Потому что снаружи снег.
Повсюду.
Как только Дон высовывается из палатки Уордена, одновременно происходят две вещи:
1) большой снежный сугроб падает с верхушки палатки ей на голову и сыпется прямо за воротник футболки,
и
2) чей-то рыхлый снежок попадает ей прямо в лицо.
Дон визжит от снега, попавшего под футболку, но звуки захлебываются в набитом снегом рту. Ныряя обратно в палатку, она слышит смех Уордена.
— Пора вставать, спящая красавица! — кричит он, но голос звучит зло. — Твой завтрак почти остыл.
Тут Дон понимает, что зверски проголодалась; что бы ни приготовили Уорден со своей компанией, — пахнет варево невообразимо вкусно.
Она натягивает куртку и ботинки и выходит прямо в зиму, где буря уже миновала, а снег еще валит — спокойно и густо. Палатки, валуны и гора покрыты свежим снежным покровом.
— Офигеть, — бормочет она, изумленно оглядываясь по сторонам.
(Вершина Вороньего Когтя скрыта дымкой облаков. Хребет видно, но его тоже скрывает белая завеса низких облаков и снега.)
Странный и тихий мир.
— Жесть, да? — говорит Уорден, протягивая ей чашку чего-то горячего и дымящегося, по запаху напоминающего кофе. — Под своим брезентом ты сегодня точно умерла бы от холода.
Дон делает глоток — это кофе — и снова хочет поцеловать Уордена или хотя бы спросить, где он, черт возьми, отрыл кофе: она не пила его с тех самых пор, как улетела из Сакраменто.
Уорден подмигивает ей.
— Секретная заначка Кристиана.
При упоминании имени Кристиана Дон вновь поворачивается в сторону Вороньего Когтя. Уорден следит за ее взглядом.
— Он в порядке. Я уже говорил: мы нашли наверху укрытие. Хотя если он сохранил хоть каплю разума, то спустится чуть ниже, где теплее, так что нам пора уходить, правильно?
Уорден улыбается, и от его улыбки ей сразу становится на пять или даже на десять градусов теплее.
Черт, а ведь Брендон и Эван совсем не смотрят на нее, посмеиваясь про себя, словно Уорден нарассказывал им сказок, пока она спала.
Дон потягивает кофе, он просто великолепен. На мгновение она вообще забывает о своих тревогах.
— А где Лукас?
Кайла закатывает глаза.
— В палатке. Я только что отнесла ему кофе и завтрак. — Она смотрит на Дон, как обычно смотрит одна женщина на другую — зная, что Лукас хандрит и какова причина его хандры.
Дон краснеет. Пора менять тему разговора.
— Алекс уже ушел?
Может, Дон лишь кажется, а может, и нет (но даже если и не кажется, это может ничего не значить — а может значить очень многое), что лицо Уордена на секунду мрачнеет.
— Ушел, — отвечает он и показывает на тропу вдоль рва, ведущую к хребту, в сторону базы. — Вышел за помощью рано утром. Поэтому заканчиваем завтрак, собираем вещи и уходим. Надо уйти подальше, прежде чем сюда доберется команда спасателей.
Дон украдкой смотрит в сторону хребта в поисках хоть каких-то признаков Алекса — следов или предательски яркой желтой куртки Медвежонка, — однако ничего существенного не видит.
— Быстрее завтракай, — командует Уорден. — Я соберу наши вещи — и в путь.
Слово «завтрак» напоминает Дон о том, как зверски ей хочется есть.
На время она забывает про Алекса.
61
Первая часть маршрута Уордена совпадает с дорогой, по которой они поднимались к Вороньему Когтю. Предстоит спуститься в то длинное глубокое ущелье, которое отделяет каровое озеро от хребта, на котором Дон так по-глупому плакалась в жилетку Уордена о своей ба.
Если бы они возвращались обратно на базу, то выбрались бы из ущелья и пошли на юг. По подсчетам Уордена, нужно идти по ущелью на восток, огибая подножие Вороньего Когтя, до самой реки, которая и приведет их к шоссе на северо-востоке.
Ранним утром они уходят с берега озера и спускаются в ущелье. Дон неприятно надевать на плечи рюкзак после перерыва. Уже спустя пятнадцать минут она чувствует все свои мозоли.
Идти остается всего около двадцати миль.
Рядом с ней идет Лукас. Он долго молчит, пока они пробираются по крутой тропке.
— Неужели мы правда на это решились?
Дон пожимает плечами.
— Похоже, решились.
— Думаешь, Уорден на самом деле выведет нас отсюда?
— Он видел карту наставников. У него фотографическая память.
— А, ну да…
— Зачем ты пошел, если не доверяешь ему? — спрашивает Дон. — Мог пойти обратно к базе вместе с Алексом, если так переживаешь.
Лукас мешкает.
— По-моему, нам всем нужно быть начеку, — отвечает он.
Дон смотрит ему в глаза: Лукас взгляда не отводит.
— Все будет хорошо, — говорит она, хотя сама в этом не уверена. — Через пару дней вернемся к цивилизации.
На дне ущелья они делают короткий привал, чтобы выпить воды. Настает пора сойти с тропы к базе. Здесь теплее и темнее, все поросло деревьями, мхом и папоротником. Снега тут тоже меньше, он белеет клочками.
