— Это настоящая дыра. Делать там совершенно нечего, разве что пить и изо всех сил пытаться не набить морду серферам.
— А ты сам серфингом не занимаешься? — спрашивает Дон.
— Конечно нет! — обижается Уорден. — Серферы настоящие гондоны. Все до одного. Они расхаживают по пляжу и другим нормальным местам, и если вдруг ты не из их тусовки, тебя просто презирают. А ты? Ты не катаешься на серфе?
Дон смеется.
— Я из Сакраменто.
— Ах да, — говорит он, продолжая подниматься по холму. — Отлично, и не начинай.
Стая выходят из леса и смотрит через широкую каменную гряду на другой горный хребет, виднеющийся вдалеке. А справа от них высится Вороний Коготь. Теперь кажется, что гора невероятно близко, хотя даже Дон знает, что им еще целый день идти, прежде чем они доберутся до ее подножия.
— Может, это не так уж и плохо, — продолжает Уорден повествование о своем Орегоне. — Мама работает медсестрой неотложки, ей всегда некогда, так что у меня куча времени, чтобы заниматься тем, чем хочу. Бесит только, что в городе живут одни педрилы-серферы и меркантильные сволочи.
— А твой папа? — спрашивает Дон.
По тому, как опустились плечи Уордена, она понимает, что об этом спрашивать не следовало.
— Я не хочу о нем говорить, — отвечает он равнодушным тоном.
— Ладно, — соглашается Дон.
Дальше они идут к виднеющемуся вдали хребту в полной тишине.
Наконец, уже недалеко от вершины, Уорден тяжело вздыхает, и напряжение в его теле спадает.
— Ну а ты? — спрашивает он, оглядываясь на нее. — За что ты сюда попала?
— Сбежала. — Дон запыхалась при подъеме. Она надеется, что Уорден не будет к ней приглядываться и не заметит, что она грязная, потная и далеко не в лучшей форме.
Но он все же смотрит на нее — подбородок вздернут, на лице шутливое выражение. И вроде бы не замечает, какая она грязная.
— И это все? — спрашивает он.
— Ну, не один раз, постоянно, — отвечает Дон. И добавляет после паузы: — Плюс баловство наркотой.
— Травка?
— Таблетки.
— Миленько. Твои предки наверняка были в восторге.
Дон выдавила улыбку.
— Нисколечки. — Она колебалась, стоит ли говорить Уордену про папу. Не стоит.
— Почему ты сбегала? — спрашивает Уорден, когда они забираются на самую вершину хребта. — Что такого ужасного было дома, что ты не могла там оставаться?
Ничего, думает Дон. Ничего ужасного дома не было. Пока я сама все не испортила.
— Не поладила с отчимом. Он считал, что я не должна постоянно развлекаться, а я плевать хотела на то, что он считает.
Ей хочется казаться смелой и уверенной, будто она и правда такая крутая, но Уорден, скорее всего, видит ее насквозь.
Однако он этого никак не показывает и не давит.
— Предки отстой, — делает он вывод и тем самым закрывает тему.
Какое-то время они идут в тишине. Кажется, этот хребет ведет их прямо к подножию Вороньего Когтя, но, чтобы добраться до горы, придется спуститься в глубокое ущелье, а потом забраться на другую его сторону. Вверху сияет солнце, небо ясное, голубое, слева виднеется озеро невероятной красоты. Справа хребет обрывается, а дальше — широкая долина, поросшая деревцами. Никаких признаков цивилизации по-прежнему не наблюдается, лишь привычные каменные пирамидки, но сегодня, благодаря сияющему на небе солнцу, Дон видит красоту окружающего, стараясь не обращать внимания на гору впереди — высокую, заостренную, прорезанную глубокими ущельями, появившимися после обвалов. К вершине горы по-прежнему не видно ни одного пути.
— Куда бы ты сейчас поехала, будь у тебя возможность выбрать любое место на земле? — нарушает молчание Уорден. — Судя по выражению твоего лица, вряд ли на вершину горы Пук, да?
— Да уж! — Дон встречается взглядом с Уорденом, благодарная за то, что он ее отвлек. — Все еще не могу поверить, что надо туда попасть.
— Все не так плохо, как кажется, — пожимает плечами Уорден. — Шаг за шагом мы на нее заберемся.
По тому, как он сказал «мы», было непонятно, имеет ли он в виду всю Стаю или только их двоих. Дон надеется на второй вариант.
— Скоро увидим, — кивает она.
— С тобой все будет хорошо, обещаю, — говорит он. — Я прослежу.
Его зеленые глаза словно улыбаются, и этого достаточно, чтобы Дон ему поверила.
— Так куда? — спрашивает он снова, когда пауза затягивается. — Куда бы ты поехала, если бы была не здесь?
Ответ прост, но Дон не уверена, что хочет его озвучивать.
— В любое место на земле, — повторяет Уорден. — Остров Мауи? Или гора Эверест?
— И это весь выбор?
Уорден закатывает глаза.
— Да ладно!
Ну же, парень, думает Дон. Кончай вытягивать из меня признания.
И все-таки она принимает правила его игры. Пусть смеется, если хочет.
— Чикаго.
— Чикаго…
Дон смотрит ему в глаза.
— Там живет моя ба. Моя бабушка. Мне очень хочется снова ее увидеть.
