Голос раздавался где-то надо мной. Должен признаться, что я оглянулся, пытаясь найти настоящего Человека-Паука. Почему нет?
Его здесь не было. Но я нашел источник голоса, черного чувака, выглядывавшего из окна пятого этажа больницы. Я понятия не имел, говорит он обо мне или о ком-нибудь другом, так что просто пошел дальше. Но я не мог не заметить, что окно, из которого он кричал, не открывалось – стекло было выбито. Мне это показалось странным.
Я прошел мимо жирной дамочки в таком же, как у меня, темно-зеленом комбинезоне уборщика, мирно спавшей под одеялом на том, что выглядело как диван из комнаты ожидания, вытащенный во двор. Обивка выцвела, как будто побывала под дождем. Нога ударила по пустой бутылке из-под воды. Та отлетела в сторону и ударилась о другую бутылку. Мусор валялся повсюду. Я заметил, что статую Флоренс Найтингейл сбросили на землю, словно расправились с диктатором.
Я пошаркал к огню, возле которого собралось множество народа. Все они были в комбинезонах – зеленых, как у меня, или кроваво-красных.
И Теннет говорит мне, что тут у них не тюрьма, вот же козел.
Я прошел мимо главного входа в больницу. Два переполненных мусорных бака держали открытой раздвижную стеклянную дверь. Внутри царил дымный полумрак, из-за которого казалось, что во всем здании нет электричества. Постапокалипсис. Сколько прошло времени? Год? Если Белый Дом так же завален мусором, в спальне Линкольна полно беженцев. Или зомби.
Я уловил запах мяса, жарящегося на огне, и желудок заворчал. Когда я ел в последний раз? Кажется, я похудел, хотя, быть может, так лишь казалось из-за огромного комбинезона. Впереди несколько парней в красных комбинезонах ели из мисок, разговаривая между собой. Я уже собирался спросить, где стол с едой, но при виде меня они перестали разговаривать и посмотрели на меня так, словно я коп, а они все прячут травку. У всех у них были растрепанные бороды и грязные волосы. Никто не брился, никто не мылся. На земле валялись пластиковые вилки и бумажные тарелки, с татуировкой из старых грязных пятен и пыльных отпечатков обуви там, где на них наступили с десяток раз.
Кучка красных комбинезонов по ту сторону костра тоже замолчала. Костер, кстати, был потрескивающей кучей из разбитой мебели, деревянных поддонов, по меньшей мере одного матраса и связок того, что выглядело почерневшими прутьями.
Все смотрели на меня. Я поискал взглядом ребят в зеленых комбинезонах, но нашел только одного мужика лет восьмидесяти и средних лет женщину, на вид школьную учительницу. В ее взгляде не было даже смутного намека на интерес к ситуации.
– У нас возникла проблема? – спросил самый большой из красных, с белыми волосами до плеч и шеей толще головы. Судя по его голосу, у него было яйца четыре, не меньше. Его комбинезон был расстегнут, на груди виднелся вытатуированный Железный Крест.
– Не то, чтобы я знаю о ней. Может кто-нибудь указать мне, где берут еду?
Нервные взгляды. Неужели здесь еда – больная тема? Похоже, ни у кого нет жареных ребрышек.
– Эй, брательник, ты чо, игру тут затеял? – спросил Четыре-яйца.
– Мы встречались?
– Придурок, иди отсюда на хрен и больше не показывайся.
– А если я соглашусь уйти на хрен, ты скажешь мне, где найти еду?
Мужик засопел и сказал:
– Спроси Сэла, где еда. Вперед. Он прямо перед тобой.
И он кивнул на костер.
– Давай двигай, приятель, – сказал мне тощий парень с повязкой на глазу. – Шевели ножками.
– А почему именно я должен уйти? Может быть, я хочу остаться у огня?
Четыре-яйца подошел ко мне и сказал:
– Чувак, у тебя есть пять секунд, или ты отправишься туда, где Сэл. И мне глубоко похер, если кто-то раззявит пасть против.
– Погоди, а ты меня ни с кем не перепутал?
– Воу, воу, – сказал кто-то у меня за спиной. Черный парень из окна. Зеленый комбинезон. – Полегче, приятель, полегче. Пацан только что из дыры.
– А мне похер, – сказал Четыре-яйца.
Черный парень схватил меня за рукав и потащил прочь, говоря:
– Пошли внутрь, снаружи холодно.
Я пошел с ним, и только тогда сообразил, что он не один – с ним пришли еще четверо зеленых. И что, мы – одна команда? Что за черт? Неужели я попал в какое-то странное альтернативное измерение? Опять?
– Не думал, парень, что ты вернешься, – сказал он. – И как раз вовремя. Сорок пять минут назад мы получили предупреждение по зуммеру, что грузовик может быть здесь в любой момент.
– Не понял ни одного слова, – сказал я.
Прямо перед входной дверью он остановился, наклонился к моему уху и проорал:
– СОРОК ПЯТЬ МИНУТ НАЗАД МЫ ПОЛУЧИЛИ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ПО ЗУММЕРУ, ЧТО…
– Я хорошо слышу. Но я не знаю, кто ты. Я не помню, как был здесь. Я вообще ничего не помню обо всем этом. Последнее, что я помню – все собирались вырваться из этого дерьма, из города. А потом я проснулся в подвале старой хреновой лечебницы для тубиков, в двух кварталах отсюда. В «дыре», так ты ее называешь?
Черный парень потер свою голову и сказал:
– Вот дерьмо. Ты, чо, стукнулся головой или что-то в этом духе?
– Нет. Они сказали, что это побочный эффект того, что они мне дали.
