ас вызовут. Будет видно, как и что.
Волны шумят. Пленка натянута, как барабан. Гудит.
По Соленой улице плывут айсберги. Скорость у них подходящая — сиверко подгоняет. Слышно сквозь гудение и вой ветра, как «скрипит земная ось».
Слоняюсь вокруг домика. Лед и снег на горе, над нашим «водопроводом», со времени моего прибытия изрядно подтаяли. Отступили вверх. Иду попрощаться с гнездом пуночки. Оно уже опустело. Птенцы покинули родимую расщелину.
Удастся ли мне сегодня перебраться на «Коммунар»? Если нет, то когда придет он во второй раз?..
Над Датским снова висят «тарелочки» — предвестники паршивой погоды. Одна над другой, три штуки. И никакой ветер их не гонит. Неподвижны. А другие облака летят по небу наперегонки.
Но вот ветер как будто стихает. В пятнадцать часов «Коммунар» радирует, что вышел в море и взял курс на Магдалину. Следующий сеанс связи в двадцать тридцать. Значит, снова ждать.
Море улеглось. Несший ясную погоду норд успокоился. Облака спустились ниже. День становится мрачным, серым.
Последние переговоры. Оказывается, консул на «Коммунаре». Буксир скоро будет на траверзе Магдалины. Нам надлежит немедленно отправляться туда.
Облака ползут над морем, над самыми склонами гор. Полный отлив. Ветра почти нет. Волна пологая, «ленивая».
Мотор тарахтит бойко. На этот раз он и во время отлива не барахлит, — видимо, осознал важность похода.
Плывем вдоль берега к Магдален-фьорду. Справа та самая морена, которую мы с Сергеем недавно переползали. С моря выглядит она куда приятнее, нежели тогда, когда елозишь по ней на животе.
Хоть волны и пологие, но Анатолий правит наискосок, не подставляет ни кормы, ни носа, лавирует. Однако, огибая мыс у самого входа в фиорд, волей-неволей приходится стать точно под волну. Сейчас она ударит в корму! Неизбежно.
Водяная гора нарастает под нами, а перед носом «Казанки» — покатый склон, зеленоватый, прозрачный. Мы наклоняемся и скользим вниз. Совсем как при катании с гор — летим на саночках по пушистому снегу — ровно, мягко, все быстрее и быстрее. Лодка совершенно не слушается руля. Вот так разгонится, вонзится в горбящуюся перед нами волнищу, и черпанем водички…
— Держись, братцы! Пан или пропал…
Анатолий произносит свое предупреждение совершенно спокойно, будто приглашает нас чайку попить. Вцепились в борта. Что мы еще можем сделать? Разлетевшаяся «Казанка» замедляет бег, выравнивается. Моторчик снова нормально пофыркивает. Карабкаемся на очередную волну.
«Коммунара» не видать.
Тарахтим к тому берегу Магдалины, где когда-то стоял временный поселок китобоев. Там мы в безопасности. Пусть на открытом месте гуляет волна — в фиорде тихо.
Магдалина нынче совсем не такая, как в первое наше посещение. И узнать нельзя. Нет солнца, не сияют ледники. Они только белеют, а грани их, спускающиеся к воде, синеватые. И горы не так черны, как при свете солнца и сверкании ледников. Их острые вершины скрыты до половины туманной серой мглой. И все-таки чарующе прекрасна несравненная красавица Шпицбергена — Магдалина.
Зеленоватые прозрачные воды плещут у подножия голубого льда. Язык его навис над волнами. Синеет, источенный, в промоинах и сосульках таинственный ледяной дворец. Стены его высоки и отвесны.
Близко к нему не подходим — вдруг да отколется кусочек…
У Анатолия хорошее настроение. Шутит. «Кусочек»… Редкое зрелище — увидеть рождение айсберга. Но сегодня мы от него воздержимся. Когда от нависшего на;1 водой ледяного массива отламывается глыба, она целиком скрывается, потом выныривает и снова погружается. Волна поднимается такая, что для нашей лодочки, хоть мы и не близко от этого места, замечательное зрелище может окончиться плачевно.
Неподалеку от ледника в фиорд выступает порядочный плоский мыс — полуостров, отгораживающий уютную бухточку, сплошь забитую маленькими синими айсбергами. Ветер и течение загнали их сюда, и никак не найдут они дорогу к чистой воде. Плавает между льдинами нерпа. Заметив нас, она скрывается в воде, высовывает мордочку и вновь ныряет. Вот она уже у — самого ледника! Знает, бедолага, чем пахнет встреча с человеком.
Заруливаем в бухту, пролезаем между плавающими льдинами, выходим на пологий берег. Прекрасный песчаный пляж, широкий, напоминающий нашу Палангу. Даже странно вновь видеть песок. Сколько уже времени я на Шпицбергене, но настоящий, мелкий, чистый прибрежный песок увидел впервые.
У основания мыса, где он повышается й переходит в небольшую горку, сложенная на цементном растворе каменная пирамидка — памятник поселку, существовавшему здесь между 1600 и 1750 годами, памятник жившим здесь людям. Как гласит надпись, пирамида сооружена в 1930 году правительством Норвегии.
Вокруг нее невысокие каменные холмики, замшелые, покрытые лишайником. Могилы, безымянные, без дат…
Наконец далеко в море под низко нависшими тучами зачернел «Коммунар».
