– Мы не можем постоянно сбегать, – рассудительным тоном говорю я. – В чем бы ни заключались наши проблемы, мы должны остаться и взглянуть им в лицо.
Он кивает, но его задумчивый взгляд устремлен на меня. Луиза все это время водила его за нос, однако же он ни на грош мне не доверяет. Пытается постоянно анализировать мое настроение, мой образ мыслей, мои действия. Он не верит, что я не знала, кто Луиза такая, но, поскольку ему не удалось ничего из нее вытянуть, доказать он ничего не может. Я просто физически чувствую линию фронта, пролегшую между нами по выложенному дорогой плиткой полу.
Он явно на грани и очень скоро сделает какой-то шаг. Как минимум подаст на развод, несмотря на все мои угрозы уничтожить его. Думаю, ему сейчас почти все равно, и я уже давно чувствую, что моя власть над ним начала шататься. Он вздохнет с облегчением, освободившись из-под нее. Во всяком случае, на какое-то время, пока до него не начнет доходить, что он собственными руками разрушил свою во всех остальных отношениях идеальную жизнь из-за того, что случилось много лет назад.
Впрочем, я действую быстрее, чем он. Так менее страшно. Я всегда на один шаг впереди. Моя решимость крепнет. Дэвид никогда не будет счастлив, пока не освободится от прошлого, а я никогда не буду счастлива, пока не будет счастлив Дэвид.
Наконец мы выходим из кухни – сперва укрывается в своем кабинете он, чтобы избежать неловкого расхождения по разным спальням, следом иду по лестнице в нашу большую пустую постель я. И еще долго лежу без сна, глядя в темноту и думая обо всем. Вернее, о них, о нас, о нем.
Путь истинной любви всегда тернист.
34
Насколько отдохнувшей я себя чувствовала прежде, настолько сейчас измотана. За эти два дня я практически не сомкнула глаз, снова и снова прокручивая в голове нашу ссору с Дэвидом. Все это время я просидела в квартире, если не считать короткой вылазки в местную лавчонку за вином и какой-то едой, причем волосы мне пришлось завязать в хвост, чтобы кое-как скрыть тот факт, что мне не удалось даже заставить себя принять душ. Софи прислала мне сообщение с вопросом «Как дела?», которое я стерла, ничего ей не ответив. Не хватало мне сейчас только ее самодовольных «Я же тебе говорила!».
Когда я отправляла заявление об уходе, меня едва не вырвало. Я набирала его четырежды, давясь слезами жалости к себе, прежде чем заставить себя наконец нажать кнопку «Отправить». Вторым получателем я указала Дэвида, и от вида его имени мне еще сильнее захотелось плакать. Доктор Сайкс немедленно перезвонил мне, неподдельно встревоженный, и это вызвало у меня новый поток слез, придавший достоверности моей истории про «семейные обстоятельства личного характера».
В подробности я вдаваться не стала, а он не настаивал. Сказал, у меня есть месяц, чтобы передумать, а пока он будет считать это отпуском за свой счет. Они наймут кого-нибудь временного мне на замену. Я не стала спорить. Может, через месяц что-нибудь изменится. Может, Дэвид успокоится. Может, они куда-нибудь уедут. Я не очень понимаю ни одного из них и не знаю, что они будут делать. Вежливое и учтивое письмо, которое я получила от Дэвида, – с указанным в качестве второго получателя доктором Сайксом – было словно написано незнакомцем, а не человеком, который накануне вечером устроил скандал у меня в гостиной. Я была права. Я совершенно его не знаю. Адель – единственная, кто был мне другом. Он искалечил нас обеих.
Вот только я беспокоюсь за Адель. В глубине души я надеялась, что она рано или поздно появится у меня, но пока что она не появилась, и нельзя сказать, чтобы я была удивлена. Она так боится рассердить Дэвида, что, наверное, не станет рисковать. Мне уже довелось видеть его в гневе. Я испытала это ужасное ощущение отвращения, исходящего от него. Не представляю, каково это – быть объектом этого чувства многие годы. Может, он даже работает из дома, сославшись на нездоровье или еще что-нибудь. Когда я делаю перерыв в жалении себя, то начинаю изводиться, представляя его в образе чудовища наподобие Ганнибала Лектера. Больше всего мне сейчас необходимо знать, что у Адели все в порядке. Я пообещала держаться от нее подальше, но разве это в моих силах? Под конец нашей ссоры Дэвид был сама холодность. С чем же пришлось иметь дело ей, когда он вернулся домой? У меня перед глазами до сих пор стоит ее разбитая скула. И несмотря на все его уверения, что он и пальцем ее не тронул, я задаюсь вопросом: разве не все мужья, избивающие своих жен, отпираются до последнего?
Я так устала и так взвинчена, что просто не в состоянии мыслить логически. Знаю только, что необходимо проведать Адель и что времени на это у меня практически уже не осталось. Послезавтра возвращается Адам, и кто знает, сколько свободного времени у меня будет? Больше его точно не станет, а втягивать в эту историю Адама я не хочу. Нужно поставить в этом деле какую-то точку. Мне до сих пор не верится, что все это происходит наяву. Что в моей жизни больше нет ни Дэвида, ни Адели. И работы у меня тоже нет. Снова давлю подступающие к горлу слезы. Сколько уже можно рыдать? «Ты сама заварила эту кашу, – твержу я себе. – Вот теперь и расхлебывай».
