– Я понимаю, – сказал Фальконер. – А теперь скажи мне, что конкретно должно произойти, чтобы ты разрешил мне продолжать делать то, чем я занимаюсь.
– Ты должен убедить нас, что ты не зомби.
– Разве мы выглядим как зомби? – спросил Джон.
– Разве ты не слышал? Зомби выглядят в точности как обычные люди.
– Это все какая-то чудовищная шутка, верно? – сказал Фальконер. – Кто-нибудь снимает мою реакцию, чтобы вывесить в Интернет?
– Итак, – сказал Ковбой. – Насколько мы знаем, инфекция пускает корни во рту. Потом она распространяется в мозг и во все остальное тело. Так что мы разработали очень простой тест: мы должны что-то взять изо рта. Если вы инфицированы, вы это не почувствуете, поскольку на самом деле это не часть вашего тела. Но если вы чистые, это чертовски больно. Так что я разрешаю вам выбирать.
Ковбой достал из заднего кармана плоскогубцы с зажимом.
– Мы можем вырвать зуб…
Из другого заднего кармана он достал шестидюймовые садовые ножницы.
– …или отрезать кусок языка.
Пока красные обсуждали способ казни, меня закрыли в кладовке. Но мне было наплевать. Все шло настолько плохо, что даже Оуэн в полной мере этого не понимал. Иначе бы до него дошло, что он сейчас собирается обеспечить мне гораздо более приятный уход из жизни, чем тот, что ожидает большинство людей на земле в ближайшие недели, месяцы и годы. Включая его самого.
Я сожалел только об Эми. Я бы хотел знать, что она в безопасности и, если это так, хотел бы передать ей, чтобы она не приходила за мной. Даже если она выбралась из города, Эми никогда не оставит меня расхлебывать кашу одного. В этом мы похожи. Мы не можем стоять по другую сторону забора, если хотим быть внутри. Во всяком случае, не того забора, который здесь поставили.
Хотел бы я сказать ей это лично. Обнять, почувствовать ее тепло и вдохнуть фруктовый шампунь ее волос. Если бы это случилось и я сумел бы в последний раз услышать ее смех, то унес бы воспоминание об этом в вечность, и все было бы хорошо.
Я все думал о том, что произошло с того мгновения, как я проснулся от укуса чертова паука, пытаясь представить себе, что надо было сделать по-другому. Я знал, что это глупо. Задавать себе вопрос, как могла бы пойти жизнь, если бы я не принимал неправильные решения, – все равно, как если бы рыба спросила, как пошла бы ее жизнь, если бы она последовала своей мечте играть в НБА. Я не буду бичевать себя за свой выбор. Мои микросхемы стыда сгорели от перегрузки много лет назад.
Погоди. Все началось перед тем, как паук оказался в моей кровати.
Смотри, прямо тогда что-то произошло. Я был так занят и так много носился с той ночи, что у меня никогда не было времени остановиться и сложить все вместе. А ведь во всех этих событиях есть общая ниточка, которая тянется назад, во время, предшествующее той ночи.
Теннет.
Чертов доктор Боб Теннет. Он возник в моей жизни, когда суд назначил мне психиатра, для лечения от паранойи. Он спрашивал меня о монстрах и постоянно хотел, чтобы я в деталях рассказал обо всей этой хренотени. Потом появился паук и начал распространять инфекцию. И кто был там все время, показавшись в карантине? Доктор Теннет. Отслеживал ситуацию. Наблюдал, как она разворачивается. Печатал на своем ноутбуке и записывал наблюдения.
В любом случае есть два дела, о которых я должен позаботиться до своей казни. Люди умирают с большим числом неотложных дел.
Я откинулся головой на стену и попытался почувствовать запах шампуня, которым Эми мыла свои рыжие волосы, а не больничных унылых химикатов. И задремал.
Джон уже взвешивал, что хуже – «зуб или язык», когда Фальконер сказал Ковбою:
– Я тебе сейчас все скажу как стопроцентный американец, краснокровный и не имеющий внутри себя никакого нечеловеческого организма. Если ты приблизишь к моему рту любой из этих инструментов, я вобью твою башку в землю с такой силой, что китаец на той стороне Земли увидит, как она вылетает из вулкана.
– Постой, – сказал Джон, прежде чем Ковбой отреагировал. – Ты знаешь, кто этот человек, рядом со мной? Это детектив Лэнс Фальконер.
Ковбой посмотрел так, словно он вроде как слышал это имя, но не мог вспомнить где. Тогда Джон добавил:
– Ты не можешь сказать мне, что не видел его в новостях. Он схватил Портлендского душителя.
– О, бог мой, это же он! – громко ахнула какая-то дамочка позади ковбоя.
– Покажи им свои документы, детектив.
Фальконер так и сделал. На дамочку это произвело большое впечатление.
– Когда вы появились, – сказал Джон, – мы вроде как искали корень этой проблемы.
– Это правда? – спросил Ковбой-обтягивающие-джинсы.
– Да, – ответил Джон. – Похоже, что за всем этим стоит правительство.
Обтягивающие-джинсы выругался и сказал:
– Ублюдки. Я говорил это с первого дня. С первого же дня. – И добавил, обращаясь к парню рядом с собой: – Верно?
– Я встаю, – сказал Фальконер.
Он так и сделал. Никто не возразил.
