Чтобы еще больше расслабить Нору, я мягко положил кисть своей правой руки ей на лоб, слегка двигая ее влево, и еще мягче – обратно вправо. Я повторил это действие несколько раз, меняя направление своей руки, делая свое движение все легче и с меньшей амплитудой, пока оно не стало едва заметным. Поскольку она не чувствовала ни принуждения, ни какой-либо причины сопротивляться, ее тело расслабилось еще больше. Мышцы ее шеи стали мягкими, а голова двигалась под воздействием моей руки так плавно, что сторонний наблюдатель даже не смог бы определить, я ли двигаю ее лоб или же она сама поворачивает голову, двигая мою руку. Она расслабилась еще больше; ее живот, а затем и грудь стали равномерно вздыматься; она задышала, как здоровый ребенок.
Ее тело стало теплее, а глаза еще больше открылись; ее мягкое дыхание сменялось случайными глубокими, полными вздохами. Медленно и ненавязчиво я сменил движение ее головы вправо и влево на едва ощутимое давление на макушку. Такое направленное вдоль позвоночника давление следует выполнять с осторожностью, после значительной практики, чтобы оно не создавало напряжения сдвига где-либо в позвоночнике. Оно способствует дальнейшему расслаблению, поскольку автоматические отделы нервной системы находят все меньше веса в тех частях тела, на который бы следовало реагировать. При правильном выполнении этого действия пациент ощущает себя в невесомости и безопасности и наслаждается своего рода нирваной, или состоянием блаженства. Если пациента и дальше направлять таким образом и помочь ему встать так, чтобы при этом не возникло резких рывков или усилий, то это чувство невесомости может длиться часами и даже днями – наряду с ощущением того, что он как будто стал выше.
Состояние Норы заметно улучшилось, что привело меня в состояние неприкрытого оптимизма. Изо дня в день я понемногу менял свою технику, каждый раз начиная работу с другой конечности или части туловища, пока таким образом не проходился по всему ее телу. В конце каждого сеанса я касался одной части, скажем, уха, и говорил: «Это правое ухо», затем плеча: «Это правое плечо» и так далее – по всем частям правой стороны ее тела. Несколько дней подряд на этих сеансах я говорил только о ее правой стороне: я намеренно избегал слова «левая». Если бы она подняла левую руку, когда я просил ее поднять правую, я бы сказал: «Нет, это другая сторона, поднимите правую».
Возможно, вам будет трудно поверить, что когда после недели таких тренировок я попросил ее лечь на живот, то нам пришлось начать все сначала. В ее сознании «право» никак не соотносилось с ее телом, а проецировалось и связывалось с кушеткой или со стеной. Когда она изменила свое положение, ее правая сторона больше не была на том же относительном месте, равно как и другие части комнаты, да и я не находился относительно нее на том же месте. В итоге пришлось все начинать заново, повторять всю старую процедуру, лежа на спине, а затем снова переворачивать ее на живот.
Мы даже не осознаем, скольким вещам мы должны научиться в детстве, прежде чем сможем вести нашу собственную систему отсчета; мы делаем это с помощью кинестетических сенсорных воспоминаний и воображения. Так, например, когда я перекинул правую ногу Норы через левую, она назвала свою левую ногу правой, поскольку в ее воображении она находилась на той же стороне, что и ее правая рука или бедро, или так же соотносилась с какой-то другой подсказкой на кушетке. Потребовалось около двух месяцев ежедневной работы, прежде чем Нора смогла правильно оценивать «правое» и «левое» во всех положениях, со скрещенными руками и ногами, лежа на животе, на боку и т. д.
Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему такого рода инструкциям должны предшествовать техники уменьшения напряжения и расслабления? Мы редко задумываемся о том, как мы обучаемся навыкам обращения со своим телом или его соотношения со стенами вокруг нас, и мы не осознаем, что наша ориентация часто далека от совершенства. Многие из нас переносят эту путаницу и во взрослую жизнь. Нам не всегда ясно, что означает «руки над головой»: упражнение в предыдущей главе показало, что оно воспринимается по-своему в положении лежа и по-другому – в положении стоя. Точно так же мы не в состоянии оценить, что мы подразумеваем под детством. Человек является ребенком не только из-за своего детского отношения. Для того чтобы научиться такому навыку, как ориентация вправо-влево, требуются детское состояние ума, способность действовать во время обучения играючи, умение обращать внимание без намерения научиться. Помимо прочих требований, для этого также необходима способность чувствовать различия; то есть способность отличать одно ощущение от другого, очень похожего на него. Для этого требуется внимание с намерением. Ребенок не упражняется в том смысле, в каком это делает взрослый человек – посредством повторения действия в целях его улучшения. Вниманием ребенка руководит любопытство, присущее всему живому. Повторение какого-то действия у маленького ребенка чаще связано с тем удовольствием, которое вызывает это действие, и с его новизной, нежели чем с каким-то намерением что-либо улучшить. Это состояние ума сочетается с чувством полного удовлетворения, возбуждением и отсутствием каких-либо желаний, которые могли бы привести к напряжению тела и духа. Простота настроения, положения и движения – вот необходимые условия для обучения, которое также является развитием.
