Пленный ответил не сразу, некоторое время он преодолевал какую-то свою собственную внутреннюю боль, потом он засмеялся. Этот смех совсем лишил его сил, и он повалился в бок, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. Бурундай подумал, что пленный умирает, но тот вдруг снова «ожил», попытался встать, но не смог и остался сидеть на полу и заговорил слабым, но четким голосом:
– Князь Милован умный и храбрый воин, такой же, как и ты темник, и будь у него побольше войска, не знаю, смог бы ты одолеть его. А невеста… она уже не невеста, а жена ему. Незадолго до вашего прихода они по их обычаю венчались в доме орысского Бога, а потом вместе спали на той самой постели, на которой ты сегодня спать будешь. Я знаю каких ты женщин любишь… Да, она именно такая, хоть еще совсем молода. Но она тебе не достанется, через это болото твоим воинам не пройти. Если прикажешь идти, только людей зря погубишь, лучше уходи сразу… – булгарин вдруг зашелся кашлем, вновь повалился на пол, захрипел, и у него ртом пошла кровь…
Обустройство на болотном острове шло тяжело. В одном из сенных сараев поселился весь княжий двор, во втором устроили что-то вроде временной церкви, в других сложили запас продуктов. Ввиду того, что рыть землянки оказалось невозможно из-за сильного снеготаяния и высокого стояния грунтовых вод, стали массово строить шалаши, в которых селились семьями, а то и разом по нескольку семей. Подсчитали, кого не хватает. Оказалось, что не только при обороне тына киверичане сложили свои головы. Немало мужиков погибло и в схватках с татарами-поджигателями и при отступлении от тына к гати, когда татары обстреливали их из своих дальнобойных луков. Не смог добраться до гати и отец Амвросий, до конца остававшийся в селе и организовывавший эвакуацию. По словам очевидцев, он своей рясой слишком выделялся изо всех, и татары специально стремились его подстрелить. В него попало несколько стрел, и он истек кровью на том берегу… Во многих семьях оплакивали своих погибших. Плакали по отцу и Голуба с Веселиной, убивалась матушка Марфа. За несколько дней она так похудела и постарела, что уже ни чем не напоминала прежнюю величавую, цветущую матушку-попадью. Горевала по отцу Амвросию и Бояна, но куда сильнее переживала гибель дяди. Ждан уцелел в стольких сражениях, что Бояна с малых лет привыкла воспринимать неуязвимость дяди как само собой разумеющееся, а тут… Но предаваться частной и всеобщей горести было некогда. Необходимо как можно скорее наладить хоть какое-то подобие нормальной жизни на этой пяди земли затерянной среди болотных топей. Необходимо чтобы выжить, дождаться когда, наконец, уйдут татары. А то, что выжить на «острове» будут нелегко, стало ясно уже на второй день. Колодец, вырытый здесь в незапамятные времена и которым пользовались только в летнее время косари, когда сходила верховая вода… Сейчас эта болотная верховая вода как раз поднялась и оказалась малопригодной для питья – у людей стали от нее болеть животы. Пришлось искать места, где лежал наиболее чистый снег, топить его и таким образом добывать воду…
Только авторитет Милована позволил в конце-концов обеспечит более или менее приемлемую жизнедеятельность: рубку и распределение дров, справедливый дележ продуктов. Пришлось организовать что-то вроде новой оружной дружины, взамен погибших с помощью немногих раненых и уцелевших старых оружников. Они стали нести караульную службу у гати и поддерживали внутренний порядок, пресекая случаи бытовых драк, воровства и прочих инцидентов, неизбежных при скоплении нескольких сотен человек на небольшом и плохо приспособленном для жизни пространстве.
Голуба, отплакав по отцу, после того как перестала болеть вправленная знахаркой нога, стала по мере сил помогать Миловану. Необходимость в оной возникала, когда дело касалось разборок меж женщинами. Резкому увеличению таких скандалов способствовала возросшая нехватка мужчин. Не все вдовы пассивно горевали по убиенным мужьям, некоторые не стеснялись пытаться отбить мужей у тех жен, которым посчастливилось избежать вдовьей доли. Но вскоре все внутренние распри отошли на второй план, ибо вновь нависла реальная внешняя опасность, объединившая всех.
Татары разыскали еще несколько прячущихся по подвалам и сараям местных жителей, не успевшим по разным причинам убежать за болото. В основном то были мужики, но поймали и трех баб. Те бабы даже отдаленно не напоминали жирных уток, не говоря уж о нежных цаплях. Но «на безрыбье» и за них разгорелся нешуточный спор и не меж рядовыми воинами, а между сотниками и тысячниками. Мужиков по одному водили на допрос к Бурундаю. Но и они повторили примерно то же, что и первый пленный: кроме гати на болотный остров сейчас пути нет. Они же поведали, что на том острове заранее запасена солонина и прочие продукты. Это делало невозможным осуществления плана взятия убежавших туда измором, хотя бы в ближайшее время. А сколько времени даст ему Джихангир? Наверняка немного. Впервые в своей полководческой деятельности Бурундай не знал, как поступить. Возвращаться без головы «коназа» – это позор. Его засмеют тайджи и найоны, пошатнется авторитет. Ждать? Но сколько и чего? Неприятно саднили душу и слишком большие потери, понесенные от столь малочисленного противника. Более четырехсот его воинов полегло при штурме этой проклятой деревянной стены, у оврага и в самом селе. Павших как положено сложили в погребальный костер и отправили их души в царство Сульде. Невольно Бурундай все чаще приходил к мысли, что впервые на этой земле встретил достойного противника.