Приближается. Ждем, когда войдет он в фиорд. Плыть навстречу ему, на открытую воду, ой как не хочется! Из трубы буксира выскакивает белое облачко, вскоре доносится низкий гудок. Пускаем вверх зеленые ракеты; мол, мы здесь. Но судно внезапно меняет курс. Становится ясно, что там не увидели наших сигналов. Ракеты сразу ныряют в туман. У капитана, очевидно, нет подробной карты фиорда, и он сюда не пойдет. Приходится двигаться нам.
Снова с трудом карабкаемся с волны на волну.
На большой воде нашего суденышка, окрашенного в голубой цвет, конечно, никто не заметит. Толя пускает моторчик иа все десять лошадей. Сергей палит из ракетницы. Но вспышки ракет немедленно погружаются в туман, так что даже мы сами их не видим. Тогда он начинает стрелять горизонтально, в направлении «Коммунара». А буксир, выбросив новое облачко пара, вдруг меняет курс и удаляется. Доносится гудок. Не замечают!
Вот так повертится, погудит и, ясное дело, уйдет…
Повалил снег. Самая середина июля… Все прекрасно… Опять гудит «Коммунар», облачко пара немедленно смешивается с нависающим туманом. Гудки буксира доносятся до нас словно из-под воды.
С отчаянием выпускаем в его сторону последние ракеты. Они падают в море неподалеку, жалобно шипя. Уйдет! Но «Коммунар» вдруг снова резко меняет курс и направляется прямо к нам. Уф!.. Отлегло… Заметил.
Наползает большой черный борт. Высоко над нами множество улыбающихся лиц — и бородатый боцман, и даже рыжий кочегар. И Шкот радуется — слышно, как он весело лает. Глеб, матрос-ленинградец, помогавший нашей высадке, стоит уже с леером наготове. На палубе появляются капитан и консул, встречают нас.
А волна ка-а-ак подбросит… Сейчас о борт! Но Анатолий не был бы Анатолием, если бы не смог увернуться! Виртуоз. Разве можно: у самого борта, и вдруг такое…
Едва забираюсь на палубу, кто-то протягивает мне пачку писем:
— Из дому…
Только и сказали, а сколько за этим дружеской заботы…
«Казанка» уже отошла.
Машу своим, кричу какие-то пожелания Анатолию, Сергею и третьему парню, который будет теперь в их компании вместо меня. Удаляется, пропадает в тумане берег, фиорд Магдалины. Вот уже не видать и нашей славной скорлупки.
Сижу, прижавшись спиной к теплой трубе буксира, жадно читаю в Гренландском море полученные из дому письма.
13
Вот положеньице!
Подошел консул, довольно улыбается:
— Хорошо, что удалось найти вас. Значит, идем прямо в Ню-Олесунн, как я и обещал. Договорено на завтра, на десять ноль-ноль по времени Осло.
— Но, Иван Саввич!.. Как же… Не говорю уж о том, что давненько горячей ванны не видел, у меня с собой ни костюма, ни пальто приличного… Все в Баренцбурге, в шкафу осталось! Я ведь перед Ню-Олесунном в Баренцбург завернуть собирался…
— Ай-яй-яй!.. Плохо дело. Ну да как-нибудь. Прежде всего на «Коммунаре» есть горячий душ. А там посмотрим.
В Ню-Олесунне нас будут принимать начальник станции и ее инженеры. Хочешь не хочешь, а выглядеть надо соответственно случаю. Да… Смотрю на свою обшарпанную походную одежонку: спасибо еще, что не дырявая. Качаю головой. Положение хуже некуда. Неужели придется отказаться от такого интереснейшего визита? «Там посмотрим», — говорит консул. Что же, «посмотрим» — хорошая штука, сколько раз спасала она меня в моих странствиях… Так и на сей раз.
— Лезь под душ, — утешает Дед, старший механик буксира. — Мойся, а остальное как-нибудь уладим.
Очень милый человек. Ни сединки в голове, молодец молодцом, а «дед». Но коммунаровский Дед всем дедам дед: поговоришь с ним часок, а кажется — уже десятка три лет дружишь.
Вволю понежив свое грешное тело, вылезаю из душевой, а Дед уже тут как тут:
— Разденем чифа!
— ?!
— Другого выхода нет. Вся команда тебе по плечо, а капитан как раз одного роста. — Дед вздыхает. Он тоже едва до плеча мне. — Главное что? Главное, чтобы брюки коротки не были! Оставим капитану рубашечку и «удавку», галстучек то есть. Пусть стоит в рубке, приветствует зарубежных друзей и улыбается им в окошко. Норвежцы не догадаются, что он в трусиках и шлепанцах. Ты не думай! Он и не собирался на берег сходить. Все будет о’кэй!
Отправляемся «раздевать» капитана. Он действительно одного со мной роста — чернобровый украинец с Азовского моря. На предложение наше только улыбается. Потом говорит:
— Ступайте в мою каюту. Что в шкафу найдете — ваше! Ясно? Шагом марш!
Красота! Черные выходные туфли — словно на мою ногу сделаны, брюки черного сукна, морские — точно на меня сшиты, модный новенький плащ как по заказу. Только китель с. шевронами и капитанскую фуражку не решаюсь надеть, хотя Дед и уговаривает.
Когда мы входим в Конгс-фьорд, солнце уже на востоке. День ясный, солнечный, как тогда в первое мое посещение Магдалины. В конце фиорда сияет величественный ледник. Справа — купола станции и дома поселка Ню-Олесунн. У причала — огромный белый туристский лайнер «Регина Марис». Эта «Королева моря» постоит здесь еще несколько часов, а потом поплывет дальше, может, на поиски других островов. На набережной вьются на флагштоках под свежим ветерком флаги СССР и Норвегии.