– Ой, сдашь, куда ты денешься. Потому что ты гений.
И это действительно так. Она никогда не встречала никого, кто обладал бы таким же молчаливо гениальным умом.
Они ненадолго останавливаются, чтобы поцеловаться, и она чувствует себя так уютно и надежно в кольце его сильных рук. Мелькает мысль: возможно, их сердца строят крепкий фундамент для их будущего.
Наконец они отрываются друг от друга и идут дальше, пока не оказываются у заброшенного колодца. Он едва заметен на фоне коричнево-зеленых красок леса, старая кирпичная кладка покрыта мхом – пережиток давних времен. Давным-давно всеми забытый.
Адель опирается ладонями о стенку и заглядывает в темноту сухой и пустой шахты.
– Я представляла себе этот колодец, когда была в Вестландз. Представляла, как выплакиваю в него всю свою печаль, а потом замуровываю.
Это почти правда. Слово «представляла» не вполне отражает суть, но это максимум того, что она может сказать Дэвиду.
Он подходит к ней и обнимает за талию:
– Жаль, я не могу сделать так, чтобы тебе стало лучше.
– Ты все делаешь лучше.
И это не пустые слова. Может, в нем нет бесшабашности Роба, рядом с которым чувствуешь себя юной и безрассудной, но зато он надежный. А это именно то, что ей нужно. Хотя она и скучает по Робу, Дэвид – тот, кто ей по-настоящему нужен. Ее опора. Его часы по-прежнему болтаются у нее на запястье, и она вскидывает его.
– Ты все еще не можешь носить часы? – спрашивает она.
– Могу, но пусть лучше они останутся у тебя. Когда ты их носишь, у меня такое чувство, что я с тобой рядом.
– Ты всегда со мной рядом, Дэвид. Всегда. Я люблю тебя.
Она рада, что он не стал забирать у нее часы. Он, конечно, будет навещать ее по выходным, когда сможет, но эти часы – они как он сам. Надежные. Крепкие. Ей приятно чувствовать на запястье их тяжесть. Ей нужен какой-то якорь. Может быть, когда-нибудь она даже расскажет ему зачем. Откроет правду о той ночи, когда случился пожар. Может быть. Может быть, когда они станут старыми и седыми и он научится видеть в мире больше мистического, чем способен увидеть сейчас.
В воздухе незаметно разливается прохлада, и внезапно начинает накрапывать дождь, с глухим шорохом стуча по листьям деревьев. Это скорее легкая морось, чем ливень, но они поспешно возвращаются обратно и устраивают себе пикник из разнообразной снеди, распив под это дело бутылку вина, привезенную из города Дэвидом, после чего заваливаются в постель в гостевой комнате. Адель пока еще не готова вернуться в свою спальню. Она напоминает ей о прошлом. Слишком много вещей напоминают ей о прошлом.
– Надо будет продать этот дом, – говорит она, когда они, оторвавшись наконец друг от друга, разморенные, лежат в темноте. Ее пальцы осторожно скользят по нежной кожице, затянувшей шрамы на его руках. Интересно, сильно ли они еще болят? Дэвида бесполезно об этом спрашивать. – После того, как поженимся.
– Жизнь с чистого листа, – говорит он.
Ему хочется здесь задерживаться ничуть не больше, чем ей, и вообще, к чему им на двоих такой огромный дом? Ее отцу он нужен был исключительно для того, чтобы тешить свое самолюбие.
– Жизнь с чистого листа, – отзывается она дремотно, уже соскальзывая в сон вслед за ним.
Сегодня она не станет вызывать вторую дверь. Пока еще она к этому не готова. Сегодня ради разнообразия дверь будет только первая. Она хочет увидеть во сне их совместное будущее. Картину их идеальной жизни.
40
– Поскольку ты не отвечала на мои сообщения, я решила заскочить к тебе в офис сюрпризом и вытащить куда-нибудь пообедать, – говорит Софи, впархивая в мою квартирку с Эллой в кильватере. – Но сюрприз ждал меня саму, когда Сью сказала, что ты уволилась. Что там у тебя происходит?
Только ее мне сейчас не хватало. После моих ночных приключений я так толком и не смогла уснуть, и нервы у меня на пределе. Утром я написала Адели, что мне нужно с ней увидеться, но ответа на свое сообщение так и не получила, и теперь переживаю, что Дэвид нашел телефон. Иначе почему она мне не ответила, если он на работе?
Софи стаскивает куртку и бросает ее на диван.
– Только не говори, что ты уволилась из-за него. Скажи, что ты последовала моему совету и послала к черту их обоих? Пожалуйста, скажи мне это.
– Тетя Софи! – Адам выскакивает из своей комнаты и обхватывает ее за ноги. – Элла!
Элла – ангельский, не от мира сего ребенок, который на моей памяти ни разу, кажется, не повторил ни единого слова из цветистого лексикона родителей. Не то что Адам – при нем я изо всех сил стараюсь не сквернословить, но он все равно каким-то образом умудряется набраться от меня нецензурщины. Если шестилетка может быть безнадежно в кого-то влюблен, я готова поручиться, что Адам влюблен в Эллу.
– Я ездил во Францию на месяц! И у меня будет братик или сестричка! У Лизы в животе малыш!
