– Вот как… И ты нас ненавидишь?
– Есть вещи, насчет которых бесполезно изводить себя, потому что у меня нет влияния на них. Это одна из них. Я не испытываю ненависти к людям. По крайней мере, ко всем подряд. Я просто смирился, что это не исправить, и занят тем, что просто стараюсь заработать на свой ужин.
– И все же…
– Нет.
– Не похоже.
– Зачем ты спрашиваешь, если не веришь? Да и с чего ты вообще это взяла?
– У тебя твои выразительные скулы сводит весь вечер.
– Это от голода, – усмехнулся я и задумался: а точно ли от голода?
Вдруг в тишине раздались приглушенные стоны. Девушка согнулась, пытаясь сдержать тихий крик боли, но резкий кашель заставил ее вскрикнуть громче. По щекам Наты катились слезы, и, снова закашлявшись, она выплюнула на зеленую траву сгустки крови.
– Нат? Наташа?! – вскрикнул я. Она бросила на меня мимолетный испуганный взгляд и потеряла сознание.
Я бежал по затемненным коридорам, пытаясь расслышать едва уловимое дыхание Наташи. Дрожащим голосом звал на помощь, пытаясь уловить, поднимается ли еще ее грудь.
Мать Наташи я узнал сразу. Она подбежала первой, вместе с несколькими хмурыми секьюрити. Видимо, забеспокоилась сразу же, едва дочь покинула поле ее зрения. Не растерявшись, выдернула с праздника директора клиники пятого сектора, и спустя несколько минут мы уже мчались к огромному черному джипу, который должен был доставить нас в медицинский центр. Я бережно усадил девушку, которую нес на руках, на заднее сиденье, и хотел отойти, но сзади раздался дрожащий от волнения голос ее мамы:
– Залезай скорее! Времени нет…
Я вскочил внутрь, на секунду подумав: «Это же целый танк, а не машина», – но тут же отогнал от себя эти мысли. Дороги были пустыми, мы домчались до места за несколько минут, но этого времени доктору хватило, чтобы предположить, что девушку отравили. Я не мог в это поверить. Зачем? Что плохого она сделала? Неужели у этого ангела есть враги?
Стоило переступить порог клиники, я тут же был отодвинут в сторону нетерпеливым жестом матери Наташи. Тихо отойдя к стойке, чтобы не мешать, я разглядывал роботизированную девушку-регистратора: точную копию Винчика, только с черным каре. Она старательно пыталась уточнить у меня данные поступившей в клинику девушки. Мало того, что я был сбит с толку идеально белыми стенами, намываемыми двадцать четыре часа в сутки роботами-прилипалами, так еще и навороченная стойка с новейшими технологиями, включая электронный экран, висящий в воздухе, выбила меня из колеи. Ни одна частная больница в нашем куполе даже близко не стояла рядом с этой.
– Наташа Рыбакова. Срочное биосканирование! – сказала пробегающая мимо директор клиники. Заметив меня, остановилась. – Ты чего застыл тут? Давай за мной, скорее! Она почти не дышит!
Действительно, чего это я застыл…
Я смотрел на белое лицо Наташи. Кровь из носа стекала к уголкам бледных, почти синеватых губ. Девушку уложили на стол, вокруг началась суета. Подключали приборы, что‐то измеряли…
Я ненавидел их образ жизни, ненавидел их за благополучие… Но сейчас я истово, как никогда раньше, молился, чтобы эта девушка выжила. Мне вдруг стало дурно, и я выскочил в коридор. Ей нельзя сегодня умирать. Нельзя! Я с размаху ударил кулаком в стену. Костяшки пальцев отозвались болью.
– Молодой человек, не портите стены! – раздался голос сбоку. Обернувшись, я не сразу узнал директора клиники, которая уже была в белом халате поверх вечернего платья. Да я и в лицо ей особо не вглядывался, запомнил только по родинке у длинного прямого носа. – Все с ней хорошо будет. А тебе нужно ответить на пару вопросов. – В руках у женщины была рация. Когда за моей спиной раздались шаги по коридору, в голове всплыл только один вопрос: это она вызвала полицейских или ее просто предупредили об их появлении?
– Дюк Ларсен? Или лучше вас называть Дюк Нордан? – обратился ко мне мужчина в форме и снял шлем с визором. Отрицать очевидное было бессмысленно. – Вам придется пройти с нами в отделение.
– Я… – прошептал я, не узнавая своего писклявого голоса. Во рту пересохло, сердце словно остановилось. Вот и все.
– Извините, я не могу снять протез, – вмешалась молоденькая медсестра в хирургическом костюме.
– Там застежка, я помогу, – протараторил я, чувствуя свою вину за то, что заставил ее надеть именно этот протез.
– Нет! Вы обвиняетесь в покушении на убийство Наталии Рыбаковой! Вам запрещено к ней приближаться! – отрезал второй офицер.
Мои глаза чуть не выпали из орбит:
– Что? Это что, шутка?
Ну да, ну да, Дюк. Казалось бы, что могло пойти не так? Все…
Аппарат в комнате истерично запищал, и я, пользуясь моментом, рванул в палату. Здорово врезал одному из стражей порядка, он попытался меня задержать, но лишь ухватил за ногу, повалившись следом. Не растерявшись, я с размаху ударил его ботинком по лицу и, вскочив на ноги, захлопнул дверь, подперев ручку стулом.