– Каково это, – спросил какой-то мальчик из толпы, – драться на крыше поезда?
– Ветрено, – ответил Фальконер, и, обращаясь к Ковбою-Обтягивающие-джинсы, спросил: – Что ты имел в виду, когда сказал, что федералы свалили из города? Когда?
– Дыра в их штаб-квартире. Что-то взорвалось. Разве вы не слышали?
– О, – сказал Джон. – Мы, э, все гадали, что же это было.
– Прямо сейчас из города выезжает автоколонна. Так что теперь мы должны делать то, что они не смогли. И так происходит всегда. Вот почему с самого первого дня я об этом говорю. Пока федералы тикали из города, мы с братом два часа ходили от дома к дому, собирая всех с оружием и яйцами. Это мы взяли все это дерьмо под контроль, а не солдаты, носившиеся повсюду в своих скафандрах. Это мы положили конец грабежам, это мы патрулируем улицы каждый день и каждую минуту, посменно, за так называемой Зеленой зоной, которую установили федералы. Нас почти две сотни, мы работаем в три смены, круглые сутки, стреляем картечью по зомби и кормим ими вот ту дробилку. Мы – единственная гарантия того, что все снаружи больницы чистые, мы валим любого, кто подцепил заразу, и мы гарантируем, что больница останется запечатанной до тех пор, пока президент не отрастит яйца и не отдаст приказ выпустить по ней пару дюжин крылатых ракет.
Это привлекло внимание Джона:
– Погоди, что? Они выпустят крылатые ракеты? Когда?
– Когда отрастят яйца, как я и сказал.
– А у нас нет более точного времени ситуации с яйцами?
– Ты спрашиваешь потому, что хочешь, чтобы это произошло, или не хочешь?
– Ну, а что с теми людьми внутри карантина, которые не заражены? Мы должны вытащить их оттуда, верно?
– Приятель, любой, кто провел день внутри этого места, уже заразился раз пять. Если там и есть кто-то живой, они больше не люди. Мы знаем об этой заразе только одно. Если ты ее подцепил, лечения нет. Ты – ходячий труп. Если внутри есть люди, которые тебе дороги, ты должен относиться к ним так, словно ты своими глазами увидел, как они ушли в землю. Представь себе, как гроб засыпают землей. Найди время для траура и сделай то, что ты должен сделать. Но ты должен пережить это. Жалей о них, как бы ты жалел о своем доме, сгоревшем в огне. Это инфицированные, они скажут все, все что угодно, лишь бы ты потерял бдительность. Они могут выглядеть как ты и я, могут говорить как ты и я. Или как твой сосед, лучший друг или твоя мать. Но ты не должен колебаться. Думай о них, как о попугаях, имитирующих человеческую речь – слова звучат так же, но внутри нет души. Ты оказался лицом к лицу с ними? Ты. Не можешь. Колебаться.
– Во дает, – сказал кто-то поблизости.
– Смотри, – сказал Фальконер, – теперь я еще больше разозлился на ублюдков, которые надеются выйти сухими из воды. Они собираются превратить все жертвы в пепел и замести его под ковер. Кто-то должен ответить за весь этот бедлам.
Человек десять пробормотало: «Он чертовски прав», или что-то в этом роде.
– Скажи, чем мы можем помочь тебе, детектив, – сказал Ковбой-Обтягивающие-джинсы.
– Мне нужна машина. Если вы не знаете открытый магазин шин.
– Так какого черта мы ждем? Прыгай в грузовик. – И, обращаясь к другому парню, Ковбой-Обтягивающие-джинсы сказал: – Скажи Бобби ехать за мной. Все остальные должны закончить зачистку. Мы и так отстаем. И не забудь проверить Еву Бартлетт – убедись, что она получила свой инсулин.
Толпа начала расходиться. Джон по-прежнему сидел на земле и не двигался с места.
– Ты идешь? – спросил Фальконер.
– Дэйв жив. Я видел его, когда был под Соусом. Собираюсь найти мою машину и посмотреть, что могу сделать.
Выражение лица Фальконера сказало Джону, что тот считает его покойником, но не видит смысла пытаться рассказать об этом Джону. Вместо этого Фальконер тряхнул руку Джона и сказал:
– Только не разнеси тут все ко всем чертям, договорились?
Дверь кладовки распахнулась, я проснулся и увидел Оуэна вместе с его сопредседателем, мистером Револьвером. Они провели меня во двор, и я обнаружил, что настало утро – среди швабр и корзин я проспал несколько часов; изнеможение таки добралось до меня. Увеличившаяся группа красных столпилась вокруг костра посмотреть, как мне вынесут приговор.
– Братан, – сказал Оуэн. – Мы решили, что дадим тебе выбор. Либо ты заползешь в паровой туннель, и будь что будет. Либо я могу застрелить тебя прямо здесь, и твоя жирная задница пойдет в костер. Мне все равно, хотя первый вариант сэкономит мне одну пулю.
– Не-а, – сказал я, покачав головой. – Этот туннель похож на могильник для собачьего дерьма. Можно мне лист бумаги и ручку? Я хочу написать прощальное письмо моей девушке, если она еще жива. Я понятия не имею, прочитает ли она его когда-нибудь, но у меня останется плохое чувство, если я не попытаюсь. Это вроде как забыть позвонить маме на День матери.