Он вздохнул, нервно оглянулся и втащил меня в больницу. Все было завалено мусором. Когда-то прямо за дверями стоял огромный овальный стол с набором секретарш, которые вносили тебя в компьютер, крепили на запястье браслет и отсеивали людей без страховки. От стола остались только неровные щепки и глубокие выемки в плитке там, где его грубо выдернули из пола.
– Дерево для костра, – сказал черный парень. – Прикинь, по плану они решили сначала использовать все дерево, что полегче – и ближе к двери – и сжечь. А потом, когда мы все устанем и заболеем, примерно через месяц, нам останется только тяжелое дерево, за которым надо идти на десятый этаж. Имеет смысл, если, конечно, ты конченый дебил.
– Сколько? Скажи мне. Сколько дней прошло с начала эпидемии?
– Девять. Ты что, не помнишь ни хрена?
– Офигеть. Неужели мы так загадили больницу за девять дней?
– О нет, приятель, первые несколько дней ребята из ЦКЗ держали место в полном порядке. Потом они смылись. Мы здесь со среды. Сегодня воскресенье.
– Что касается твоего вопроса… – сказал я. – Я не помню ни хрена из того, что произошло, когда я оказался здесь. Я даже не знаю, как тебя зовут.
– ТиДжей. Я знал Джона еще до всего этого. Мы с тобой однажды встречались на вечеринке, и ты, скорее всего, этого не помнишь, но по другой причине.
– Погоди, а Джон здесь? Парень сказал…
– Нет, приятель. Нам много о чем нужно поговорить. Давай поднимемся в мою комнату.
Он привел меня к лестнице, на которой царила кромешная тьма; тем не менее, несмотря на все, что произошло, лестница пахла больницей – старой едой, таблетками, смертью. Однажды я разбогатею, продавая в больницы антисептик, который не пахнет отчаянием.
Мы поднялись на пятый этаж, вышли в коридор, и там не было ни одного красного, только зеленые.
– Смотрите, кто вернулся! – объявил Ти-Джей.
– Человек-Паук! – воскликнул пухлый черный парень, сидевший в кресле-каталке; он выглядел так, будто только что проснулся. – Ты убежал, или они тебя отпустили?
– Оставьте его в покое, – сказал ТиДжей, прежде чем я смог ответить. – Его только что выкинули из грузовика. Там его накачали какой-то дрянью, и он еще не пришел в себя. – Обращаясь ко мне, ТиДжей добавил: – Ты голоден? Они кормили тебя?
– Если у вас есть еда, я с удовольствием поем.
– Тогда иди за мной. – Он пошел по коридору. У меня возникло чувство, что он хочет утащить меня подальше от разговора с Каталкой, который сказал из-за спины:
– Через десять минут нужно спустить его во двор. Не так давно звенел зуммер.
– Мы слышали, – ответил ТиДжей. – Мы там будем.
Мы добрались до последней двери в конце коридора. Две больничные кровати, энергетические батончики, бутылки воды и несколько картонных коробок на полу, наполненных тем, что выглядело как китайская пшеничная лапша.
В противоположном углу находилась дюжина белых пластиковых бутылок, похожих на канистры со старым отбеливателем «Клорокс», с сорванными этикетками. На них было что-то написано фломастером, но я не смог прочесть.
– Дэвид! Ура!
Слова прилетели с одной из кроватей, на которой лежала белая девушка с дредами, очками в толстой оправе и пирсингом в носу, превращавшая лист бумаги в оригами. На ее шее красовалось ожерелье, и только через секунду я сообразил, что она продела шнур через полдюжины красных пластиковых колпачков от шприца. Она мне улыбнулась так, что я решил, будто мультяшные певчие птицы приземлились у меня на плечах.
ТиДжей торопливо закрыл за мной дверь и сказал:
– Детка, все усложнилось.
Девушка с дредами удрученно посмотрела на него и сказала:
– О, нет. Пожалуйста, скажи мне…
– Нет, нет, дело не в этом. Он ничего не помнит. – ТиДжей с некоторым сомнением посмотрел на меня и добавил: – Верно?
– Ага.
– Ты узнал ее?
– Боюсь, что нет.
– Что-то вроде амнезии? – спросила Дред. – Он не помнит даже, как его зовут?
– Нет, я помню все, вплоть до, э, этого. До того момента, как все началось. Появилась Национальная гвардия, и все такое. Я помню, как меня схватили какие-то парни… и я проснулся в подвале. Совсем недавно.
– А ты знаешь, что они с тобой сделали? Там?
– Не-а. Извини.
– Кстати, меня зовут Хоуп, – сказала она и обратилась к ТиДжею: – Может быть, память к нему вернется?
ТиДжей пожал плечами и подошел к окну. То самое окно с выбитым стеклом, из которого он кричал, когда я впервые появился во дворе.
– Я бы не хотел, – сказал я, – вновь говорить о том, что, как я уверен, мы уже говорили, но могу ли я спросить, что за чертовщина здесь вообще происходит?
– Ну, мы в карантине, – сказал ТиДжей, – и, кроме этого, мы не знаем ни хрена. В первые несколько дней больница была полна ребят из ЦКЗ в костюмах биозащиты; нас всех держали в палатах, а во всех коридорах стояли охранники. Но потом некоторые из охранников подцепили эту заразу и превратились в чудовищ. Крики были на всю больницу. Посмотри внимательнее на плитки, там пятна не от пролитого кофе. И потом они удрали. Все, кто мог. Кого эвакуировали – можно было слышать вертолеты на крыше, – а кого бросили, и теперь они заключенные, вроде нас. Некоторых забрали туда, где ты только что был. Они оставили больницу нам.