канала», причем оператор выскочил из задней двери раньше, чем колеса замерли. Толпа зевак удваивалась каждые пять минут, в воздухе яростно носились текстовые сообщения, объявлявшие, что в эту самую минуту в доме старика Вонга происходит самая крутейшая чертовщина. Все превращалось в то, что Джон впоследствии назвал «цирком долбоебов».
Я опять посмотрел за дом.
Ого!
Пожарный опять лежал на траве, защитная каска валялась в нескольких футах от него. Его друга я не увидел. Может быть, он побежал за помощью?
Внезапно меня как будто под дых ударили; я осознал четыре факта одновременно:
1. У пожарного нет головы.
2. Каска, лежавшая в нескольких футах от него, все еще была надета на голову.
3. Тело принадлежало не тому парню, который был ранен, а тому, который пришел на помощь.
4. Кулак, который разбил стекло, меня вырубил.
Когда через несколько секунд я пришел в себя, меня уже волокли по траве; люди вокруг кричали. Похоже, я с глухим стуком приземлился на траву за «порше». Пара рук, одетых в черные пожарные рукава, крепко сжимала мне грудь и волокли меня через мой же газон. В одной руке было что-то зажато, красно-белое и по форме похожее на подкову. Когда мое зрение восстановилось, я сообразил, что это человеческая челюсть с полным набором зубов. На одном из коренных сверкала серебряная пломба.
С каждым пройденным футом становилось больше тепла и дыма, и мой ударенный мозг наконец-то сообразил, что меня тащат в огонь.
Я бился, пытаясь вырваться из железной хватки, хотя руки были все еще скованы за спиной. Рожденный отчаянием всплеск силы на мгновение освободил меня, и я попытался уползти от нападавшего. Тогда он поставил ногу мне на спину. Я рванулся и сумел перевернуться.
Пожарный – огромный здоровенный мужик – прекрасно обходился без нижний половины лица. Там, где полагалось быть челюсти (и где она была всю жизнь, за исключением последних нескольких минут), находился рот и дюжина черных извивающихся ног моего паука. Мясо в нескольких местах казалось основательно поджаренным.
Полулицый Пожарный сбросил куртку. Он поднял правую руку, и два тонких и острых белых отростка вылезли из его запястья, чем-то похожие на когти Росомахи, после чего его кисть отвалилась, но не как у Росомахи. Вылезшие из обрубка отростки становились все больше и острее. Потом на запястье появилась красная трещина, побежавшая к локтю. С влажным треском предплечье расщепилось на две продольные половины, обе кости предплечья разошлись, как лезвия, и стали напоминать ножницы.
Полулицый Ножницерукий Пожарный взмахнул своим новым приобретением и наклонился вниз, ко мне.
И его лоб взорвался.
Выстрелы сотрясли воздух. Все вокруг закричали, и Полулицый Кровавоголовый отшатнулся назад.
Это был Фальконер, прыгнувший вперед со своим огромным хромированным револьвером. Он стрелял опять и опять, пули оставляли кровавые дыры в футболке пожарного. Но мужик и не думал падать.
Я вскочил на ноги и побежал со скованными за спиной руками, шатаясь и спотыкаясь. Услышал, как Фальконер испустил разочарованный рык. Повернувшись, увидел, как Полулицый схватил детектива за голову, заставил голову Фальконера опуститься на уровень пояса и отвернулся от него. Держа лицо Лэнса перед своими ягодицами, Полулицый пернул. Фальконер упал на листья, как мертвый.
Еще одна пуля ударила Полулицего в плечо. Рассерженный, он поднял руку-ножницы. Две заостренных кости, выходившие из локтевого сустава, стали поворачиваться. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, пока около локтя не появился вихрь, похожий на дирижерскую палочку, только со свистом рассекавший воздух и разбрасывавший куски мяса и окровавленные сгустки.
Полулицый Ножницерукий Кровавоголовый Вихрекостный целенаправленно зашагал к горящему дому, прямо к окну спальни, из которого била вверх струя огня; водосточный желоб над ним уже расплавился и провис, как побывавшая в соленой воде ириска.
Он направил свой крутящийся придаток в стену, рядом с фундаментом, и, гудя как отбойный молоток, быстро пробурил в ней, а затем в утеплителе неровную дыру. Потом проделал в стене вертикальную щель по грудь высотой, шедшую к левому нижнему углу сломанного окна.
Копы вокруг выкрикивали команды. Один занялся Фальконером, другой заорал про подкрепление.
Полулицый закончил разрез и тут же сделал другой, в нескольких футах справа от первого; и этот закончился в окне. Монстр превращал окно в дверь.
– Эй! Дэйв!
Джон. Пластиковая цепочка его наручников была перерезана, но сами наручники попрежнему украшали запястья, как пара дешевых браслетов. За ним торопился Манч, охваченный паникой. Он нес огромный болторез.
– Повернись!
Полулицый сильно ударил по остаткам стекла оставшимся кулаком. Потом протянул руки через окно и потянул на себя.
Горящий кусок стены упал к его ногам. За ним все горело, плавились пружины и остов того, что было моей кроватью. Получив новую порцию кислорода, пламя заревело.
Джон, взяв болторез у Манча, принялся за мои наручники.