Дав пять дней отдыха своим воинам, Бурундай, наконец, принял решение. Собрав тысячников, он объявил им свою волю:
– В этом селении мы не взяли почти никакой добычи. Ни золота, ни серебра, даже ложки и чашки у орысов не из железа, а деревянные. Коназ Милован успел увести свой народ за болото. Наши храбрые воины очень недовольны, а враг словно взобравшийся на дерево барс, убежавший ото льва, сидит и смеется над нами. Но мы не уподобимся не умеющему лазить по деревьям льву, мы предстанем мощным и ловким тигром и заберемся на дерево и достанем этого насмешника.
Не все тысячники знали, что за зверь лев, но сравнение их с тигром с самым сильным и свирепым зверем им понравилось. Бурундай понаблюдав, какое впечатление произвели его слова, продолжил:
– Если болото никак нельзя обойти, пойдем по этой… как ее…гати.
Тысячники недоуменно переглянулись. Идти по замощенному сверху броду, где в ряд встанут не более четырех человек, да еще по такой зыбкой основе, это наверняка стать легкой мишенью для орысских стрел. Но темник продолжал говорить, словно не видел негативной реакции тысячников:
– Штурмующие будут передвигаться под прикрытием специальных широких щитов сколоченных из дерева. Сколотим много таких больших щитов, которые будут нести три-четыре человека, а укрываться за ним будет целый десяток. И еще попробуем расширить гать. Этот барс не должен спрятаться от нас на своем дереве. И достать его оттуда надо побыстрей, пока его барсиха не отощала на этом болоте от плохой пищи. А я хочу хорошо отдохнуть на ее нежном пупе. Думаю, и вы, и наши воины хотят полежать на еще не успевших исхудать жирных утках, которые есть на том острове. А для этого надо поспешить.
Смех и улыбки стали следствием последних слов Бурундая. Тысячники верили в полководческий талант своего темника и не сомневались, что болотный остров будет взят, голова «коназа» будет болтаться у седла Бурундая, так же как болталась голова главного орысского коназа Гюрги. Ну, и само-собой, нежная утка-цапля, жена «коназа», по праву достанется темнику, и им тоже что-то перепадет…
Сарай, который обустроили под княжий дом, был тесно забит людьми. Вся княжеская и поповская дворня теснилась здесь. Милована и Голубу от них отделяла всего лишь занавеска. И вот, в утро шестого дня после боя, когда все еще вповалку спали, кто прямо на застеленном соломой земляном полу, кто на деревянных полатях, а князья на грубо сколоченном ложе у себя за занавеской, Голуба у стены Милован с краю… Кто-то с улицы стал сильно колотить дверь.
– Князь вставай, дозорный с берега прибежал, говорит, татары гать расширяют. Наверное, приступ готовят, – то кричал оружник, которого Милован назначил своим помощником вместо погибшего Ждана. Миловану встать одеться – достаточно мгновенья. Одеть порты, рубаху… с мечом и доспехами уже возле занавески ожидал Любим… Но тут же тревожно вскинулась Голуба. Милован успокоительно погладил ее по распущенным волосам, которые не потеряли своей шелковистости и запаха свежей хвои – она умудрялась их мыть каждый день, даже в таких условиях.
Милован поспешил на «берег». Действительно, татары с противоположной стороны бросали в топь бревна, тащили из села куски плетней и укладывали их сверху. Они явно задались целью расширить «болотный брод». Похоже, они не смогли ни у кого выведать, или не поверили, что «брод» обрывается сразу по бокам от гати, там почти сразу начиналась настоящая бездонная топь, и сколько и чего туда не бросай – все засосет без следа. А если и не засосет и удастся хоть на полсажени расширить гать длиной в двести сажен, это такая исполинская работа – одного леса сколько потребуется нарубить и подвезти. Обычно такого рода делами татары заставляли заниматься пленных, но сейчас таковых в достаточном количестве просто не было. Милован приказал не спускать с татар глаз, а сам побежал поднимать и выводить на «берег» лучников. Он был явно расстроен, ибо очень надеялся, что татары, походив вокруг да около, в конце-концов уйдут. Но они упорно пытались лезть через болото. Получалось, что без нового боя никак не обойтись. Слава Богу заработала перенесенная по частям кузня и наконечников для стрел будет достаточно. Милован понимал, чтобы не доводить дело до рукопашной сечи потребуется очень много стрел. К кузнецам он пошел после того как отправил на «берег» дежурных лучников. Здесь к нему подошла Бояна… Милован благодарный, что она дважды в течении того бранного дня спасала Голубу, уже не мог отказывать ей в ее просьбах. И сейчас он разрешил ей с двумя луками, своим и татарским вместе с лучниками встать в дозор у гати.