– Детка, как больные смогут проползти полмили туннеля? Что, если они застрянут на полдороге и не смогут ползти дальше? Мы не сможем вытащить их наружу, и они перекроют дорогу всем остальным. Там узко, очень узко. И повсюду трубы. Увидишь.
– А док? Он должен узнать.
– Почему он должен узнать?
– Ну, во-первых, ему надо сообщить, что Кэти ушла и не появится на втором этаже, чтобы помогать больным; если мы не скажем ему, куда она отправилась, он только потеряет время на ее поиски. Во-вторых, нам надо кое-что взять с собой. Перевязки, основные средства первой помощи. У дока все это есть. И у нас нет… жидкости для полоскания рта. Сегодня мы использовали последнюю бутылку. Нам надо взять ее с собой; значит, надо просить дока ее сделать.
– Хоуп говорит дело, – сказал я, – нам надо известить народ. Все полетит в тартарары, когда Оуэн и остальные узнают, что наша команда исчезла. Люди подумают, что нас съели или еще что-нибудь. И все кончится очень плохо, если начнется охота на ведьм.
– Ага, – согласился ТиДжей. – Давайте оставим записку.
– И напишем в ней что?
– Я подумаю об этом. Черт побери, приятель. Смотри. Давай встретимся в холле через час. Хоуп, иди к Кэти и скажи ей, что если есть такие больные, которые не смогут протянуть еще день, но способны проползти полмили по ледяной грязи, мы возьмем их с собой. Дэйв, сходи к доку и попроси у него кувшин с жидкостью для полоскания рта. Но ты будешь должен перелить ее во что-нибудь такое, что не будет протекать, когда ты потащишь ее по туннелю.
– Порядок, – сказал я, – но вы знаете, где сейчас этот доктор? И если нет, как он выглядит, чтобы я знал, когда его найду?
ТиДжей недоуменно поглядел на меня:
– Док? Маркони?
– Погоди… он здесь?
– А где еще ему быть… Ох, опять из тебя прет дерьмо оттаявшего пещерного человека. Да, он здесь. И не спит. Разве ты не ходил к нему после того, как вернулся из дыры? Вроде бы я говорил тебе?
– Нет…
– Тебе нужно найти его, парень. Он спрашивал о тебе.
– Положение значительно хуже, чем я думал, – сказал доктор Маркони. Он наклонился над потерявшей сознание женщиной и посветил фонариком ей в глаз. На самом деле мы встречались только один раз, но я много раз видел его по телевизору или на обложке книги. Аккуратная белая борода, очки на носу. И вот он, собственной персоной, стоит передо мной, одетый не в красное или зеленое, а в тот же самый костюм-тройку, в котором я видел его по телевизору. Только сейчас носящий его человек выглядит так, как будто не спал дней десять.
Он испытующе посмотрел на меня и спросил:
– Ну, что ты выяснил?
– Я… доктор, я совершенно запутался. Я помню только те события в карантине, которые произошли сегодня. Хаос в начале эпидемии я помню, но потом… Мое следующее воспоминание – я просыпаюсь в лечебнице, совершенно не понимая, где я или как попал туда. Я не знал, что вы здесь, и совершенно не помню, что мы разговаривали.
Маркони повернулся спиной к пациенту и внимательно посмотрел на меня:
– Они стерли тебе память?
– Я… я не знаю. Вы думаете, они в состоянии? Просто выбрать специфические воспоминания и стереть их, как с жесткого диска?
– О, я уверен, что не существует безопасного способа сделать это. И я не верю, что этих людей волнуют такие вещи.
– Вы имеете в виду БИЭПИ?
Он пожал плечами:
– Сейчас они называют себя так.
– Как вас занесло сюда?
– Твой друг Джон позвонил мне через день после начала эпидемии, когда вызволил из опасности твою подружку. Я прилетел и предложил свои услуги местной оперативной группе, которая, к счастью, дала мне работу и даже выпустила пресс-релиз, объявляющий об этом. Как раз тогда появилось любительское видео, из которого стало ясно, что это не обычная эпидемия и не атака биологическим оружием. Со всех сторон слышалось слово «зомби». И кто-то из руководителей операции был крайне счастлив раздуть пламя, привязав к нему имя вроде моего. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
Я не понимал.
– Когда неделю назад было принято решение вывести из карантина силы сдерживания, я остался, добровольно, потому что в противном случае задержанные лишились бы медицинского ухода.
– Подождите, значит, вы что-то вроде врача? А я думал, что вы защитили докторскую по… призракам или еще чему-то в этом духе.
Не обращая внимания на мои слова, он продолжал:
– Инстинкты меня не подвели. Пациенты, которых доставили сюда с самыми незначительными симптомами, оказались на самом деле инфицированными паразитом.
– Блин. Неужели?
Маркони кивнул на ряд больших прозрачных пластиковых кувшинов, стоявших на находившейся поблизости тележке, и я отпрянул так, что едва не упал. Каждый кувшин содержал паука. Два из них были совершенно взрослыми, еще один не больше моего большого пальца, а последний на некоторой стадии роста между ними. Один из больших был очень поврежден, у него отсутствовала половина тела.
– Они совершенно мертвы, – спокойно сказал Маркони.
