будет восприниматься как разница в длине или размере.
Применительно к живому существу движение означает перемещение во внешнем по отношению к телу пространстве, а также огромную внутреннюю нервную и мышечную деятельность, предшествующую совершению такого действия. Вы, наверное, знаете, что области локализации простых или примитивных движений на моторной коре головного мозга, сливаясь воедино, образуют фигурку, или человечка, называемого гомункулом. Эта маленькая фигурка не является человеческим существом в явном виде. Размер отдельных его частей зависит от важности функции, выполняемой той частью тела, на которую он влияет. Нервная область, представляющая большой палец руки, намного больше, чем область бедра, поскольку большой палец руки участвует почти во всех выполняемых действиях. Бедро же, напротив, редко совершает что-то иное, чем движение колена вперед, его сгибание и разгибание. Область, связанная с губами и ртом, очень велика, ведь рот участвует в пробах, дегустации, жевании, разговоре, смехе, насвистывании, пении и т. д. Подводя итог, мы можем сказать, что размер области пропорционален тем навыкам, которые регулирует двигательная кора головного мозга, а не размеру конечности или элемента, которым она управляет.
Знаете ли вы, что локализация выученного функционирования у правшей обнаружена только в левом полушарии? Или что функции, которым практически не нужно обучаться, – те, для которых достаточно простого развития и созревания, – расположены симметрично в обоих полушариях? Функции, для которых необходимо длительное и тщательное обучение, у правшей сосредоточены исключительно в левом полушарии. Помните, что центр Брока, отвечающий за речь, находится в левом полушарии мозга у правшей и в другом полушарии – лишь у небольшого числа истинных левшей.
Когда я сталкиваюсь с нарушением функции, я прилагаю особые усилия, чтобы не думать словами. Я стараюсь не мыслить логически и правильно построенными предложениями. У меня вошло в привычку представлять в воображении соответствующие нервные структуры, как будто я вижу их мысленным взором. Я представляю ту часть, которая производит поток жидкости. Часть пути жидкость является электрической, затем становится химической и снова электрической. После множества трансформаций этот поток заканчивается мышечным сокращением, а игра мышц приведет к некоторому внешнему действию с участием тела или его частей, которое повлияет на окружающую среду и, может быть, даже преобразит ее. Иногда я застреваю в точке, где не могу себе представить структуру потока или возможные препятствия на его пути. Тогда я спрашиваю, является ли препятствие диффузией, затуханием, отклонением, потерей импульса, нарушением непрерывности или невозможностью одной из трансформаций?
Я обнаружил, что такой способ использования воображения настолько плодотворный, что я не могу без него обойтись. Он часто показывает мне, где моих знаний недостаточно, чтобы я точно знал, что мне нужно и, следовательно, в каких книгах я могу найти информацию. Я формирую некоторую рабочую теорию и изменяю ее в свете новых наблюдений, которые я должен добавить, чтобы эта теория заработала. Такой образ мышления часто оказывается успешным в случаях, при работе с которыми терпят неудачу специалисты, обладающие большими знаниями, чем я. Никто не обладает таким всеведением, чтобы мыслить механически. Я начинаю исследование каждого случая так, как если бы это был первый случай в моей практике, и задаю себе больше вопросов, чем любой из моих помощников или критиков.
Сестра Норы присутствовала на том сеансе, где Нора не могла найти выход из комнаты. Было забавно, если бы не было так грустно, что она лишь тогда поняла всю серьезность ситуации. В течение трех лет болезни Норы она считала, что что-то не так лишь с «этим чтением и письмом», а в остальном ее сестра была совершенно нормальной. Сама же Нора чувствовала себя очень глупо из-за своей несостоятельности и стыдливо улыбалась, извиняясь за свои неудачи. Она также считала себя нормальной во всем, за исключением чтения и письма, и думала, что должна быть в состоянии делать все то, что мы от нее ожидали.
Мне и ассистентам, присутствовавшим на этом сеансе, было ясно, что это не тот случай, когда успеха можно достичь посредством тренировки или выполнения упражнений – просто многократного повторения желаемого действия. Для того чтобы Нора могла восстановить свои утраченные функции, требовалось более глубокое понимание процесса обучения и возраста, до которого произошла регрессия.