Уорден не смеется. Он пристально смотрит на нее.
— Когда вы виделись в последний раз?
— Пару лет назад. Обычно мы ездили к ней каждое лето, но в этом году я…
Она замолкает, не закончив предложение, глаза наполняются слезами. Дон кусает губы и отворачивается.
— Постоянно думаю, что она может умереть, пока я здесь, — говорит она каменному хребту, озеру, поляне
(всем, кроме Уордена).
— Вдруг она умрет и я больше никогда ее не увижу? А все потому, что я самовлюбленная эгоистка, которой было некогда навестить бабушку!
Все же из ее глаз текут слезы. Дон, разозленная и смущенная, вытирает их, пытаясь протиснуться мимо Уордена и пойти дальше. Но Уорден протягивает к ней руку и касается ее плеча — не грубо, как вчера, когда затягивал на ней ремни, а нежно.
— Эй, — говорит он и ждет, когда Дон посмотрит ему в глаза. — Ты обязательно с ней встретишься.
Дон снова вытирает глаза, ненавидя и себя, и этот дурацкий поток слез.
— Я все еще жалкий Медвежонок. Я могу проторчать тут до самого Рождества.
Однако Уорден смотрит на нее не мигая, его зеленые глаза серьезны и невероятно притягательны.
— Мы выберемся отсюда. Ты снова увидишь свою ба, я тебе обещаю.
И Дон ему верит.
36
Лагерь разбивают на берегу маленького озера в тени — кхе-кхе — горы Пук.
Эмбер называет водоем каровым озером. Что бы это ни значило, оно размером с обычный бассейн, только вода в нем ледяная. Как и воздух тут, кстати; каждый укутывается во все, что может найти у себя в рюкзаке, а после ужина все сидят у костра, завернувшись в спальные мешки.
Лагерь окружен разбросанными вокруг огромными валунами. Деревьев на возвышенности не так много, только горные травы и малюсенькие растения — по словам Эмбер, лишайники, — которыми порос крутой склон. Впереди высится Вороний Коготь: гора устремляется в полуночное небо так высоко, что приходится задирать голову, чтобы рассмотреть ее полностью. От лагеря до ее вершины полмили, но даже отсюда она кажется почти отвесной.
— Надеюсь, погода не испортится, — говорит Кристиан. — Если во время подъема пойдет снег, будет настоящий геморрой.
— Не тревожьтесь, — тут же уверяет их Эмбер. — По прогнозу завтра вечером, возможно, будет дождь, но мы к тому моменту уже спустимся с горы.
Она ободряюще улыбается Дон. Та в ответ тоже выдавливает улыбку, хотя у нее не получается смотреть на наставницу, не представляя при этом, как эти двое, Эмбер и Уорден, занимаются сексом, отчего ее наполняет чувство глупой ревности.
Умолкни, говорит она своему разуму. У тебя сейчас есть проблемы посерьезнее. Завтра тебе нужно подняться почти на полмили в небо.
В этот вечер Лукас держится на расстоянии.
Наверное, он наблюдал за тем, как Дон и Уорден весь день шли рядом, и тоже ревнует. Он мог заметить, как Дон начала плакать, а Уорден кинулся ее успокаивать.
А может, он просто устал и тоже боится забираться на гору Пук.
В любом случае Лукас за весь вечер не сказал Дон ни слова. Теперь он всегда с Алексом: они обсуждают спорт и видеоигры, словно двое неразлучных друзей. Лукас пытается делать вид, что игнорирует Дон, но она все прекрасно понимает. Он украдкой посматривает на нее, когда думает, что она не замечает.
А как только Дон перехватывает его взгляд — тут же отводит глаза в сторону.
Утро наступает слишком быстро. Дон просыпается и никак не может вспомнить прерванный сон, помнит только, что они с Уорденом находились в каком-то теплом месте и она была по-настоящему счастлива.
А просыпается она, дрожа от холода под своим брезентом, как раз когда небо вновь начинает светлеть. Закончилась еще одна беспокойная ночь.
Все, кроме наставников, двигаются медленно, с трудом. Эмбер уже развела костер, на котором кипит вода для овсянки. Она дружелюбно смотрит на Дон, пока та выползает из своего спального мешка.
— Хорошо спала?
Дон пожимает плечами и бормочет что-то про кофе. Затем отходит от лагеря, чтобы пописать за одним из валунов.
Пока ее нет, творится черт знает что.
37
— Ублюдок! — кричит Кайла, когда Дон выходит из-за огромного валуна, с ужасом представляя, как теперь придется мыть руки в ледяной воде карового озера. Впрочем, от крика Кайлы Дон тут же обо всем забывает.
Кайла в ярости.
— Еще раз тронешь мою задницу, кретин, клянусь, я тебя зарежу!
Она кричит это Кристиану, а тот пятится от нее с поднятыми руками и широко раскрытыми глазами, мотая головой и похихикивая, вроде как: Успокойся, сумасшедшая. Потом он оглядывается и замечает, что все взгляды устремлены на него, и от этого даже слегка краснеет.
— Это вышло случайно, Кайла, — говорит он. — Не психуй.
— Ага, конечно, случайно! — орет она в ответ. — И сколько еще таких случайностей ты мне собираешься устроить, козел? Думаешь, я такая идиотка, что куплюсь на твою чушь?
Лицо Кристиана каменеет. Голос звучит резче.