Завтра. Я попытаюсь увидеть ее завтра, если получится, но каким образом это сделать, не рискуя навлечь на нас обеих новые неприятности? Наливаю себе вина, хотя еще только два часа дня – в исключительных обстоятельствах можно, – и падаю на диван. Нужно еще привести в порядок квартиру. Не хочу, чтобы Иэн осуждал меня, когда вернется. Обвожу критическим взглядом разгром и зацепляюсь о свой ноутбук, лежащий на полу у телевизора, куда я его бросила, отправив емейл доктору Сайксу. И тут в голову мне приходит одна мысль.
Доктор Сайкс сказал мне взять месяц на раздумья. Пока что я еще не уволена – как бы сильно этого ни хотелось тебе, мистер-подлая-скотина-из-бара, – так что меня не должны были лишить удаленного доступа к серверу клиники.
По-турецки усаживаюсь на ковер, ставлю рядом бокал и, затаив дыхание, как будто в клинике каким-то образом могут меня увидеть, захожу на сервер. Ладони у меня взмокли, и хотя формально я не нарушаю никаких правил, у меня такое чувство, как будто я влезла в переписку моего любовника. Вывожу на экран расписание завтрашнего приема Дэвида. Запись у него почти полная. С работы он уйдет никак не раньше пяти. Даже если решит заскочить домой на обед, к половине второго ему нужно уже снова быть в клинике. Отсоединяюсь от сервера и принимаюсь мелкими глотками пить вино, продумывая свой план.
Утром я еще раз проверю его расписание, дабы убедиться, что никто из пациентов в последнюю минуту не отменил прием. После этого я пойду в магазин электроники на Бродвее и куплю там дешевенький мобильник с предоплаченным тарифом. Адель совершенно необходимо иметь телефон, а я не знаю, вернул ли ей Дэвид ее допотопную «Нокию». По крайней мере, если я передам ей телефон, который она сможет спрятать, я буду знать, что в случае серьезных неприятностей у нее будет возможность позвонить мне. Тогда мне проще будет отпустить их обоих. Мне придется. У меня нет выбора.
Теперь, когда у меня есть план, становится легче. Беру вино и выхожу на балкон, на солнышко, и ловлю себя на том, что легче мне еще и оттого, что я бросила вызов Дэвиду. «Да пошел ты, – думаю я. – Тоже мне, возомнил о себе!»
О чем я стараюсь не думать, так это о том, как хорошо нам с ним было в постели и как сильно мне будет не хватать этого ощущения душевного родства, хоть я и ненавижу себя за это. Заставляю себя не думать о том, что он неизменно присутствует во всех моих снах, куда бы я ни попала, открыв первую дверь. Вместо этого я думаю о том, как мне больно, и что это он во всем виноват, и как мне будет плохо, если он начнет диктовать мне, что делать, как будто я маленькая хрупкая Адель.
Завтра. Завтра все это останется позади.
35
Не сразу понимаю, что в дверь звонят. Поначалу звук, который проникает в мой мозг сквозь пелену блаженной истомы, кажется мне щебетом какой-то экзотической птицы, которая непонятно как оказалась в доме, и я уже перестаю понимать, где нахожусь, но тут он раздается снова. Звонок в дверь. Да, это определенно звонок в дверь. Он вызывает у меня раздражение, а собственная голова, когда я усаживаюсь на диване, кажется ужасно тяжелой.
– Адель? – доносится до меня бесплотный голос, и я хмурюсь.
Это в самом деле она? Я в последнее время так много о ней думаю, что уже не понимаю, действительно ли это ее голос или всего лишь игра моего воображения? Мне так трудно сосредоточиться, а она за это время так переплелась со мной, что сейчас, в этом состоянии, я не знаю, где кончаюсь я и начинается она.
– Адель, это я, Луиза! Пожалуйста, впусти меня. Я на минутку. Хочу просто убедиться, что с тобой все в порядке.
Луиза. Все-таки это она. Моя спасительница. Я улыбаюсь, хотя по ощущениям кажется, что скорее скалюсь, и, вполне вероятно, так оно и есть. По моему подбородку стекает слюна, и я кое-как утираюсь, прежде чем с горем пополам подняться на ноги. У меня не было сомнений в том, что она вернется, но так скоро я ее не ждала.
Делаю глубокий вдох, чтобы прочистить голову, пока решаю, открывать или нет. Это может быть рискованно, и тем не менее прячу все лишнее в маленькую тиковую шкатулочку на прикроватной тумбочке. Не помню, откуда и зачем она у меня появилась, но, по крайней мере, ей наконец-то нашлось применение.
Она снова произносит мое имя, и я краем глаза замечаю свое отражение в зеркале. Выгляжу я как черт знает кто. Бледное лицо покрыто испариной, зрачки так расширены, что глаза кажутся почти черными. Губы подергиваются. Я не узнаю себя. У меня вырывается нервный смешок, и этот неожиданный звук пугает меня чуть ли не до полусмерти. Впустить или не впустить, вот в чем вопрос. Но тут частью мозга, которая функционирует по-человечески, я соображаю, как можно обернуть это себе на пользу. По моему плану мне в какой-то момент все равно пришлось бы имитировать в точности такое состояние, а сейчас мне даже не придется ничего имитировать. Мой план идет как по маслу. Впрочем, с моими планами всегда так.