Едигей прошел в следующую комнату и увидел смятую постель, большую перину.
– Здесь спал орысский темник? – вновь не поворачивая головы, спросил Едигей.
– Здесь, достойный темник, – подтвердил юртчи.
– У нас есть немного времени, пожалуй, и мне отдохнуть не помешает. Этого вынести на улицу, – Едигей кивнул в сторону трупа, – У дверей поставить на караул моих нукеров. А женщину раздеть.
Старостиху, оторвали от тела мужа и стали срывать с нее одежду. Едигей смотрел с интересом. Когда уже с нагой с нее хотели сорвать и нательный крест, темник резко это пресек:
– Не трогать… с ним она красивее.
Дрожащую от страха женщину, держали под руки два нукера, чтобы темник мог ее хорошенько рассмотреть. От результата этого «осмотра» зависело, кому она достанется, самому темнику, или он ее уступит своим верным нукерам. Нукеры Бурундая говорили, что их темник очень разборчив и часто отвергал «почетную добычу», уступая ее им. Едигей не был таким «гурманом». Вот и сейчас он видел, что тело, которое предоставляют ему как почетную добычу, тело обычной смердки. О том говорили, прежде всего, большие грубые ладони. Но ее покрытые слоем нежного жирка весьма объемные формы также говорили, что эта смердка уже давно хорошо питается, да и работает без надрыва. У большинства русских крестьянок, что вставали чуть свет и работали до темна, как правило не было, ни такой большой груди, ни таких сочных ляжек…
Несите ее туда, – Едигей кивком указал на постель, где совсем недавно с этой же старостихой спал воевода Дорож.
Нукеры внешне с готовностью, но с явным сожалением во взглядах поспешили выполнять распоряжение темника – Едигей явно не собирался уступать им «почетную добычу». Сбывалось то, что вроде бы в шутку пророчил старостихе воевода Дорож…
Оружники Милована добивали татар, которые не сумели выбраться из снега на речной лед. Татары спрыгивали с увязших в снегу лошадей и пытались уходить уже пешими. На них нападали с мечами и топорами, татары отбивались саблями. Не сдержался и Милован, выхватив меч, он кинулся помогать. Мечи и топоры оружников оказались тяжелее татарских сабель, а тот же снег лишал татарских воинов той подвижности, которая необходима для искусного орудования прежде всего саблей. Для меча таковая менее важна, здесь большее значение имеет сила удара. Меч и топор при точном попадании легко разрубали и овечьи шубы и кольчуги поддетые под них, и даже железные шлемы. Пример владения мечом помимо Ждана, показывал и сам Милован. Он резко почти без замаха с одного удара разрубал шлем вместе с головой. Едва вступив в бой он за короткий срок успел зарубить пятерых татар, но здесь его остановил голос Ждана:
– Мил… князь… смотри!
Милован отступил из шеренги оружников и взглянул туда, куда указывал Ждан. Большой татарский отряд не менее чем семь или даже восемь сотен человек спешно спускался с противоположного берега на лед.
– Уходить надо! – тревожно воскликнул Ждан.
Милован отер выступивший у него из-под подшлемника пот, оглядел берег. Не более полутора десятков, оставшихся пешими татар, остервенело отбивались от наседавших на них со всех сторон оружников. Да, надо было уходить, но сразу выйти из боя никак не получится, да и уйти далеко не успеть. К тому же Милован увидел, что не весь многочисленный отряд татар пойдет прямо на него. Справа и слева отделились по одной сотне и поскакали одна вверх вторая вниз по течению реки, явно намереваясь обойти и окружить его людей. Ничего не оставалось, как принимать бой уже с многократно превосходящим числом противником.
– Кончайте с ними и живо отходим к нашей засеке… скорее! – скомандовал Милован.
Добить всех татар на берегу не успели, несколько человек сумели отбиться и отступить на лед, где им на выручку спешили другие татарские всадники. Но пока они достигли берега, оружники уже отступили вглубь леса… Добежав до своей оборонительной засеке, они перевели дух и заняли круговую оборону. Милован распорядился подсчитать потери. Выяснилось, что на берегу осталось лежать шесть человек, да из тех, что добрались до засеке одиннадцать оказались ранеными. С учетом раненых могущих держать оружие в строю оставалось семьдесят восемь человек.
Зато в засеке их ждали заранее спрятанные колчаны со стрелами и воины Милована, вновь могли использовать свое самое грозное оружие – лук и стрелы. На это и рассчитывал Милован, понимая, что если вновь дойдет до сечи у татар на этот раз будет подавляющее преимущество. Хотя и так шансов на спасение почти не было, но ничего более не оставалось, как надеяться на божью помощь и постараться нанести врагу наибольший урон.
Татарам пришлось сойти с коней и преследовать «орысов» пешими. Таким же образом была вынуждена поступить сотня посланная в обход ниже по течению, что сильно замедлило их продвижение. Сотня же что пошла в обход с другой стороны нашла идущую от берега проселочную дорогу и не покидая седел устремилась по ней… Когда первые татары, идущие по следам достигли засеки их тут же обстреляли из луков. В составе киверичской сотни имелись искусные охотнике из тех, про которых говорили «стрелой бьет белку в глаз». Здесь задача была проще – попасть в не защищенное ни шлемом, ни доспехами лицо. Тысячник Мансур, молодой но уже достаточно опытный командир, увидев что его передовая сотня сразу же стала нести большие потери от стрел противника, приказал отступить с поляны под защиту деревьев и вступить в лучную перестрелку.
