Он попробовал еще раз десять.
Наконец сдался, вышел из будки и заметил то, что сначала пропустил.
Кровь.
Расплесканная с внутренней стороны двери. Кровь и кусочки чего-то розового…
«Мозгов».
…Джон поначалу даже не понял, что это.
И в это мгновение вся последовательность событий стала ясна. Джон уселся прямо на поле и попытался придумать с десяток причин не лезть на рожон. Та же самая рациональная мысль – в точности та же – сейчас крутилась в головах у сотен людей, застрявших внутри армейских кордонов. У семей пожарных, у друзей репортерши и у всех остальных, которые умирали в то мгновение, когда весь мир покатился в пропасть: смерть – это нечто такое, что случается с другими людьми. Незнакомцами. Массовкой на заднем плане. Мы не умрем. Они умрут.
Джон зажег сигарету. Докурил ее. Потом сел на сиденье грязного мотоцикла и громко сказал:
– Вы заплатите за все, долбоебы.
Получасом раньше, когда Дэйв с Джоном еще шагали через кукурузное поле, после того как вынырнули из Порта-Потти…
Эми обнаружила, что ей трудно дышать. Все в автобусе стали нервными и беспокойными; они были заперты друг с другом и отрезаны от внешнего мира. Телефоны умерли. Движение прекратилось – машины спереди, машины сзади. Она чувствовала себя больной от беспокойства, и так сильно хотела писать, что даже не знала, сумеет ли встать, дойти до туалета и сесть на унитаз.
Появился водитель автобуса и повторил то, что ему сообщили по радио – из-за утечки токсичного химического вещества дорога закрыта до конца этого дня и, может быть, до следующего. Два парня на сиденьях через проход усмехнулись. Они на самом деле хотели, чтобы это были зомби.
Водитель сказал, что впереди торговый центр, все машины направляют туда, и там пассажиры смогут либо пересесть на другой транспорт, либо вновь сесть на автобус и вернуться обратно, со всеми остановками. Эми поняла только то, что в торговом центре есть магазины, а в магазинах – туалеты.
После этого ей придется искать другую дорогу в город. Если надо будет идти, она пойдет. Она не взяла с собой обувь для ходьбы, но до города недалеко. Она появится с кексиками у двери Дэвида и покажет ему волдыри на ногах; тогда он обнимет ее и попытаться содрать с нее одежду. А потом они будут сидеть на его веранде на осеннем холоде, есть кексики, пить восхитительное кофе из кубинского ресторана, говорить о… о нынешнем положении и смеяться над интернет-придурками, с упоением шепчущими о зомби.
Автобус выехал на обочину и ехал по ней, пока не повернул к торговому центру. Как только он остановился, Эми, шатаясь, направилась к ближайшей двери. Во время полубессознательного путешествия в туалет она даже не видела, в какой магазин зашла; только осознавала, что прошла мимо телевизоров, киосков с мобильными телефонами и строя бормочущих, озабоченных людей. Кексики поставила на полку за дверью, потому что казалось святотатством брать их внутрь.
Просто потрясающе, как тело воздействует на восприятие мира вокруг. Воспользовавшись туалетом, придя в себя и побрызгав водой на лицо, Эми заметила, что мир изменился. Физическое напряжение ушло, и положение казалось не таким мрачным. Ей, скорее всего, даже не придется идти пешком в город; наверняка должна быть другая дорога – в крайнем случае одна из тех проселочных, что идут через поля. Надо будет только найти кого-нибудь на парковке, кто поедет. Она не знала, почему автобус свернул на одну из них, но, может быть, у них такая политика – ездить только по главным дорогам.
Эми выпорхнула из туалета, взяла свои кексики и ощутила в магазине новые, странные флюиды. Все стояли и, разинув рот, смотрели в одном направлении. Она посмотрела туда же и увидела, что они смотрят на ряд огромных телевизоров, стоявших в «Бест Бае»; по всем шли местные новости. Потом они прервались, и появился ведущий, сказавший слово, которое она никогда не слышал по новостям, а его соведущая наклонилась над столом и ее вырвало.
Что происходит в мире?
Эми едва не спросила об этом стоявшую рядом с ней даму, но потом заметила, что кое-кто говорит по телефону и вытащила свой. О, сеть вернулась. Она позвонила и…
– Эми! Ты слышишь меня?
– Да!
– Ты слышала новости?
– Да. Дэвид…
– Теперь послушай меня. С нами все хорошо. Мы с Джоном вырвались из города. Сейчас мы можем поехать к тебе и немного побыть с тобой, и мы не можем вернуться в город, потому что…
– Дэвид. Помолчи секунду. Разве ты не получал мои сообщения? Сегодня утром я поехала в Неназываемый…
– Черт!
Телефон замолчал.
– Дэвид? Ты слышишь меня? Что происходит? Интернет думает, что зомби…
Ничего, связь прервалась. Она перезвонила и немедленно получила глупое сообщение «все линии заняты».
Сцена на телевизоре изменилась и внезапно она поняла, что смотрит на дом Дэвида.
Боже мой!
Он горел.