Очевидные вещи не всегда простые, их не всегда легко понять. При напряжении снижается чувствительность. Дети не могут напрягать мышцы так сильно, как взрослые; именно поэтому дети более чувствительны и лучше обучаются. Предположим, человек несет на спине сорокафунтовый[6] груз. Какой вес можно добавить к этому грузу, прежде чем человек осознает это? Другими словами, какова его чувствительность? Если на груз приземлится муха, а потом снова взлетит, человек этого точно не заметит. Заметит ли он, если приземлятся две мухи? Наши ощущения функционируют таким образом, что для того чтобы мы осознали изменение своих усилий при несении груза, следует убрать или добавить примерно одну сороковую часть груза. Поскольку усилия, на которые способен ребенок, меньше, он замечает гораздо меньшие изменения. Маленький ребенок более чувствителен; по мере привыкания к небольшим изменениям он становится сильнее и менее чувствительным. Теперь вы видите, почему необходимо уменьшить мышечный тонус или напряжение для того, чтобы человек снова мог различать мельчайшие изменения и тем самым повышать остроту своих сенсорных функций. Не имея способности ощущать мельчайшие различия, мы делаем слишком большие шаги и вскоре в результате лишь нескольких крупных изменений достигаем предела человеческих возможностей. Больной человек не способен принять большие изменения, и ему нельзя помочь грубыми методами.
Обучение ребенка длится много лет; переобучение тяжело травмированного взрослого длится много месяцев.
В течение почти двух месяцев, прежде чем Нора узнала все, что нужно знать в нашей культуре о правой и левой сторонах тела, были дни, когда я думал, что мы подошли к концу обучения. Затем, на следующий день, я обнаруживал, что необходимо начать все сначала. Но рецидивы становились все меньше и происходили все реже, пока, наконец, я не смог перейти к следующему шагу.
Если бы я не научился замечать мельчайшие изменения от момента к моменту и изо дня в день, я не смог бы продолжать эти бесконечные повторения. Я учу своих помощников видеть прогресс даже во время рецидивов. В работе, которую я делаю, мне приходится напоминать себе о знакомых явлениях и смотреть на них заново, как будто я никогда с ними не встречался. Так я нахожу утешение в трудные минуты и лучше понимаю происходящее. Люди забывают, что для того чтобы овладеть красивым почерком, требуется многолетняя практика. В поисках еженедельного прогресса вряд ли можно увидеть изменения, если не концентрироваться на незначительных деталях.
В обычной жизни мы также наблюдаем, как высокоинтеллектуальные функции сосуществуют в человеке рядом с очень неадекватными. Я знаю всемирно известного музыканта, который не умеет пользоваться отверткой или чинить предохранитель. Нору, если судить по ее речи, состоявшей из разумных и хорошо построенных фраз, вполне можно было принять за умную женщину.
Иногда мы подозреваем, что с нашим другом что-то произошло, но никак не можем сформулировать, что же изменилось. Позже наше подозрение подтверждается. Мои ассистенты приходят в восторг, когда их внимание привлекает нечто в поведении или положении пациента, о чем они вроде как знали, но не могли осмыслить. Они учатся распознавать смутные подозрения сразу же, как только они проявляются в качестве части проблемы. Момент, когда ты оказываешься способен впервые вербализовать такое открытие, оказывает весьма воодушевляющее воздействие! Со временем эта способность становится привычкой мышления, второй натурой. Мои студенты часто отмечают то, чего не замечаю я, таким образом их вопросы и свежесть их наблюдений для меня также крайне полезны.
Вскоре пришло время приучать Нору к чтению и письму. Существует более весомая причина начать именно с чтения, чем просто привычный порядок перечисления этих навыков. Почти немыслимо, как можно учиться писать без того, чтобы сначала не научиться видеть слова.
Мы были одни, и я пригласил Нору сесть на удобный стул. Несмотря на то, что она мирилась с присутствием моих помощников во время других сеансов, я знал, что сейчас она не желает выставлять напоказ свою несостоятельность. Их присутствие заставило бы ее нервничать и могло бы исказить мое заключение о ее достижениях. Я надеялся на то, что после начального периода неуверенности ее чтение улучшится; любой вариант чтения является улучшением по сравнению с полным его отсутствием.
Я был готов к тому, что у Норы, вероятно, ухудшилось зрение, что являлось дополнительной проблемой. Я принес ей очки, и мне пришлось практически насильно надеть их на нее. Затем я показал ей текст, напечатанный достаточно крупным шрифтом, чтобы человек с плохим зрением мог прочитать его без очков; но она напрягла глаза и воскликнула: «Я ничего не вижу! Разве вы не видите, что я не могу?» Она была взволнована и неподвижна и сняла очки, дрожа и почти плача. Я утешал ее, тем временем думая о том, что у нее что-то было не так с фокусировкой взгляда, и что ее глаза не сходились в одной точке. Возможно, ее мозг был поврежден больше, чем мы предполагали, в результате чего она не могла интерпретировать информацию с сетчатки глаза. Кроме того, мо