Закрыв глаза, она прислонилась спиной к кофейному столику.
— И что говорит тебе спутник об урагане?
За дверью ветер завывал, царапал окна, раздувал пламя в камине. Ни одному из них не требовалась спутниковая связь, чтобы понять, ближайшее время они никуда не выберутся.
— Я отвезу тебя к Доноте на Рождество, Бренна. Я обещаю.
Она повернула голову, и посмотрела ему в глаза, и его взгляд стал отстраненным. Он хотел ее. Она хотела его. Что если время было совсем не подходящим, но у них был только этот момент? Времени было больше, чем то, что ему было дно с мужчиной, которого он потерял.
Наклонившись вперед, он поставил кружку на камин, взял ее кружку и проделал то же самое с ней. Затем навис над ней, заставляя лечь на пол и вытянуться под ним. Ковер был мягким, хотя и не был достаточно толстым, чтобы сгладить жесткость пола.
И когда он накрыл ее, что он сделал очень нежно, перенеся вес на мускулистые руки, его локти оказались по обеим сторонам от нее.
Глава 8
— Ты хочешь этого? — спросил он, глядя ей в глаза. — Ты хочешь меня?
— И то, и другое, — ответила она, ее голос был едва громче шепота, ее тело дрожало, глаза светились и пронзительно смотрели. — Но…
— Шшш. Я знаю, что ты уезжаешь. Я знаю, что нам нельзя увлекаться. — Он также знал, но не сказал ей, что не может быть парой ни с одной женщиной на свете. — Но мы здесь, и у нас есть этот миг, и иногда это все, что у нас есть.
Она освободила руку, зажатую между ними, и прикоснулась к его щеке.
— Я могла бы влюбиться в тебя в мгновение ока. И это, кажется, слишком опасным, чтобы ставить на кон.
Даже если и так… Он закрыл глаза, снова открыл их и пронзительно посмотрел на нее.
— Это все что я могу пообещать. — Затем он увидел, как она сглотнула.
— Я не хочу, чтобы ты разбил мне сердце.
Он не мог пообещать ей этого, только если не уедет. И даже тогда будет слишком поздно. Для него уже было поздно. Что бы ни произошло в это Рождество, он запомнит ее на всю оставшуюся жизнь.
— Как скажешь, милая. Только знай…
И внезапно он не смог произнести это. Не смог сказать, что годами не смеялся, что его хижина никогда не была домом, лишь местом, где можно было повесить пальто и шляпу.
Что последние две ночи ему снились сны о ней — не о крови и песке, не о безумной, бесполезной потере, а о ней.
Он пытался заглушить воспоминания, которые не относились к этому моменту, и понял, что служба была частью того мужчины, которого желала Бренна, как и его детство, годы в скорой помощи, жизни в горах.
Прежде чем он смог подобрать достаточно благоразумные слова, она переместила руку с его щеки на затылок и притянула ближе к себе, припав к его губам.
Этот поцелуй не был похож на остальные. Этот был простой, милый. Чистый. Поцелуй заботы, а не страсти, хотя он и не мог игнорировать возбуждение, которое разгоралось в нем от ее прикосновений, аромата, такого же знакомого, как и его собственное имя.
Ее рука переместилась к его шее, она скользнула языком вдоль его сомкнутых губ, раздвинула ноги, чтобы он уютно разместился между ее бедер. Он так хотел этого, он нуждался в этом; прикосновения были настолько интимно нежными, что он думал, что может сломаться.
И затем ее поцелуй стал жарче, а язык — более настойчивым. Она руками гладила мышцы его спины, по обе стороны от позвоночника. Его эрекция усилилась, и он прижался к ней, проигрывая битву, медленно вступая в игру.
Он запустил пальцы в ее волосы, впился в губы, глубже проникая языком в ее рот и начал покачивать бедрами. Она отвечала на его движения, а ее руки скользили по его спине, затем она обхватила его ногами, чтобы прижаться сильнее.
Бренна настолько все облегчила, но он не был готов все так быстро закончить. У них была впереди вся ночь. Он хотел всю ночь. Диллон хотел ее в своей постели, обнаженную, неистовую. Он хотел зарыться с нею в подушки и одеяла и находиться там, пока не иссякнут силы.
От этих мыслей он застонал, как и от прикосновений рук Бренны к его спине, когда она пыталась вытянуть рубашку из-под ремня, чтобы ощутить его кожу. Камин потрескивал от порывов ветра; он перекатился на бок и потянулся к низу ее свитера.
Он снимал его медленно и наблюдал, как огонь бликами играл на ее коже. Она была теплой и мягкой, прекрасной, идеальной, и он смотрел ей в глаза, целуя живот, и продвигаясь выше, пока губы не добрались до груди.
Она резко вдохнула, и выдохнула со стоном, затем она отстранилась, чтобы сесть. Не отрывая от него глаз, она стянула свитер через голову и расстегнула лифчик. Бретельки соскользнули с плеч, но остановились. Одним пальцем он помог ей освободить грудь.
Она была великолепна, грудь цвета персиков, озаренных огнем, соски были темнее, а губы влажными, где она скользнула по ним языком. Он потянулся к ней, и она подалась вперед, опускаясь к нему на колени, обвивая руками его шею и приглашая его.