Что произошло? Знает ли об этом Дэвид? Она подняла телефон, увеличила изображение на телевизоре и сняла горящий дом. Пожонглировав коробкой с кексиками, написала текст одной рукой и послала Дэвиду простое сообщение: «ЧТО ПРОИСХОДИТ». Телефон сказал, что сообщение послано. Кто знает, что произошло на самом деле. Тем временем атмосфера в магазине понемногу накалялась. Люди шептались, плакали, спорили и ругались в телефоны. Кто-то грубо толкнул ее сзади, пробиваясь к двери. Она уронила коробку с кексиками, но та приземлилась правильной стороной, так что Эми решила, что все будет в порядке. Ей нужно найти стул. Нужно сесть, отдышаться, подождать звонка от Дэвида и ни в коем случае не плакать.
На дальней стороне магазина продавали офисные стулья. Все они были заняты, но при виде невысокой рыжеволосой фигурки, размазывающей слезы по лицу, трое парней одновременно вскочили со своих стульев. Она села на тот, который стоял посредине.
Она ждала и ждала. Пыталась звонить, линии были заняты.
Однако дело совсем не так плохо, как она себе представляла. Разве Дэвид не сказал, что они вырвались из города? И что у них все хорошо? Только это и имеет значение. Она внезапно осознала, насколько проголодалась. Что еще можно здесь съесть, кроме противных булочек с корицей в «Синнабоне»?
Ничего. Спустя десять минут она сидела за столом у окна, отщипывала крошечные кусочки от огромной липкой булочки с корицей и глядела на людей, сходящих с ума на парковке. Время от времени она смотрела на автобус – там лежал ее чемодан, и нужно было удостовериться, что автобус с ним не уедет.
К нему подошел водитель и открыл багажное отделение, чтобы те, кто не захочет возвращаться, могли вытащить свои вещи. Высокий парень в пыльных штанах, с длинными волосами о чем-то попросил водителя, и тот ответил ему «нет». Парень напомнил ей…
– ДЖОН!
Эми выбежала из дверей и помчалась по мостовой так быстро, как только позволяли предназначенные-только-быть-миленькими туфли. Джон изумленно уставился на Эми. А она стиснула его в объятиях, прежде чем он успел сказать хотя бы слово.
– О, слава богу. О, бог мой, Джон. Я не могу поверить, что вижу тебя здесь.
Джон, который все еще обалдело смотрел на нее, наконец сказал:
– Ага, я упал с мотоцикла, но… Блин, я имею в виду, Эми, что думал, будто ты… Не важно. Все разрешилось, здорово. Здорово. Бог мой.
– Ага.
– Нам надо на север, – сказал Джон, – и как можно дальше отсюда. Так далеко, как мы сможем. И там вроде как перегруппироваться. Нужно на чем-то ехать, и я пытаюсь добыть место в автобусе, но, вероятно, это не разрешено…
Внезапно Джон оглянулся. И Эми оглянулась. А потом оба в унисон сказали:
– Где Дэвид?
Стервятники. Большие и шумные, ходящие кругами, механические стервятники. Так думала Эми, когда в первый раз в жизни увидела сразу шесть вертолетов, кружащих над головой. Пара новейших беспилотников, остальные выглядели армейскими. Их стрекот, это мягкое жужжание, то усиливалось, то затихало, а лопасти рассекали воздух. Если ты когда-нибудь увидишь над собой больше двух вертолетов, будь уверен – происходит что-то ужасное.
Эми заставила Джона отвезти ее к водонапорной башне и туалетам. Джон подошел к одному на самом краю стройплощадки и открыл его, показав, что это обычный туалет, и что если он войдет внутрь и останется, ничего не произойдет. Она заставила его сделать это раз двадцать. Предположила попробовать остальные два, и он сказал, что уже пробовал, и это тоже самые обычные туалеты.
Эми ненавидела плакать. Даже больше, чем ненавидела блевать. Но она скорее бы блеванула в прямом эфире, чем заплакала бы перед Джоном прямо сейчас. Она и при обычных обстоятельствах была невысокой, но, плача, чувствовала себя так, словно съежилась на пару футов. Она мгновенно становилась ребенком, и все пытались успокоить ее и извиниться за то, что никогда не делали. Всем незнакомцам хотелось обнять ее и приласкать, словно Эми была пятилетней девочкой, потерявшейся на автобусной остановке.
И все-таки она была плаксой. Она плакала, когда люди кричали на нее, плакала, когда расстраивалась и когда смотрела особенно жалостливые рекламные ролики. Но тогда она просто плакала. Не закатывала истерики и не разваливалась на куски. Но все обходились с ней так, как будто она на грани жизни и смерти, и только потому, что ее глаза мгновенно наполнялись слезами.
И теперь, когда Джон открыл дверь туалета и она увидела синие пластиковые стены и почувствовала слабый запашок химикалий для уничтожения фекалий, тут же в слезные протоки словно сунули горячее жало, и она поняла, что они в десятитысячный раз предадут ее.
Стрекот вертолета стал громче; один из геликоптеров, гигантская машина с двумя винтами, опустился очень низко. Она почувствовала, как их пульс отозвался в кишках.
На проселочной дороге появилась и направилась в их сторону черная фура.
– Нам надо убираться отсюда, – сказал Джон, с опаской глядя на машину. – Мы должны перегруппироваться и составить план. Но если они поймают нас, то все кончено, мы не сможем ему помочь.