Я вдохнул аромат волос Киры. Девушка была на целую голову ниже меня, ее макушка едва касалась подбородка. Мне нравился этот запах, нравилось вот так обнимать ее, желая укрыть от всех невзгод, нравилось, когда она мягко опускала ладони на мои плечи и утыкалась лицом в мою грудь… Ммм, этот сладкий и манящий запах карамели…
Как же здорово, что теперь у меня есть Кира…
– Черт! – воскликнула она и бросилась к плите.
– А если тебе руку отрезать, она отрастет?
– Дома проверим, – усмехнулся я, на что спутница обиженно надула щеки.
– Дюк!
– А что ты глупости спрашиваешь? – еще громче рассмеялся я.
– А суперсилы есть?
– Конечно! И выглядит это так: «Все всегда идет не по плану, но госпожа Фортуна на моей стороне».
– Это не суперсила!
– Чудачка… Моя чудачка.
– Блин. А можешь представить себе мир чудаков? Где чудачество казалось бы нормой. До чего же, наверное, весело в нем было бы…
Я нерешительно опустил руку на ее макушку и слегка взъерошил волосы. Прическа Киры обычно была незатейлива и проста: либо собранный и перетянутый резинкой хвост, либо наспех заплетенная косичка, позволяющая забросить ее за плечо. Но в те довольно редкие моменты, когда ее распущенные волосы красиво ниспадали на плечи и спину волнами, трогать их не разрешалось никому.
А именно в такие моменты прикасаться к волосам Киры было особенно приятно. Мягкий шелк ее локонов ласково стелился по руке, будто бархатный лоскуток ткани, а сама она мило улыбалась, обнажая белоснежные остренькие зубки. На щечках ее в такие минуты появлялся стыдливый румянец.
Мы сидели на одной из лавочек у длинного многоэтажного дома, в котором жила Аня. Выбрали самую укромную, в тени двух хвастливо раскинувшихся во все стороны ветвями ухоженных лип, и просто ждали, пока мимо пройдет девушка, хотя бы отдаленно похожая на фото, присланное Николь.
– Я думаю, мы должны жить где‐то тут. Чтобы все было справедливо.
– В смысле? – Я оторвал взгляд от светловолосой худой девушки, весьма похожей на ту, что смотрела на меня с фотографии. Рядом брел невзрачный парнишка. Он ничем не выделялся из толпы – таких тысячами видишь каждый день и словно не видишь вовсе, – и я не обратил тогда на него внимания.
– Это же она? Она, да? Она! – затараторила Кира, уже забыв о глупости, которую выпалила несколько секунд назад. – Кажется, у нее все хорошо.
Девушка действительно выглядела уверенной и беспечной. Ее лицо сияло радостью, она, иногда взмахивая от избытка чувств руками, что‐то увлеченно рассказывала своему спутнику, с лица которого не сползала глупая улыбка.
– Дюк, ну, счастлива же. Может, и мы… – Она вдруг замолчала, и щеки ее заметно покраснели. – Ты так и не ответил: можем ли мы быть вместе? Я тоже хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу, чтобы мы были одной семьей…
Я взглянул на подругу, улыбнулся и прижал ее к себе.
Мы не всегда осознаем, что движет нами, когда выбираем свое будущее: семью, карьеру… спасение, в конце концов.
Я отпустил. Отпустил все, вместе и сразу: злость на царящую вокруг несправедливость, обиду Рише, даже страх быть пойманным и убитым. Кира оказалась для меня настоящим лекарством, поводом жить так, как живут обычные люди. Но именно за мою необычность она меня любила. Она видела во мне героя. И вот именно сейчас, когда я решил избегать приключений и драк, в моем доме разразилась настоящая война. Этого бы не случилось, будь у Мити язык покороче.
Узнав о том, что парень, подражавший мне, попал в реанимацию, Ришель, конечно, была уверена, что я тут же ломанусь мстить за него, чувствуя свою вину и забыв клятву, которую дал ей. Скорее всего, она и в гости‐то зашла для того, чтобы в этом убедиться. Каково же было ее удивление и, готов поклясться, разочарование, когда она увидела меня дома в компании Киры!
– Ты… э-э-э… дом… Она? – удивленно произнесла Рише, стоило мне открыть дверь. Я отодвинулся и сделал приглашающий жест. Пройдя мимо, она сняла ботинки и продефилировала на кухню.
– Ты ведь в курсе? – спросила Ришель после того, как обменялась сухим коротким приветствием с Кирой и уселась за стол. Голос ее звучал серьезно, даже с упреком. Я решил немного разрядить обстановку:
– Что, я опять забыл какую‐то важную дату и меня ждет взбучка? Что на этот раз? Годовщина со дня, когда я впервые заплел тебе косички, или памятная дата преждевременной смерти твоего любимого хомячка? – Натянув на лицо глупую улыбку, я откинулся на стуле к стене. Шутил. Не было у нее хомячка никогда.
Ришель взглянула на меня так, что я едва не поперхнулся глотком воздуха, закашлялся, а сердце испуганно застучало. Взгляд ее не сулил ничего хорошего, поэтому я на всякий случай отодвинулся, готовый броситься в сторону, уклоняясь от летящего в меня… чего угодно. Рише не слишком щепетильна в таких вопросах, и ее совершенно не беспокоит, чем именно она собирается сделать мою голову плоской. Почему‐то захотелось встать и убежать.
– Не ерничай. Я о том, что у тебя был подражатель.
Я сразу посерьезнел, потому что, когда она говорит таким тоном, ее послушают и закоренелые бандиты, и высокопоставленные чиновники. Однако что‐то в ее словах царапнуло слух, и прошло несколько секунд, прежде чем я сообразил, что именно.