Белое худое тело девушки сливалось с выдвижным столом аппарата, на котором она лежала. Только рыжие волосы и черное платье выделялись контрастом. Я вытащил заколку из ее растрепавшейся прически. Повторив знакомую манипуляцию, снял протез с руки девушки и, выйдя из палаты, протянул его матери Наташи.
– Это был не я, – прошептал я, вытянув руки вперед, и в глазах моих потемнело от ответного удара полицейского. Заломив мне руки за спину, меня поволокли к выходу.
В этой затемненной комнате лица мужчин казались старше, чем в клинике. Морщины выдавали их немалый возраст, но, несмотря на годы, они были в хорошей форме. Видимо, как раз благодаря способу получения информации. Сил сплевывать кровь больше не было.
– Есть свидетель… – в сотый раз произнес офицер.
– Это не я.
Удар.
– Не я.
Еще удар. Казалось, эта игра длится целую вечность. Но она все же закончилась. Второй полицейский перестал наносить удары, и я услышал знакомый треск. Электрошокер.
– Есть свидетель, который говорит, что видел, как вы, Дюк Ларсен, подсыпали что‐то в бокал Наталии Рыбаковой.
– Ложь… – Боль, ужасная, жгучая боль по телу, и я изо всех сил стараюсь не закричать, прикусив губу. – Ложь.
Разряд. И тут я уже не смог сдержаться. Я кричал громко, пронзительно. Кажется, я даже не почувствовал, как электрошокер убрали.
– Не… я, – прошептал я и поймал себя на мысли, что вот-вот отключусь, но поднял голову, услышав, как открылась дверь. От яркого света я прищурил свои и без того заплывшие глаза, но фигуру девушки узнал. Наташа, словно боевой ангел, ворвалась в допросную. Полицейский резко вскочил, второй тоже выпрямился, отдавая честь. Кто же ты такая, черт возьми, что эти двое шакалов так резко поменялись в лице?
– Какого черта тут происходит?! Кто отдал приказ?! – громко закричала она. Непосвященный никогда бы не догадался, что пару часов назад эта девушка была на волосок от смерти.
– Г… госпожа… – промямлил первый.
– Для тебя «капитан»! – процедила сквозь зубы Ната. Капитан… за какие заслуги? – Кто, я спрашиваю, дал разрешение? Вы, черти, совсем с головой не дружите? Завтра же идете патрулировать дороги! Кто вам разрешил применять силу? Вы что, террориста допрашиваете?!
– Он вас же…
– А есть доказательства? – процедила она, и меня даже передернуло от ее холодного уверенного тона. – На видео, которое вы не удосужились посмотреть, четко видно, кто это сделал.
– Н… нет… Доступ к камерам только у вас… – с трудом выговорил второй полицейский.
– Доступ есть у моей матери! – прошипела Наташа сквозь зубы, затем выдохнула и уже более спокойным голосом обратилась к людям, стоявшим в дверях:
– Я хочу, чтобы до завтрашнего утра человек, отравивший меня, был арестован. Госпожа Мира уже проинформирована. Этих двоих в дорожный патруль.
Среди людей на пороге камеры я заметил Николь. Тетя! Радоваться? Или все же стоит сказать, что дома я бы спрятался лучше?
Меня освободили и тут же обкололи лицо препаратами, которые моментально привели его в порядок. «Что за магия?» – подумал я, глядя на свое отражение в черном стекле одно из кабинетов допросной.
– Прости, что так вышло… – прошептала Николь. – Я не думала, что вот так…
– Я… кхм, привык, что практически всегда что‐то происходит не по плану.
– Милый мой… – обняла меня тетя. – Я скоро поседею с тобой, – прошептала она мне на ухо.
– Наташа? – нерешительно спросил я.
Девушка вопросительно приподняла левую бровь.
– Что это за?..
Она вздохнула:
– Ты должен знать, раз влип вместе со мной. Тот парень, с которым ты подрался и от которого я тебя спрятала, Иван Громов. Его отец уже долгое время пытается выкупить мой отель для своего сына. Он и этот уродец мелкий занимаются незаконной перевозкой алкоголя и наркотиков из вашего сектора. Ваши умельцы же делают свой, самопальный. Но доказательств нет. Мира закрывала на их дела глаза, но теперь есть видео, где видно, как он этот порошок подсыпает в мой бокал. И сегодня мой отец судился с ним за отель, мол, наркотики нашли в отеле. И, ты знаешь, если бы не этот инцидент… я бы, возможно, лишилась своего дома. Прости, тебя просто зацепило рикошетом в нашей междоусобной войне…
Рикошетом. Вся моя жизнь – рикошет.
Мы прощались с Наташей робко, быстро и без лишних слов. В такой ситуации тяжело было сохранять позитивный настрой. Мне стоило многое переосмыслить, включая то, каким же обманчивым было мое первое впечатление о ней. Девушка была зажата и одинока – тут я был прав, – но никогда не давала своим слабостям проявляться перед другими. В тот вечер я восхищался ею, как настоящим боевым ангелом, оставив эту галлюцинацию как звание.
– Дюк, – прервала мои мысли Николь по пути домой, – ты не передумал насчет Ани?
– Нет, – отрезал я.
– Почему ты не хочешь жить спокойно – там, где вас ждут?
– С чего ты вообще взяла, что нас там ждут?