Тут надо заметить, что наша гидроакустическая аппаратура того времени позволяла вести поиск только путем шумопеленгования, то есть определять направление на источник шума, находящийся в воде. А вот о расстоянии до цели приходилось только гадать. Гидролокация, решившая и эту задачу, еще не поступала на корабли. Для торпедной же атаки надо знать обе величины: и пеленг, и дистанцию. Вот почему атака без перископа, с помощью одной лишь акустики, считалась тогда делом достаточно безнадежным.
Однако следует иметь в виду и то, что особо одаренный и натренированный гидроакустик был способен точнее, чем предусматривалось техническими формулярами аппаратуры, измерить пеленг на идущий корабль и даже определить примерное расстояние до него. Таким акустиком как раз и был Анатолий Шумихин. И командир, веря в талант своего подчиненного, решился атаковать. Лодка легла на курс сближения с невидимой целью.
Прошло двадцать восемь минут. В перископе по-прежнему мельтешил непроницаемо-плотный, гонимый ветром снег. А по расчетам уже надо было ворочать на боевой курс. И Фисанович начал поворот. Еще шесть минут — и пора давать залп. Но противник все еще оставался невидимкой. Волнуясь, сомневаясь, веря и не веря в успех, командир изменил курс. Это позволяло отсрочить момент залпа. Вдруг цель все-таки успеет показаться и рассеять все сомнения?
[161]
И на третьей минуте после поворота в снежной пелене вырисовался силуэт большого, тысяч на десять тонн теплохода. Он шел точно так, как и должен был идти по расчетам, сделанным на основании докладов Шумихина. Подправлять курс не пришлось. И спустя три минуты был дан залп. Обе торпеды поразили судно.
Так была произведена первая на флоте перископно-акустическая атака, на много лет раньше, чем такие атаки стали обычными для наших подводников.
Герой этого боя — Анатолий Шумихин был заметным на бригаде человеком. Ему посвящались листовки. О нем писали в газете. И сам он, наш лучший гидроакустик, не раз делился в газете своим опытом. Трудолюбивый, дисциплинированный моряк, он изумительно развил свои природные способности, свой тонкий музыкальный слух. Не обладая этим даром, даже при большом старании стать хорошим акустиком невозможно. Ведь от того, насколько тонко оценивает акустик изменения силы звука, зависит точность взятого им пеленга. Его способность запоминать звуки различной тональности лежит в основе так называемой классификации контакта. Классифицировать контакт — значит определить, что за корабль услышан лодкой: эсминец, транспорт или сторожевик. Задача, прямо скажем, не всякому под силу!
У нас на бригаде всегда очень внимательно подходили к подбору акустиков, этих незаменимых помощников командира в поиске, атаке и послезалповом маневрировании. И наши акустики, как правило, отменно справлялись со своими обязанностями.
Не без активного участия гидроакустика Адамюка прошел и знаменитый бой капитана 3 ранга Бондаревича, весть о котором молниеносно распространилась по всей бригаде.
Иосиф Лукьянович Бондаревич — отважный и умный командир «М-176» успешнее всех действовал в весенних походах. Пять раз выходил он в море, шесть раз атаковал противника, и каждая из этих атак завершалась попаданием торпед в цель. Но особенно ярким был его бой в последнем майском походе.
Под вечер 28 мая лодка заряжала батарею милях в двадцати пяти от норвежского берега. Командир с боцманом Гордием стояли на мостике. Вдруг из-за облаков
[162]
вывалился самолет. Описав над лодкой вираж, он направился к берегу. Боцман не провожал самолет любопытным взглядом, как поступил бы на его месте необстрелянный новичок, а по укоренившейся привычке продолжал осматривать море в своем секторе. И хорошая привычка была вознаграждена. Вдали Гордий рассмотрел какой-то черный предмет, и слова доклада, обгоняя мысль, сорвались с его губ:
— Справа шестьдесят, дистанция тридцать! Товарищ командир, не то торпедный катер, не то рубка подводной лодки, посмотрите!
Приглядевшись, Бондаревич определил, что это, без сомнения, лодочная рубка. Лодка могла принадлежать только врагу.
— Срочное погружение! — приказал он.
Часы показывали 18.22.
Немецкая лодка погрузилась почти одновременно с нашей. Торпедные аппараты на «М-176» были готовы к выстрелу. Но что толку?! Бондаревич не мог позволить себе стрелять не наверняка по невидимой лодке. У него было лишь две торпеды. А на неприятельской средней лодке их могло быть десять штук. Значит, надо выжидать и не подставляться противнику, если тот надумает атаковать. А в том, что враг предпримет атаку, Бондаревич не сомневался. Это предположение и определило первоначальные действия командира. Он приказал погрузиться на сорок метров, а Адамюку, который слышал шум винтов немецкой субмарины, велел докладывать пеленг каждую минуту.
Едва лодка достигла заданной глубины, как Адамюк крикнул, что фашист выпустил две торпеды. Они пронеслись высоко над головой — «М-176» вовремя ушла на сорокаметровую глубину.
Начался небывалый подводный поединок, победить в котором мог только тот командир, у которого крепче нервы.
