Могила матери ответила молчанием. Ив слышала только ветер, колыхавший листву. Она прочла надпись на могильной плите.
«Любимая жена», — гласила она. Она посмотрела на соседнюю плиту — над могилой отчима: «Любящий муж».
Ее отчим был влюблен в Бонни еще с детских лет. Но в Бостоне она встретила красивого янки, который выбил почву у нее из-под ног. Однако Джон продолжал любить ее — так сильно, что почти заставил вернуться, когда она овдовела, и даже признал чужого ребенка.
Но ее мать продолжала любить Далтона — а он никогда не отвечал ей той же преданностью.
Неужели все любовные истории одинаковы? Один отдает — другой только принимает?
Нет. У нее запершило в горле. Иногда любовь и страсть взаимны, как одно общее пламя. Она сама чувствовала это.
Страсть Ив и Талоса была взрывной, и она была равной. Ив была так счастлива, сама о том не подозревая. Всю сознательную жизнь она была сосредоточена не на том. На мести. На воспоминании, которое — не приносило ей ничего, кроме страданий.
Ив горько усмехнулась.
Она отталкивала отчима, который так любил ее, проводя время с людьми, совершенно ничего не значившими для нее, следила за модой, училась флиртовать, думая о мести. Ради чего? Что она могла предъявить теперь — взамен на растраченную молодость?
Ничего, кроме могил людей, которые любили ее, денег, которые заработала не она, и будущего ребенка, у которого не было отца. Ничего, кроме пустой постели и одиночества, когда поблизости нет никого, кто мог бы обнять ее в холодную зимнюю ночь.
— Прости меня, Джон. — Она прижалась лбом к могильной плите, положив букет первых весенних маргариток на землю. — Я должна была приехать домой на Рождество. Приезжать на каждое Рождество. Прости меня.
Услышав пение малиновки, доносившееся из кроны дерева, Ив ощутила странное спокойствие. Она поднялась на ноги, потирая затекшую спину и живот.
— Постараюсь скоро вас навестить, — сказала она тихо. — И рассказать, как мы справляемся.
И, в последний раз помолившись перед двумя безмолвными могилами, двинулась обратно к дому.
Дом, думала она, вглядываясь в поместье Крейга на той стороне холма. Забавно называть так этот особняк. Ведь единственным местом, которое она всегда считала домом, была их старая семейная ферма в Массачусетсе.
По крайней мере, до недавнего времени. Теперь она каждую ночь мечтала о вилле на частном острове в Средиземноморье, переливавшемся миллионами оттенков белого и синего… Ив глубоко вздохнула.
Ей словно раскрыли глаза, а потом оставили одну в темноте. Она больше не знала, кто она на самом деле. Не знала, во что ей верить.
Она тосковала по старым надеждам. Тосковала по нему.
Ответом на ее безрадостные эмоции был сильный толчок ребенка в ее животе. Ожесточенно вытирая слезы, она ощутила боль внизу спины. Талос по ней уж точно не скучает. Если бы скучал, то бросился бы за ней, невзирая ни на какие обещания. Он бы не оставил жену и ребенка, доискиваясь каких-то глупых доказательств, когда она вот-вот родит!
«Не заставляй меня это делать, Ив. — Она слышала эхо его голоса, полного страданий. — Что угодно, только не это».
Она почувствовала острую боль внизу живота. Судорожно вздыхая, спотыкаясь перешла через дорогу и поднялась по ступенькам к боковой двери.
— Это вы, мисс Крейг? — позвала ее экономка из кухни.
Мисс Крейг. Словно ее брака никогда и не существовало. Или как будто она и правда последовала своей глупой угрозе подать на развод. Ив до сих пор не могла спокойно слышать свою девичью фамилию, хотя сама настаивала на том, чтобы ее так называли.
— Я в порядке.
Пухлощекая экономка, улыбаясь, вышла в вестибюль со стопкой писем.
— Я разбирала вещи вашего отчима, как вы и просили. Чуть было не выкинула этот конверт с остальным мусором, но случайно увидела на нем ваше имя.
— Оставьте, — в волнении выдохнула Ив.
Сжимая конверт в руке, она села на массивный стул в столовой, опасаясь, что если уляжется на диванчике в гостиной, то не сможет встать. Это просто ложные схватки, успокаивала она себя, — схватки Брэкстона-Хикса. Но спустя минуту, откинувшись на спинку стула, она вновь ощутила сильную боль.
Ив принялась глубоко вдыхать, как ее учили на занятиях для будущих мам, и попыталась справиться с нахлынувшим страхом. Каждый нерв ее тела кричал о том, что время пришло. Она была готова родить.
И она не хотела рожать в одиночестве.
Несмотря ни на что, все это время она почему-то была уверена, что он вернется к ней.
Но с чего ему было возвращаться? После всего, что она ему наговорила? Он смог простить ее жестокое предательство, когда она сбежала от него в июне, а она даже не допускала вероятности того, что он мог говорить правду о ее отце.
Ее отце…
Вздохнув, она посмотрела на конверт, подписанный рукой отца, и раскрыла его.
«Дорогая Иви!
Я нашел это письмо среди вещей твоей матери после ее смерти. Я не знаю, должна ли ты это увидеть. Но иногда все-таки лучше знать правду. Пусть решит судьба. Твоя мама всегда любила тебя, как и я. Благослови тебя Господь».