Инцидент с дверями подтвердил мне, что у Норы было нарушено осознавание тела, и в этот момент я вспомнил открытие Поля Брока о том, что речь локализуется в одном полушарии. Я попытался угадать, где может располагаться телесное осознавание. Могли ли чтение и письмо локализоваться в обоих полушариях или же только в одном? И, если в одном, то будут ли они локализованы там же, где и речь – в левом полушарии у правшей? Или же они будут на стороне, противоположной области речи? Здесь мне требовалась работающая теория, без которой у меня не было бы ни малейшего представления о том, какой именно опыт или какую деталь мне нужно было искать. Но как создать теорию?
Возьмите заданные мной вопросы о локализации функций чтения и письма и угадайте ответы. Вы можете начать с того, что скажете, что область чтения в коре головного мозга находится там, куда ее поместил Всемогущий, а центр письма может быть где угодно. Однако с такой теорией вы остаетесь столь же беспомощны, как и прежде, что приводит вас к поиску кого-то, кто знает, где находится область, отвечающая за чтение. И когда вы уже знаете, где она находится, вы можете начать утверждать, что знаете, где она находится.
На заре своей работы я действительно выполнял такие упражнения и всегда проверял результат тем, приводил ли он к действию, которое было задумано выполнить. Если это не приводило ни к каким действиям, я отвергал первоначальную основу или аксиому.
Вы можете попробовать рассмотреть теорию эволюции, которая также является хорошим вариантом самообмана в попытке избежать отсылки к Творцу. Эволюция имеет дело только с каким-то образом возникшими, развившимися и приведшими к выживанию законами. Почему выживание? Просто потому, что без него ничего бы не выжило. Несмотря на легкость, с которой можно высмеять любое словесное утверждение, эволюция – хороший ориентир для исторического развития, но плохой для предсказания. Никто не может утверждать, что выживает мощь, а не слабость, основное большинство, а не единицы, и никому не дано увидеть цель или направление эволюции. Создается впечатление, будто она имеет тенденцию к увеличению сложности, при этом никогда не отрезая пути отступления к ранее протестированной организации. Настоящая трудность в поиске рабочих теорий действия в эволюции заключается в том, что должно пройти огромное количество времени, прежде чем вы сможете сделать даже самое простое предсказание. Вы никогда не можете сказать, кто или что является наиболее приспособленным для выживания до того момента, пока это выживание не произойдет.
Изучая множество других альтернативных подходов к построению теории, я наткнулся на один, который показался мне хорошей идеей. Я сосредоточиваю свои мысли на функции, которую исследую: скажем, на походке парализованной ноги. Я представляю всю функцию ходьбы как с точки зрения индивидуума, так и с точки зрения вида. Я ограничиваюсь одной функцией. В ходе своей практики, имея дело со всевозможными дисфункциями, я постепенно узнал довольно много об эволюции нервной системы, сравнительной анатомии и других смежных дисциплинах. К счастью, за 30 лет работы физиком я успел постичь теорию структур, кибернетику, теоретическую механику и т. д. Кроме того, у меня за плечами были 20 лет преподавания дзюдо, так что я вполне мог себе представить, будто мне дали задание построить робота, который будет работать как идеальный человек, и был уверен, что смогу выполнить эту задачу. Но даже та незначительная степень «конструирования», которую я мог визуализировать, заставила меня пересмотреть самые основы – структуру и функцию, речь и мышление, осанку и действие – и прийти к выводам, опровергающим большую часть того, что я знал. Если бы в результате я не пришел к конструктивным выводам, меня бы считали если не сумасшедшим, то, по крайней мере, несколько ненормальным. Я и сам не раз так думал, а некоторые из моих бывших коллег-академиков начали сторониться меня еще в те годы, когда я отказался от должности физика, руководившего исследовательскими проектами в той или иной стране, и постепенно, мучительно и с трудом переходил к совершенствованию возможностей человека по самоуправлению.