– Был?
– Да, был. Он скончался в больнице сегодня ночью. Сломанные ребра повредили внутренности, почки отказали… Митя сказал, что он еще на удивление долго цеплялся за жизнь.
Я оторопел. Давая мне время переварить услышанное, Ришель отвернулась, принюхиваясь к аппетитному запаху жареного мяса. Кира застыла с ложкой в поднятой руке, не замечая брызжущих на руки жгучих капель масла, летящих со сковородки, и подняла на меня испуганные глаза.
– Ты знал об этом, Дюк? – ее разочарованный шепот был громче крика Рише.
– Н-нет, не думал, что все так серьезно.
– Сколько было этому пареньку? – так же тихо спросила она, глянув на Рише.
– Лет шестнадцать. Там какая‐то грустная история. Они магазин, где работал его отец, грабанули, и отца убили, вот он и полез мстить.
– Дюк, ты ведь найдешь этих гадов?
Дрожь пробежала по моему телу от этого вопроса. Нет. Зачем? Зачем мне искать их, если это не мое дело, если я хочу быть как все? Если я хочу семью с тобой?
– К-конечно.
– Нет, Дюк, – твердо сказала Рише. – Ты обещал, что больше не будешь рисковать собой! Эти ребята людей убивают на раз-два, и ими должны заниматься власти.
– Но власти не станут… Пока это не коснется их самих. Вряд ли это их первое нападение, уже давно бы поймали, если б хотели. Ты ведь понимаешь это…
– Понимаю. Но ты поклялся. Поклялся мне, что в это больше не полезешь!
– Но они ребенка покалечили… – вмешалась Кира.
– И теперь ты хочешь, чтобы они и Дюка забили? – грубо ответила Рише. – Слушай, сколько раз я зашивала тебя? Сколько перематывала твои раны, ссадины, сколько раз ты приходил переломанный так, что непонятно было вообще, как ты еще передвигаешься? Сколько бессонных ночей я плакала, беспокоясь о тебе? Этого мало? – У нее начиналась истерика. Кира молчала, глядя на меня.
Я поднял глаза на подругу. «Вот как мне поступить? Отсидеться, делая вид, что моя хата с краю? Да нет, ты же первая меня презирать начнешь. Я клялся… Я хотел жить для тебя. А сделать что‐то нужно для него», – мелькало у меня в голове. Рише словно прочла мои мысли, по щеке ее покатилась слеза. Не в силах выдержать это, я отвернулся и посмотрел на Киру. На ее лице явственно проступали изумление и почти детские обида и непонимание. «Почему ты слушаешь Рише? Почему она тебе указывает? Если ты не герой, то кто?» – твердили мне ее глаза.
Это было еще хуже, и, вздохнув, я вновь повернулся к Рише.
– Послушай, это же не…
– Не мое дело? – вскрикнула она.
Я прикусил язык. Давай, болван, повтори это. Ты ведь именно это и хотел сказать.
– Нет, я хотел сказать… – Неловкая пауза. – Это же не была… – Я умолк под гнетущим взглядом подруги и опустил голову, не в силах продолжать.
– Да, Дюк Нордан, твоя клятва и в этот раз не была настоящей. Просто пустышка, детская забава. Как и все твои клятвы и обещания! – Клыки подруги оголились в злобном оскале, и, вскочив со стула, она убежала, хлопнув дверью.
На душе было гадко и паршиво. Давно ли наша дружба переросла в состязание: кто кому сделает больнее? Сердце разрывалось от боли и желания догнать Рише.
И что я ей скажу? Очередную банальность о добре и зле? Об ответственности за парня? Она и так все прекрасно понимает. Но простить такого отношения к себе не может. Уже не может. И у нее есть полное право сердиться. Так что сиди и думай о том, что кретин здесь только один.
– Дюк, я думаю…
– Не сейчас, Кира.
Она замолчала, испуганно поглядывая на меня, и обиженно закусила губу. Знакомый жест. Я выдохнул. Еще раз. И еще. Отпустило.
– Включи что‐нибудь на своем экране. – Так я называл ее бионический компьютер. 3D-картинка появлялась прямо перед глазами и проецировала перед украшением Киры яркую и четкую передачу фильма.
Девушка послушно достала из рюкзака пачку чипсов и уселась на кровать, молча ожидая меня. Мясо так и осталось на остывающей сковородке.
Вот о чем твердила Рише. Она бы никогда так не закончила разговор и тем более не дала бы мне так командовать. Я глянул на ее обеспокоенное лицо, на саму девушку, послушно ожидающую меня. Кира была выше меня по статусу и давно могла заткнуть меня сама, не говоря об одном звонке отцу, кем бы он ни был, но она просто уступала, чтобы быть со мной.
Вот почему все наши попытки с Рише наладить даже элементарную дружбу были обречены на провал. Мы не готовы были ничем поступиться друг ради друга, давно устроив соревнования: давить друг на друга до последнего. Я поднялся и поплелся к подруге, нежно обнял ее, понимая, как сильно стоит ценить это…
С того вечера прошло немало времени, я бы сказал – несколько месяцев, хотя счет дням, понятно, не вел. Мои встречи с самой близкой подругой детства ограничивались теперь неловкими приветствиями у дома, а отношения с Кирой утонули в быту и обыденности. Конечно, как и любой доживший до моего возраста, я знал, что после знакомства и больших ожиданий последующая совместная жизнь, как правило, полна разочарований и ссор. Мы не были исключением. Мои геройские будни сменились практически рабским трудом на двух работах, а подвиги ограничивались теперь руганью с местной шпаной.