Он принял приглашение и наклонился, чтобы припасть к груди ртом. Она всхлипнула, когда он взял сосок в рот, и начала стонать, когда он кружил языком по ее тугому холмику, и ахнула, когда впился зубами.
Затем она выпрямилась, ее пальцы оказались на пуговицах рубашки и начали их расстегивать, а затем стянула рубашку с его плеч. Он притянул ее ближе, удерживая одной рукой за спину, а второй зарылся в волосы, и целовал, пока не потерял контроль над членом.
— Как думаешь, мы можем переместиться в спальню? — спросил он, шепча ей в губы.
— Мне нравится огонь, — ответила она, прикусывая мочку его уха. — Хотя, да. Кровать будет идеальной. Впрочем… — добавила она хриплым голосом. — Все, что мне нужно — это ты.
На мгновение он застыл от ее слов. Скольких же он оставил неудовлетворенными? Затем он вспомнил, где находился, с кем был, и закрыл дверь в прошлое.
— Я весь твой, — ответил он и поднялся на ноги, не выпуская ее из своих рук, ее ноги все еще были обвиты вокруг его талии, а руки — вокруг шеи и он понес ее в кровать.
Как только они рухнули на матрас, Бренна откатилась и включила прикроватную лампу. Его ноги свисали с кровати, Диллон оперся на локти и нахмурился, но не успел произнести и слова, как она прижала его к матрасу.
— Я хочу тебя видеть, — сказала она, стягивая свои ботинки и джинсы и не давая времени возразить. — Я не хочу быть в темноте, не сегодня.
Потому что он был прав. У них было только сегодня, и, возможно, они больше никогда не встретятся вновь. Она не могла представить, что проведет это время в темноте. Бренна получала слишком много удовольствия, лишь глядя на него, в предвкушении прикосновений его рук, губ, наблюдая за выражением его лица, его страстью, потом на его коже.
В одних лишь трусиках она оседлала его бедра. Затем посмотрела в его встревоженные глаза, его жаждущие, голодные глаза, готовые потерять контроль.
— Если мы собираемся сделать это, я хочу, чтобы это было незабываемо.
Она прикоснулась ладонями к его щекам и накрыла его губы своими. Ее соски прикасались к его голой груди, она покачивалась, скользя по его волосам, которые на ощупь были словно шелковые нити, и щекотали ее. Он застонал, его руки оказались на ее бедрах и крепко сжали их.
Его пальцы впивались в ее кожу, от чего, несомненно, у нее проступят синяки, но через несколько дней они посветлеют, так или иначе, у нее будут напоминания об этой ночи, о Диллоне, и этот подарок после Рождества поможет вступить в новый год, когда ее жизнь больше не будет прежней.
Мысль о том, что она создает еще кое-что, чтобы оставить в прошлом, заставила ее тяжело сглотнуть, глаза заволокло слезами, и на мгновение ей захотелось выключить свет. Но этот момент прошел, она оторвалась от его губ и оставила цепочку поцелуев на его челюсти, вниз по шее, вдоль ключиц к плечу, где укусила его. Не сильно, но достаточно, чтобы оставить след. Она тоже хотела оставить напоминание о себе.
Он зарычал, наполовину от удовольствия, наполовину от боли, и она лизнула поврежденную кожу, прежде чем перейти к груди. Губами она нашла его сосок, облизнула его кончиком языка, и второй щипнула, пока его стоны не превратились в более животные звуки, которые пронзали ее, гром и молния сверкали в местах соприкосновения их тел.
Последнее движение языка, и она припала к дорожке волос на его прессе. Его эрекция стала мощнее, длиннее, Бренна прижалась к его эрекции ладонью и замерла.
— Мне было интересно, что написано на твоей ременной пряжке. — Слова «Золотой кадуцей»1 располагались по центру, под ними «Соединенные Штаты Америки» и над ними слово «Армия». — Не думала, что буду так близко, чтобы рассмотреть надпись.
Он скрестил руки на затылке, словно опираясь на подушку, и положил голову на запястья.
— Могла бы спросить.
— И признать, что рассматривала тебя?
— Стоило бы. Посмотри, сколько времени мы потратили впустую, чтобы прийти к этому.
Она усмехнулась, скользнула кончиком пальца вдоль его губ и прочертила им влажную дорожку вдоль груди к пряжке ремня.
— Впустую? Я даже и двух дней не выждала, чтобы тебя не поцеловать.
— Даже эти два дня — были слишком долгими. — Его взгляд обжигал и воспевал ее. Вена на его виске пульсировала.
Она вытащила язычок пряжки из отверстия на потертом ремне и аккуратно расстегнула каждую кнопку на ширинке. Она сделала все это, не глядя вниз и не отрывая от него взгляда, и наблюдала, как его зрачки расширяются, и он прикрывает глаза.
Знать, что он так реагирует на нее, было возбуждающим, а иметь такую власть — опьяняющим чувством. Она пришла к нему с одним лишь желанием, без многолетнего опыта. У нее было только два дня, и только то, что она узнала о нем, и дикое желание.
Когда она полностью расстегнула его джинсы, он потянулся к ней; ладонями он обхватил ее грудь, и она сделала то же самое, прикасаясь к нему через белую ткань боксеров. Его член был твердым, мощным, упругим, жаждущим. Он еще больше налился, когда она обхватила его; Бренна не отрывала от Диллона взгляд.