Он впервые при мне упоминает о злополучной беременности – я вообще не знала, что он в курсе, – но, обычно чуткий ко всему, что может расстроить его маму, сейчас он забывает обо всем от возбуждения.
– У Иэна будет еще ребенок? Ты ничего об этом не говорила, – замечает Софи.
Судя по голосу, она слегка задета за живое. Я пожимаю плечами:
– Не хотела прерывать твои нотации.
Упоминание о намечающемся ребенке все еще цепляет меня, но мне не хочется, чтобы она это видела. Выпроваживаем детей в комнату Адама поиграть, выдав каждому по пакетику со сладостями, принесенными Софи, а сами, прихватив бутылку вина, отправляемся на балкон.
Она закуривает сигарету и протягивает мне пачку, но я показываю ей мой электронный суррогат:
– Я вроде как бросила.
– Ух ты, молодец какая. Мы с Джеем все тоже хотим перейти на них. Ну, может, когда-нибудь. Ну, – она устремляет на меня взгляд, держа в одной руке бокал вина, а в другой сигарету, – давай, выкладывай. Что случилось? Ты похудела. От нервов или целенаправленно?
– И то и другое.
И, вопреки всем своим решениям, я все ей вываливаю. Я не нахожу себе места от тревоги, и возможность с кем-то поделиться кажется таким облегчением. Она внимательно меня слушает, практически не перебивая, но я понимаю, что зря разоткровенничалась: ее лицо мрачнеет, а морщины, которые она старательно маскирует челкой, прорезают ее лоб еще глубже. Она смотрит на меня с таким выражением, как будто не верит своим ушам.
– Да, ничего удивительного, что ты вылетела с работы, – подытоживает она, когда я наконец умолкаю. – А чего ты хотела? Ты завела дружбу с его женой, а ему ничего не сказала? – Она явно раздосадована. – Кто так делает? Я же сказала тебе тогда по телефону, ты не сможешь усидеть на двух стульях.
– Я и не собиралась. Все само так получилось.
– То есть впустить его в квартиру и спать с ним на постоянной основе после того, как ты уже подружилась с ней, – это, по-твоему, называется «само так получилось»? И эта безумная вылазка в его офис тоже «сама получилась»?
– Ну разумеется, это не само так получилось! – рявкаю я.
Она разговаривает со мной таким тоном, будто я какой-то неразумный подросток. С ее-то послужным списком я рассчитывала на большее понимание.
– Да и вообще, дело не в этом. Я беспокоюсь за нее. А вдруг он пытается от нее избавиться? Их семейная жизнь – это полный дурдом, и вся эта история с таблетками и контролем над деньгами…
– Ты понятия не имеешь, что на самом деле представляет собой их семейная жизнь, – обрывает она меня. – Ты им свечку не держала. И кстати, Джей тоже распоряжается всеми нашими деньгами, и я совершенно уверена, что у него нет в отношении меня никаких коварных намерений.
– Да, но ты не богатая наследница, – бормочу я, подавив желание напомнить ей, что все их деньги – это на самом деле деньги Джея, потому что сама она никакого заметного вклада в семейный бюджет не вносит. – Это совсем другое дело.
Она с задумчивым видом затягивается.
– Ты спишь с этим чуваком, а ты уже сто лет ни с кем не спала, так что ты, похоже, действительно на него запала. Как вышло, что во всей этой истории ты на ее стороне? Ты уверена, что тобой движет не чувство вины и не попытки ее загладить?
Она хорошо меня знает, этого у нее не отнимешь.
– Может, отчасти оно и так, но факты свидетельствуют против него. И если бы ты познакомилась с ней, ты тоже бы так считала. Он такой угрюмый. Настоящий бирюк. А она так его боится. Она такая милая и хрупкая.
– Хрупкая? – Софи вскидывает безупречно выщипанную бровь. – Или чокнутая?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты втираешь мне про таблетки и все такое прочее, считая, что он делает с ней что-то ужасное, но что, если у нее и в самом деле не все дома? Такую возможность ты не рассматривала?
– Там действительно серьезные таблетки.
Она пожимает плечами:
– Так, может, у нее серьезно не все дома.
Я упрямо качаю головой:
– Если бы она была чокнутая, я бы это заметила. Это так или иначе проявилось бы. Мы много времени проводили вместе.
– Ну да, чокнутых же сразу видно. Ты расскажи это тем, кто знал Теда Банди или любого другого маньяка-убийцу. Я просто хочу сказать, что, возможно, ты делаешь из мухи слона. Видишь то, чего на самом деле нет.
– Возможно.
Я ни на миг в это не верю, но не вижу никакого смысла убеждать в этом Софи дальше. Я знаю, что склонна преувеличивать, но только не в этом случае. Лучше бы она вообще не приходила! Судя по всему, у нее мелькает ровно такая же мысль. Я вижу, что она относится ко мне с легкой жалостью, как будто ее огорчает, что я не способна даже получить удовольствие от романа, как нормальный человек.
– Возможно, на самом деле причина в Иэне, – осторожно замечает она. – Ну, в том, что у него будет еще один ребенок. Тебе наверняка сейчас нелегко.
– Ты считаешь, что я выдумываю проблемы в семейной жизни Дэвида и Адели, потому что мой бывший обрюхатил свою новую пассию? – огрызаюсь я.