Дон надо пописать. Она проклинает себя за то, что не сходила раньше. Впрочем, ее и так ждала вся Стая, и вообще ей тогда не хотелось.
А теперь хочется. Она просит Лукаса задержать остальных буквально на минуту и скрывается за деревьями, желая уединиться.
Через несколько минут эта досадная задержка изменит жизнь всех членов Стаи.
62
Дон на дне ущелья. Голоса слышны, но вдалеке; вряд ли ее случайно заметят.
Стены ущелья простираются высоко вверх, к Вороньему Когтю, каровому озеру и крутой тропе. Внизу же лежат сугробы и пара поваленных деревьев, на которые Дон решает опереться, пока будет справлять нужду. Она пробирается к ним через лес и на полпути видит…
Она бы ничего не заметила, если бы не поскользнулась, запнувшись о корни, и не полетела вперед. И вот, оказавшись почти на земле, стоя чуть ли не на коленях, она заглянула за поваленное дерево…
И увидела.
Яркое пятно на черной земле и белом снегу — слишком приметное, кричащее, неестественное для природы.
Этот цвет создали в лаборатории — вероятно, из пластика и дикой смеси ядовитых красок. Он четко выделяется среди черного, белого и других оттенков серого, пусть даже виднеется из-под снега лишь слегка и скрыт среди камней и деревьев.
Желтый, ярко-желтый.
Цвет куртки Медвежонка Алекса.
63
Дон раньше никогда не видела трупов.
Алекс едва ли не полностью занесен снегом. Дон почти готова поверить, что перед ней всего лишь куртка, а не все тело.
Почти готова, но не верит.
Она осторожно пробирается к желтому клочку материи, словно тот может неожиданно ожить и напасть на нее.
— Эй? — окликает она. Голос дрожит, и ей почему-то становится стыдно — ее мозг еще не осознал увиденное и ей по-прежнему хочется писать.
Клочок желтой материи, которая может скрывать под собой мертвое тело, не отвечает.
Снега слишком много, чтобы сказать, есть под ним тело или нет.
Дон раскидывает снег мыском ботинка; это мало что дает, но она определенно чувствует под ним что-то более мягкое, чем камень.
Что-то, напоминающее человеческое тело.
Движения Дон настолько скованны и неуклюжи, что она поскальзывается и чуть не падает на желтую ткань, после чего прекращает это бесполезное занятие.
Она оглядывает ущелье, словно кто-то может вдруг появиться и помочь ей.
Никого.
Она садится на корточки у клочка желтой ткани, которая, если уж смотреть правде в глаза, скорее всего, находится на чьем-то теле. Задерживает дыхание. Протягивает руку, заметно волнуясь, и убирает снег с желтой куртки.
На ощупь под ней что-то довольно эластичное — точно не камень. Кто-то, одетый в эту куртку.
Из-под снега появляются молния, карман… Все это Дон совсем не радует — ведь значит, она трогает переднюю часть куртки, то есть где-то чуть повыше…
должно быть лицо.
64
Она старается чаще и глубже дышать носом, чтобы не стошнило; говорит себе, что даже если под снегом действительно Алекс, он уже мертвый, точно мертвый, и ничего не сможет ей сделать.
Она втягивает руки в рукава куртки, сдерживает дыхание и отворачивается. Тянется туда, где, по ее мнению, должно быть лицо, и максимально легкими движениями расчищает снег.
Потом снова начинает дышать.
Пытается собраться с духом. Будь ты, черт возьми, как Гризли!
Дон заставляет себя посмотреть на тело. На лицо.
Это Алекс. На первый взгляд как живой.
Дон быстро отводит взгляд, — она видела достаточно, чтобы понять, что это Алекс и что он мертв.
(Его глаза открыты. Он не двигается. Тело занесено снегом.)
Все, она свою работу сделала. Нашла тело и убедилась, что ей не показалось.
Можно вернуться к остальным и с высоко поднятой головой рассказать обо всем, чувствуя себя настоящим Гризли, а не Медвежонком. Можно все рассказать Уордену и остальным членам группы, и они вместе решат, что делать.
Но извращенной стороне Дон любопытно. И она снова бросает взгляд на Алекса. Скидывает еще больше снега.
И теперь убеждается, что живым его точно не назовешь. Во-первых, что-то не так с его глазами. Они вроде открыты, но не совсем: он словно ослеп.
Во-вторых, у него разбито лицо. На лице царапины и порезы, кое-где припухлости. Наверное, именно так бывает, если упасть с шестисотфутовой высоты.
(И тут Дон радуется, что они высоко в горах и лето кончилось. Она бы ни за что не подошла к нему, будь на теле насекомые.)
Дон отворачивается и смотрит наверх: повсюду зазубренные темные края. Легко представить, как он получает увечья, пока летит вниз. Если уж кто и выбил из него дух — то, скорее всего, сама природа.
Однако остается еще один вопрос.
Кто из Медвежьей Стаи мог его заколоть?
Примечание автора
Ах да, простите.
Кроме ран, небольших порезов и царапин, появившихся якобы при падении…
В груди Алекса
виднеется
большая рваная