– БЕГИ! – крикнул он Манчу. – ВОЗЬМИ БРОНКО ДЭЙВА! КЛЮЧИ ВНУТРИ. ЕЗЖАЙ, ПОКА НЕ НАЙДЕШЬ МЕСТО, ГДЕ НИКТО НЕ ГОВОРИТ ПО-АНГЛИЙСКИ!
Мои руки освободились. В нескольких футах от нас послышались взрывы – один из копов стрелял по Полулицему из автомата. Монстр упал на колени. Я увидел, как пули проделали дыру в шее и голова отвалилась, повиснув на сухожилии.
Победа, которая длилась три секунды. А потом…
Коп заорал.
Коп рядом с ним тоже заорал.
Ближайший к нему пожарный тоже заорал.
Они чесали себя, били и царапали, пытаясь избавиться от крошечных кусачих чудовищ, которых не могли видеть. Потом я посмотрел на свой дом и все понял.
Я только что погубил мир.
Поток черных извивающихся тварей тек из дыры в стене, переливался через сломанные доски и штукатурку, падал на газон и исчезал в траве.
Какой-то пожарный прибежал с рупором, поднял его и заорал:
– ВНИМАНИЕ! ОТРАВЛЕННЫЙ ДЫМ! ВСЕ ЛЮДИ БЕЗ РЕСПИРАТОРОВ – И Я ИМЕЮ В ВИДУ ВСЕХ – ДОЛЖНЫ ПОКИНУТЬ РАЙОААААААХХХХХ!!!
Паук уже ел его глазное яблоко.
У одного из зевак, снимавшего сцену на телефон, маленький паук сидел на руке, а другой – в волосах.
Я не мог дышать. Этого не произошло. Это просто не могло произойти.
Чья-та рука схватила меня за локоть и потащила прочь. Джон что-то говорил, но я не слышал. Наступила тишина. Мой мозг оцепенел. Люди бежали.
И все это казалось очень знакомым.
Джон тащил меня прочь. Я поймал взгляд детектива Фальконера, который уже встал на ноги и безуспешно пытался помочь беременной девице согнать паука с ее шеи. Его взгляд ясно говорил: «Запомни все это, белая шваль. Все это сделал ты».
Он был прав. До пожара паразиты были пленниками в доме. Федералы могли бы оцепить его, запечатать и благополучно прогнать всех зевак. И у них осталось бы время, чтобы подумать, как нейтрализовать угрозу. Мы могли бы рассказать им все, что знаем, убедить не приближаться к дому на сто ярдов, не защитив рот, и похоронить дом под бетонной горой. Вместо этого огонь призвал толпу. Сначала пожарных без защиты, а потом и зевак, которые для паразитов превратились в один огромный шведский стол. И они все умрут. Быть может, умрут все жители планеты, и паразиты захватят Землю. И все это из-за моей ошибки. Повторилась ситуация с DVD-наклейками.
И мы побежали. Мы ударялись в парней из ЦКЗ в проеденных скафандрах. Мы задевали плечами опешивших национальных гвардейцев. Мы уклонились от оператора «Новостей 5-го канала» и дамочки, жаждавшей получить интервью у кого угодно.
И влетели в Кэдди. Внутри пахло индейками, возможно из-за двух индеек на заднем сиденье. Живых индеек, клевавших подушки сидений. Джон включил зажигание и из приборной доски заорали «Криденс». Он нажал на газ, и мы прорвались через желтую полицейскую ленту, которую кто-то пытался натянуть.
Возможно, слишком поздно, приятель.
Эми решила, что сражается в самой древней битве человечества: физическая потребность против человеческого достоинства. Мочевой пузырь как будто набили ножами, но туалет автобуса не походил на то, чего человеку разрешено коснуться, если он не носит гидрокостюм. Уступит ли она физической потребности и откажется от своего человеческого достоинства? Нет. На самом деле она уже пыталась сдаться, пятнадцать минут назад, но кабинка была занята, и оттуда доносились странные звуки. Так что Эми вернулась на свое место, отсчитывая мили до ближайшего туалета. Сейчас уже недалеко. Они приближались к городу и проехали агентство по продаже тракторов.
На соседнем сиденье стояла белая картонная коробка из кондитерской, расположенной рядом с университетом; в ней находилась самая лучшая еда, когда-либо изготовленная человеческим родом. Красные бархатистые кексики с творожной начинкой и глазурью из сливочного сыра. В коробке их было шесть штук, но за раз человек мог съесть только один, а потом надо было где-нибудь сесть и задумчиво уставиться в потолок. Кексик сидел в животе как мешок с цементом, но ты об этом не жалел. Жир и сахар ударяли по тебе с такой силой, что после каждого куска хотелось обнять мир и…
О, нет…
Автобус остановился.
Эми встала и посмотрела на дорогу. Машины, машины и еще машины, безнадежно стоящие на хайвее, ведущем в город.
У нее защемило сердце.
Это… да, конечно, авария или что-то в этом роде. Далеко не все происходящие неприятности связаны с Дэйвом. Конечно.
Конечно.
Она уже звонила. Но в этот раз ответил не автоответчик – записанное сообщение оператора сотовой связи сообщило, что все линии заняты.
Над автобусом пронесся вертолет. Очень низко.
Ооох… твою же мать.
По ту сторону прохода сидела пара парней, по виду из колледжа, в старомодной одежде и очках в роговой оправе; они яростно шептались между собой, тыкая пальцами в экран мобильника.
– Извините. Ребята, вы получаете сигнал?