Маневрируя на трехузловом ходу, меняя курс и глубину, Бондаревич вызывал врага на новую атаку. И в конце концов тот не выдержал: еще две торпеды пробуравили воду.
После этого немецкий командир довольно долго соблюдал осторожность. Он тоже маневрировал, то ли выбирая удобную позицию для залпа, то ли надеясь, что
[163]
наша лодка не выдержит и всплывет. Время тянулось медленно. Прошел час. Дышать становилось все труднее. Но люди не замечали этого. Никогда они еще не были так близки к смерти. Но это рождало не страх, а величайшую собранность. Все внимание было поглощено одним: на лету схватить команду и молниеносно выполнить ее. В том, что команда эта будет единственно правильной, никто не сомневался. В Бондаревича моряки верили вообще, а сейчас — тем более.
Старшина 2-й статьи Адамюк монотонно докладывал пеленги. И вдруг:
— Пятая торпеда! Шестая!
«Ага, прорвало», — удовлетворенно подумал Бондаревич. В этот момент он представил себе немецкого командира, который также выслушивает доклады своего акустика и еле сдерживает бешенство против вражеской лодки, которая остается неуязвимой и подозрительно долго не применяет свое оружие. Но одним своим присутствием она угрожает, вносит смятение в душу…
Несколько раз и у Бондаревича было сильное искушение выпустить хотя бы одну из торпед — казалось, попадет. А не попадет, так припугнет и раззадорит врага на очередной выстрел. Но он сдерживал себя.
— Седьмая… Восьмая… — продолжил счет Адамюк. И наконец долгожданное:
— Десятая!
Это означало, что враг израсходовал весь боекомплект.
Бондаревич рукавом вытер пот со лба. Шел четвертый час с начала поединка.
— Подводная лодка всплывает!
Привычно глянув на часы, Бондаревич отметил про себя: 21.48 и подумал: «Наверное, немец решил, что у нас нет торпед». Он приказал всплывать под перископ. В 21 час 50 минут он увидел в окуляре лодку. Курсовой угол для атаки был выгоден, дистанция не превышала восьми кабельтовых. И он тут же скомандовал торпедистам, у которых давно все было «на товсь»:
— Аппараты, пли!
Через минуту и шесть секунд все в лодке услышали мощный взрыв. Адамюк, понятно, слышал больше: бурление воздуха и какие-то странные шумы.
Вражеской лодки на поверхности не было. Не было
[164]
слышно и шума ее винтов. Только воздух продолжал бурлить. Но через пятнадцать минут и этот звук прекратился.
Так закончилась эта подводная дуэль — дуэль нервов. Нервы и мастерство советского командира победили. Мы все гордились Бондаревичем и его экипажем, хорошо понимая, как трудно было победить нашим подводникам опытного, опасного и более сильного врага. И сейчас, когда на базе современной техники идея использования подводных лодок против лодок же нашла повсеместное признание, не лишне вспомнить этот двадцатилетней давности бой. Такие бои и закладывали фундамент тактики будущего.
Аттестат зрелости
Наверное, одно из самых ярких чувств, которые дано испытать человеку, — это чувство учителя, подготовившего ученика к самостоятельному плаванию по житейскому морю. Хотя я никогда и не был педагогом в профессиональном значении этого слова, учительские чувства мне хорошо понятны. В работе командира и учителя масса схожих сторон. А командирскому труду я отдал многие годы своей жизни. Мне приходилось выпускать учеников не в фигуральное житейское плавание, а в самое настоящее самостоятельное плавание по самому настоящему соленому морю.
Такое вот радостное чувство и испытал я, поздравляя Константина Матвеевича Шуйского с приказом командующего, разрешающим ему самостоятельные боевые походы. Изданию этого приказа предшествовало наше совместное плавание на «Щ-403».
Израненная вражеским тараном, лодка прошла «курс лечения» в Мурманске и была снова введена в строй. После этого предстояло ввести в строй самого Шуйского. Как-никак, а перерыв в командовании лодкой достигал у него трех лет. Правда, поплавав старпомом на «катюше», он восполнил кое-что из утраченного. Мало того, он приобрел и немало нового: ведь боевые походы, в которых ему пришлось участвовать, лишь некоторыми внешними признаками напоминали довоенные плавания. Каждый такой поход был серьезнейшей и своеобразной школой.
[165]
И все же для командования кораблем нужны навыки, которые не получишь ни на какой другой работе. Их и надо было восстановить у Шуйского.
Не забыть тот день, когда «Щ-403» сошла со слипа на воду. Мы разворачивались на курс норд, чтобы идти в Полярное, когда завыли сирены воздушной тревоги. Загремели орудия в Мурманске, открыли зенитный огонь корабли. В воздухе над нами надрывно завывали моторы чужих бомбардировщиков, рокотали истребители: шел воздушный бой. Несколько десятков самолетов кружились в голубом, забывшем о сумерках небе. Вдруг один из «юнкерсов», оставляя за собой черный след, прочертил над заливом крутую дугу и врезался в стороне от нас в воду. В следующее мгновение другой бомбардировщик в светлых лепестках пламени тоже устремился вниз. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить: самолет падает прямо на нас.