– Вы можете их видеть?
Он пожал плечами:
– Иногда. Если очень сконцентрируюсь. У меня нет твоего таланта, но я знаю технику концентрации. Хотя, должен сказать, – надеюсь, ты не обидишься, – я бы не взял себе твой «талант», даже если бы ты предложил его на блюдечке с голубой каемочкой вместе с бутылкой «Гленфиддиха».
– И вы знаете, как убивать этих ублюдков, верно? – Я поднял пустую бесцветную бутылку, которую принес с собой. – Вы придумали… э… жидкость для полоскания рта, верно? Яд? То есть вы близко.
– Близко к чему? Излечению? Не слишком большой подвиг убить паразита так, что это жестоко убивает хозяина. Нет, я не близок к «лечению» того, что паразит делает с человеческим телом, я не близок к пониманию того, каким способом, противоречащим всему, что мы знаем о человеческой физиологии он перестраивает тело изнутри. На этой стадии я пытаюсь найти совершенный способ обнаружения инфекции.
– Я все еще не понимаю, как это работает. Я имею в виду, что вижу, как эти твари заползают в лица людей и те не могут их видеть, но они могут объединиться с твоим телом так, что каким-то образом сливаются с ним, и поэтому вроде как должны стать достаточно видимыми…
– Дэвид, почему ты до сих пор удивляешься, когда глаза подводят нас? Человеческий глаз – одна из самых жестких шуток, которые природа сыграла с нами. Мы можем видеть крошечную коническую область света прямо перед нашими лицами, ограниченную очень узкой полосой электромагнитного спектра. Мы не можем видеть вокруг стен, мы не можем видеть тепло или холод, мы не можем видеть электричество или радиосигналы, мы не можем видеть на большом расстоянии. Это настолько ограниченное чувство, что мы могли бы с тем же успехом не иметь его; тем не менее по ходу эволюции наш биологический вид стал так сильно зависеть от него, что все остальные виды восприятия атрофировались. Мы оказались в плену в высшей степени безумного и зачастую фатального заблуждения – если мы что-нибудь не видим, его не существует. Виртуально все неудачи цивилизации могут быть сведены к одному зловещему утверждению: «Я поверю, когда увижу». Мы не можем даже убедить общество, что глобальное потепление представляет опасность. Почему? Только потому, что углекислый газ невидим.
– Но… мы только хотим узнать, как обнаруживать их, верно? И тогда кто-нибудь построит машину или еще что-нибудь? Как только мы сможем обнаруживать их, то сможем убить их.
– Отвечая на твой вопрос, я скажу только два слова: Plasmodiumfalciparum.
– А мне стоит узнать, что это такое?
– Конечно. Это монстр, который убил несколько миллиардов твоих соплеменников, а ты даже не знаешь его имени. Это микроскопический паразит, вызывающий малярию. Едва ли не половина всех смертей в записанной истории была вызвана этим невидимым убийцей. Можно даже утверждать, что Plasmodium falciparum – доминантная форма жизни на планете, а вся человеческая цивилизация является питательной средой для его развития. Тем не менее еще совсем недавно мы даже понятия не имели, что это такое. Мы обвиняли ведьм, злых духов и рассерженных богов, мы молились и выполняли сложные церемонии, и даже ритуально убивали тех, кто, как мы считали, виноват в болезни. И продолжали умирать, умирать и умирать. И Plasmodium falciparum может быть у тебя на руках прямо сейчас, но ты об этом не узнаешь. Потому что, разумеется, если ты его не видишь, он повредить тебе не может.
– Иди за мной, – сказал Маркони и вышел из комнаты. Он вывел меня в холл и показал шесть комнат, в которых лежали без сознания девять пациентов. – Наши пациенты с «гриппом». Сорок восемь часов назад у них проявились симптомы неконтролируемой диареи, тяжелого обезвоживания. Мне представляется, что если бы мы смогли сделать томограмму, то нашли бы неприятные изменения, происходящие внутри. Но не исключено, что я ошибаюсь. Может быть, надо просто подождать завершения трансформации.
– Господи Иисусе, они инфицированы?
– Вот это я и хотел тебе сказать. Некоторые из них по прибытии прошли твою проверку. Мне кажется, что паразит располагает не единственным способом для попадания внутрь тела.
– Как они…
– Ты слышал мои слова о диарее?
– О. О, боже мой…
– Да.
– И… вы просто держите их здесь? Вместе с обычными больными? Они могут превратиться в монстров в любое мгновение…
– Не думаю. Пропофол, похоже, остановил процесс. Ты же видишь, что мы привязали их к кроватям. Самое лучшее, что мы можем сделать при подобных обстоятельствах. Когда через несколько дней снотворное перестанет действовать, вот тогда мы и примем решение.
– Какое еще решение? Убить ублюдков, док. Прежде чем они не освободились.
Он ничего не сказал.
– Я могу вывести вас из карантина, – сказал я. – И я имею в виду прямо сейчас. Мы нашли путь наружу.
– На самом деле?
– Старый паровой туннель в подвале. БИЭПИ – и все остальные – ничего не знают о нем, потому что он был заложен кирпичами. Выводит за периметр. Мы сохранили его в тайне, но если вы хотите уйти, то можете уйти со мной.