Если Анна вдруг вцепится ему в горло…
— Приехали, сэр, — стукнул в стенку кэбмен.
Соверен, моргнув, обнаружил за стеклом прутья ограды и смутно белеющий особняк. Он вышел, пошарил по карманам — ни монетки.
— Погоди, — сказал он фигуре на козлах.
В левом окне у входных дверей слабо светила лампа.
Соверен потянул створку, на скамейке под вешалкой встрепенулась тень, подкрутила фитиль и в трепетном свете обернулась старым слугой, с головой закутавшимся в плед.
— Эмерс, — сказал Соверен, — очень хорошо, что вы не спите. Там у ворот стоит кэб, расплатитесь с извозчиком, я совершенно без денег.
— Да, сэр.
Эмерс, мельком осветив хозяина, вышел в вечернюю мглу.
Соверен скинул ботинки и обул домашние туфли. Даже в мерцании свечей было видно, что полы в холле и коридорах вымыты и натерты воском, лишняя одежда и вещи убраны в шкафы, а паутина в углах и пыль и грязь на рамах исчезли. Протертое стекло на створках дверей, ведущих в кабинет, ловило и преломляло свечные огни.
Сестры Фрауч поработали на славу. Соверен и не думал, что особняк так быстро приобретет жилой вид. Только вот…
Он прислушался и, нахмурившись, заспешил по коридору к спуску в подвал.
Паровая машина не работала. Электрические лампы, запитанные от нее, не горели. Ни клубов пара, ни бумканья поршней.
— Хетчетт! — крикнул в чернильную тьму Соверен. — Хетчетт, что случилось?
Ответа не было.
Он нащупал свечу и спички на полке и, полный недобрых предчувствий, вступил в подвал. Винные бочки, вывалы земли, крепь, подпирающая стену.
— Хетчетт!
В помещении с паровой машиной серел не заделанный пролом, журчала вода. Что-то шипело, в закутке для отдыха покачивалась керосиновая лампа, отбрасывая круги света на дощатые стенки загородки.
— Хетчетт!
Соверен пробрался по мосткам к угольной куче. Хетчетт, черный, как сама ночь, работал лопатой, перемещая уголь ближе к железной глотке паровой топки. Звенел металл, шуршал уголь. Пыль вилась мошкарой.
— Хетчетт! — Соверен дотронулся до потного плеча работника.
— О, сэр! — Хетчетт, повернувшись, заулыбался. — Вам что-нибудь нужно?
Желтые зубы на фоне черного лица выглядели жемчужным ожерельем.
— Что с машиной?
— Ничего, сэр. Заливаю воду. Зальется, начну разогревать котел.
— То есть, все по плану?
— Да, сэр. Привезли смазку, надо будет еще колеса смазать, штифты и кольца.
— А сменщик твой?
— Уэс? — Хетчетт потер плечо. — Он придет завтра после обеда, сэр.
— Вот что, — сказал Соверен, — подумайте с Уэсом о том, чтобы протянуть в дом паровое отопление от машины. И электричество. Чего и сколько понадобится, ясно?
Он оставил Хетчетта чесать в затылке.
Неприметная дверь. Замок. Поворот ключа. Задвинуть засов и на мгновение прижаться лопатками к промерзшему металлу.
Соверен поменял свечу на лампу и спустился к Анне.
Три ступеньки. Фамильный склеп. Анна была все также прекрасна. Только ресницы и губы не подрагивали от электричества.
Пар дыхания застывал инеем на своде низкого потолка.
— Ты хочешь жить, Анна? — наклонился Соверен. — Вновь жить?
Он коснулся сложенной на груди руки, белой кисти с синими жилками. Затем тронул ледяной лоб. Не удержался — поцеловал. В стране Ксанад благословенной…
Спи, любимая, спи.
У виска Анны, как короста, темнел какой-то шершавый наплыв. Разложение? Или от электричества? Соверен чуть не заплакал, заметив. Он стоял и гладил родное лицо, пока пальцы не потеряли чувствительность.
Поднявшись из подвала, он забрался в кабинет, приведенный сестрами Фрауч в первозданное свое состояние, и уснул, рухнув на диван. Ни желаний, ни сновидений, ничего. Благословенная страна Ничто.
Ни мертвецов, ни инженеров.
Эмерс разбудил его деликатным покашливанием над ухом. Когда по движению век и сложившейся недовольной гримасе старый слуга понял, что хозяин проснулся, то, отступив, он негромко произнес:
— Сэр, ванна и завтрак готовы.
Соверен приподнял голову.
— К дьяволу ванну!
— Тогда я приоткрою окно.
Солнечный свет, совершенно неожиданный в извечной престмутской мгле, прокатился широкой полосой через комнату и золотистым кривоугольником застыл на стене.
— О, дьявол!
Соверен сморщился и отвернулся.
— Сэр, — укоризненно произнес Эмерс, — у вас нет времени. Полчаса назад посыльный принес письмо. Господин Коулмен просил дождаться его и никуда не уходить.
— Мистер "Эфирный король"? Когда он будет?
— С минуты на минуту.
— Черт! — Соверен сел на диване и заслонился от солнца рукой. — Закройте к дьяволу!
— Слушаюсь.
До конца, впрочем, Эмерс штору не сдвинул.
Соверен не раз замечал, что у престмутских слуг с возрастом часто прорезается собственное видение приказов хозяина, и они начинают трактовать их достаточно вольно, обычно мотивируя это тем, что им лучше знать, что им велели. Вот и приличный зазор, оставленный солнцу и разделивший кабинет на две неравные части, говорил о том же.