Татарские луки, изготовленные из рогов горных баранов, по дальнобойности значительно превосходили русские, охотничьи. Но в условиях леса и небольшого расстояния между стрелками, это не давало преимущества. Зато стрелы из охотничьих луков летели куда метче, ибо киверичане привыкли охотиться именно в лесу… Увидев, что и в перестрелке его люди несут потери, а количество стрел из-за засеки не уменьшается, что означало, что «орысы» таких потерь не несут… Мансур приказал отойти еще дальше и ждать, когда наконец подойдут сотни посланные им в обход.
– Уходить надо, – вновь не то попросил, не то посоветовал Ждан, когда татары отступили и перестрелка затихла.
Да, надо было уходить на снегоступах, но с ранеными на руках далеко уйдешь, а бросить раненых, что не говоря вслух советовал Ждан… Милован колебался. Наконец, Ждан заговорил в открытую:
– Оставь меня с ранеными задержать их, а сам со здоровыми уходи!
Милован так и не принял решения, ибо тут с фланга подошли татары, которые обходили их ниже по течению реки. С этой стороны лес подходил к засеке вплотную, и они смогли подойти совсем близко, когда их, наконец, заметили. Их тоже встретили стрелами, но здесь неподалеку от засеки находилась балка, и татары укрылись в ней. Мансур связался с обходной сотней, и узнав что она укрывается в балке совсем рядом с засекой срочно послал туда еще две сотни. Здесь расстояние до «орысов» не превышало пятидесяти сажен, тогда как прямо по фронту все сто. Мансур ждал вторую обходную сотню, чтобы взять врага в клещи и атаковать с трех сторон одновременно – но ее почему-то все не было. Устав ждать и понимая, что слишком долго возится с этими «орысами», Мансур приказал атаковать. По сигналу звуковых стрел татары под прикрытием лучников атаковали одновременно с двух сторон. Мансур понимал, что надо бы послать еще сотни в обход, чтобы они полностью окружили орысов, но по снегу они бы никак быстро этот маневр не совершили, а у него совсем не оставалось времени.
Лобовая фронтальная атака, как и в первый раз, захлебнулась сразу же, но с фланга татары, хоть и понесли потери, сумели достичь засеки и вступили в сечу с оружниками. Милован немедля послал на фланг резерв и всех, кого было можно снять с центрального участка. В центре остался Ждан во главе с двумя десятками лучников. Остальные во главе с Милованом отбивались на фланге. Если бы подошла сотня, посланная в обход с другой стороны – ее отбивать было бы некем. Но та сотня либо заблудилась в лесу, либо их командир не догадался спешить людей и они завязли вместе с конями в снегу.
Появление Милована на флаге и его мощные удары мечом сразу вселили уверенность в оружников и, напротив, поколебало татар. После жестокой но короткой сечи атакующие откатились назад, в балку. Чувствовалось, что пешие татары, это далеко не те лихие всадники. Здесь даже численное превосходство не давало им перевеса. Мансур решил создать на фланге подавляющее преимущество и послал еще сотню и приказал повторить атаку из балки. И вновь, несмотря на большие потери от стрел, татары достигли засеки, и опять началась сеча. Сейчас татары имели здесь более чем тройное преимущество и постепенно начали одолевать. Ждан, видя это, снял с центра еще десяток оружников и сам поспешил на помощь Миловану. Этот маневр противник как-то прозевал и в атаку на центральном направлении не пошел, хотя там оставался всего десяток лучников. Зато эта небольшая подмога позволила почти отбить татар на фланге…
Но случилось непредвиденное, Милован, сражающийся наравне с прочими оружниками, оказался оглушен брошенным в его голову кистенем. Кистень попал в шлем, и он замертво упал на снег. Со всех сторон к упавшему Миловану кинулись оружники. Татары тоже сообразили, что это командир их врагов и, в свою очередь попытались пробиться к недвижимому телу Милована, подозревая, что он не убит. Сеча возобновилась с новой силой уже на небольшом пятачке… Все решило появление на этом миниристалище немолодого но мощного русского воина, он бился с таким остервенением, что казалось мог один одолеть десяток вставших на его пути… Ждан, едва услышал крики оружников о том, что их князь упал, с такой энергией стал пробиваться к телу своего воспитанника, что буквально устрашил татар и те поспешно отступили, оставив на снегу у засеки общим числом не менее полусотни своих трупов…
Гонец от Едигея прибыл в тот момент, когда взбешенный Мансур брызгая слюной орал на сотников, не сумевших прорвать оборону «орысов» на фланге. Он уже понял, что враг отбился потому, что сильно ослабил центр и теперь собирался повторить атаку, но уже синхронно с двух сторон. Но гонец принес однозначный приказ темника, всей тысяче немедленно возвратиться в деревню, ибо весь тумен срочно выступает на сединение с туменом Бурундая – в