Внутри конверта лежало еще одно небольшое письмо. Увидев выцветшие строки, написанные острым почерком отца, Ив выпрямилась, не обращая внимания на сильные схватки. Это было личное письмо, написанное за день до того, как мошенничество ее отца было раскрыто в прессе.
«Бонни!
Я не могу больше лгать. Я оставляю тебя и уезжаю. Моя секретарша хочет приключений, как и я, — как раньше хотела и ты. Но не переживай, дорогая. С тобой и ребенком все будет в порядке. Мне удалось отхватить большую сумму — в общем-то эту премию я должен был получить от них за все годы моего труда. Половину денег я оставляю тебе.
Далтон».
Задыхаясь, Ив прижала письмо к груди. Она думала, что ее мать умерла потому, что Талос уничтожил ее любовь. Она ошибалась.
«Ты никогда не называл своих источников. Кто тебе рассказал?»
«Я дал слово, что не раскрою его тайны».
Ее мать предала отца. Но спустя несколько месяцев, не вынеся бессердечности собственной мести, она покончила с собой. Спасаясь от того же леденящего холода раскаяния, который убивал Ив на протяжении этих пяти месяцев.
Ив непроизвольно повторяла жизненный путь матери. Она убежала от любви и, руководствуясь собственным эгоизмом и холодным, гнилым желанием мести, лишила своего ребенка отца.
О боже, что она наделала?
Ив вскрикнула от внезапной боли, пронзившей ее тело. Теперь боль по-настоящему усиливалась.
— Мисс Крейг?
В комнату вбежала экономка.
— Зовите меня миссис Ксенакис, — попросила Ив, поднимаясь на ноги. — Мне нужен мой муж. Прошу — позовите моего мужа!
— У вас схватки? Я позвоню врачу и вызову машину…
— Нет, — проговорила Ив, тяжело дыша и положив руки на живот. — Нет, время еще не пришло. Мы не сдвинемся с места, пока он не приедет!
Ее колени подогнулись от очередного приступа боли, и она покачнулась. Ее малыш вот-вот появится на свет.
Ив окинула взглядом изящный, холодный, продуваемый насквозь особняк. Она не хотела, подобно своей несчастной матери, похоронить себя под обломками прошлого.
Она хотела будущего. Хотела, чтобы ее ребенок, вырос счастливым и защищенным, в доме, наполненном жизнью, светом и радостью. Чтобы Талос был его отцом. Ее мужем.
Она хотела любить его.
И у нее еще была возможность.
— Дайте мне, пожалуйста, телефон, — проговорила она, задыхаясь.
— Только оставайтесь здесь, — взволнованно сказала экономка, кинувшись к ближайшему телефону. Она набрала номер, который назвала ей Ив, и, поговорив, положила трубку. — Его помощник сказал, что он недоступен, потому что путешествует по Азии.
Недоступен? Азия?
Должно быть, Талос решил отказаться от нее, подумала Ив в отчаянии. Он и думать забыл о ней.
— Вы сказали ему, что я рожаю? — выдохнула она.
— Да, и сказала, что вы ждете Талоса в Лондоне как можно скорей. Что еще прикажете?
— Ничего, — прошептала Ив.
Больше ей ничего не остается. Больше нечего сказать. Если он в Азии, то он все равно ни за что не приедет в Лондон вовремя.
Даже если захочет.
Ив готова была разрыдаться.
Экономка приказала шоферу подогнать машину. Ив прикрыла лицо руками. Как она могла быть такой слепой? Он предлагал ей свою любовь, а она оттолкнула его. Теперь она будет рожать в одиночестве. Так же как и растить ребенка.
Всю оставшуюся жизнь она будет… одна.
И умрет, любя его. Мужчину, который никогда уже не будет с ней. У ее ребенка никогда не будет отца, и это ее вина. Содрогаясь от рыданий, она вдруг услышала грохот и громкие крики.
— Впустите меня, черт подери, я знаю, что она здесь!
Дверь в столовую распахнулась. Ив подняла глаза и в изумлении увидела Талоса. Он подбежал к ней и обрушился на колени.
— Я знаю, ты говорила, что не хочешь видеть меня, но если ты меня прогонишь…
— Нет; — прошептала Ив, обнимая Талоса за плечи и разражаясь рыданиями. — Я больше никогда тебя не прогоню. Ты здесь. Ты был мне так нужен, и вот ты здесь.
Торопливо выдохнув, он закрыл глаза и крепко обнял ее. Уткнувшись в его рубашку, она проговорила:
— Твой помощник сказал, что ты в Азии.
— Я летел сюда. Я наконец выследил старую секретаршу твоего отца, которая скрывалась в индийском монастыре. Теперь у меня есть доказательства, которые ты…
— Которые мне больше не нужны, — сказала она и сжала его руку, почувствовав очередное болезненное сокращение мышц. — Единственное доказательство, в котором я нуждаюсь, написано у тебя на лице. Ты здесь. Ты приехал. Прошу, — говорила она, задыхаясь, — никогда больше… не оставляй меня.
— Я не оставлю тебя, — пообещал он, глядя на нее блестящими от слез глазами.
Она судорожно вздохнула, корчась от боли в спине.
— Боже, Ив, — выдохнул он, — ты уже рожаешь. — Он поднялся на ноги, крича о помощи: — Кефалас, садись в машину! Моя жена рожает!