Впрочем, возможно, так действительно было лучше.
— Что на завтрак? — Соверен ожесточенно потер лицо.
— Селедка, сэр, — ответил Эмерс. — Тосты и вареное яйцо.
— Несите. Еще свежую сорочку и сюртук. Этот пропах клоакой.
— Да, сэр.
Когда Коулмен подъехал, Соверен уже переоделся и разделался с завтраком.
Вчерашнее посещение "Театра мертвецов" еще сидело у него в голове, поэтому, едва владелец "Эфирных механизмов" развалился в кресле, а его непременные сопровождающие тенями встали за кресельной спинкой, он сказал:
— Я не буду с вами работать.
— Почему? — улыбнулся Коулмен.
Но глаза его сделались злыми.
— Я был в вашем театре. Я посмотрел. Вы обещали мне оживить… Только такая Анна мне не нужна.
— Милый мой! — всплеснул руками Коулмен с видимым облегчением. — А я уж думал, что вам обо мне всякой чуши наговорили!
— И наговорили, — кивнул Соверен.
— Я бы на вашем месте к этому отнесся критически. Как промышленник к тред-юниону. Вы же были у Тибольта?
Несколько мгновений Соверен размышлял, стоит ли соврать, но затем решил играть честно.
— Был. Все-таки я работал у него несколько лет.
— Хорошо, что не отпираетесь. И он, конечно, рассказал вам, как я украл у него жителей района?
— И что он видел в Пичфорд-Мейлин — тоже.
Коулмен рассмеялся.
— Он сдает, ваш Тибольт. Эфир для него — нечто новое, скорее всего, опасное. Он готов принять любую выдумку, чем сказать себе, что проиграл.
— Но люди в Пичфорд-Мейлине…
— Вы думаете, я лично убил около двух тысяч человек, а потом каждого накачал живительным эфиром? Не дьявола ли вы себе вообразили в моем лице?
— А машины у кладбищ?
— Это эфир, — развел руками Коулмен. — Субстанция не до конца изученная. Возможно, у кладбищ ее скапливается больше, потому что, согласитесь, многие в нашем благословенном королевстве умирают несколько преждевременно в силу голода, тяжелой работы или условий жизни. И, видимо, обладают нерастраченным запасом жизненной энергии. Кроме того, часть моих машин качает эфир не с кладбищ. Из Хайгейтских холмов. Из Холодной низины. Как вы это объясните?
Соверен пожал плечами.
— Ладно, — Коулмен махнул рукой, закинул ногу за ногу. — Теперь по поводу мертвецов, которые вас так испугали в театре. На самом деле, это уже не годный, отработанный материал. Их только и выпускать на потеху публике. Ваша Анна, — он посмотрел на Соверена, — ваша Анна такой не будет. Я вам гарантирую. Дьявол! — он вскочил. — Пойдемте, я докажу вам! Где она лежит? Я подниму вам ее!
Соверен растерялся от бешеного напора. Но сердце его заколотилось, забилось, будто неотлаженный шток в поршне, вызвав дрожь по всему телу.
— Вы уверены? Эмерс! — позвал Соверен.
— Да, сэр, — появился в дверях старый слуга.
— Фрауч уже прибрались в левом крыле?
— Частично, сэр.
— Там есть приличная комната?
— Вторая от холла.
— Приготовь ее.
Эмерс поклонился и вышел.
— Ну! — поторопил Коулмен.
Соверен нащупал ключ от двери в склеп на шнурке.
— Вы гарантируете?
— Да, дьявол, да!
Подвал снова был в пару. Машина то проступала сквозь красноватые клубы, то пряталась за ними, стук поршней сотрясал стены. Крутилось колесо. Чертом висел на лесенке для съема приборных показаний Хетчетт.
Ш-ш-ш! Бум-бум! Бум-бум!
Коулмен морщился от звуков. Его охране, следующей за ним по пятам, все было нипочем. Соверен отпер дверь в склеп и впервые оставил ее открытой. Владелец "Эфирных механизмов", поводя плечами, спустился за ним к нишам.
— Здесь жутко холодно.
Соверен, подвешивая лампу, усмехнулся.
— Это склеп.
— А это она? — Коулмен склонился над саркофагом с Анной. — Да она у вас красавица. Дьявол!
Он отдернул пальцы, уколотые электричеством.
— Не стоит ее трогать, — мертвым голосом произнес Соверен.
— Я не претендую, нет, просто проверил, — поднял руки Коулмен.
Он отобрал саквояж у своего охранника, поставил на угол саркофага и, раскрыв, извлек толстую колбу с эфиром внутри и резиновой грушей, прикрепленной на кишке снаружи.
— Вы сможете ее приподнять? — обратился он к Соверену.
— Не знаю.
— Хотя бы голову.
Соверен попробовал подвести ладонь под затылок любимой, но не смог пробиться сквозь смерзшиеся волосы. Электричество жгло пальцы.
— Это невозможно.
— Дьявол! — Коулмен выругался. — Тогда просто приоткройте ей рот. Вы можете приоткрыть ей рот?
— Я попробую, — сказал Соверен, вырвав с "мясом" электрические провода.
— Попробуйте.
Коулмен прилепил к колбе что-то вроде мундштука с острым и тонким носиком.
Соверен попытался раздвинуть Анне губы. Очень скоро он понял, что это затея глупая, что он или нарушит что-нибудь, или отколет безвозвратно. Господи! — подумалось ему. Что я делаю? Я же не мясник… Пусть лучше лежит такая, как есть…