Я про Татьяну Осипову не говорю, с Татьяной теперь порядок. Правда, она еще не совсем веселая, но, конечно, уже шутит. Меня увидела, говорит:
— Здравствуй, Луи Армстронг!
А в Ирке Виноградовой я заметил перемены. Сначала она просто брала из почтового ящика мои кленовые листья, а потом заволновалась. Смотрит на лист и думает.
Вчера я подследил, как она смотрит по сторонам. Как увидит, что человек мужского пола и молодой поднимает лист или идет с листом кленовым, так на него глядит и близко мимо пройти старается. Я, конечно, спрятался, чтоб она меня не встретила.
А сегодня думаю: ладно! Она опять на бульвар Танкистов пошла с этой стороны, где вечный огонь горит. А я сел на трамвай и поехал туда же за стадион. И, конечно, с другой стороны зашел на бульвар. Иду навстречу. Иду, иду, а сам думаю. Если она все время будет мне навстречу идти, то что ей попадется? Галантерейный магазин попадется, где иголки и пуговицы продают, кинотеатр, афиши на заборах. А мне табачный киоск, магазин «Пионер» и музыкальный. Я это все учел и в уме скорость наших шагов высчитал и расстояние. И у меня получилось, что если она не свернет за иголками-пуговицами или афишу почитать про Эдиту Пьеху, а я, если не испугаюсь инкогнитного разоблачения и тоже не сверну за сигаретами или в «Пионер» за тетрадями в клеточку, то мы, конечно, встретимся около фонтана на втором километре.
Она скажет:
— Здравствуй!
Я скажу:
— Здравствуй! Какая приятная неожиданность.
А сам большой кленовый лист буду держать в руке урожая тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. И помахивать им небрежно буду, как будто веером.
Вот удивительное может получиться событие.
Они шли навстречу друг другу в листопад-звездопад.
Шли, вглядываясь в желтые глаза осени.
И они неминуемо должны встретиться, если никто из них не свернет в сторону: Володька-Кант к табачному киоску за сигаретами, а Ирина к рекламному щиту, прочитать новую афишу облфилармонии.
Володька издалека увидел ее, он зашагал быстрее, но вдруг остановился. На аллее между ним и Ириной возник какой-то незнакомый парень в спортивной кожаной куртке и белом шлеме мотоциклиста. За оградой, недалеко от бокового выхода, стояла, поблескивая белым зеркальцем, красная «Ява». А ее хозяин, бросив на скамейку кожаные перчатки, собирал листья. Он нагнулся, чтобы добавить к яркому букету еще одну кленовую звезду, а когда выпрямился, то увидел, что перед ним стоит в напряженной позе девушка и смущенно и взволнованно теребит браслет, снятый с руки.
Наверное, Ирина в упор спросила: не он ли каждый день ей приносит листья, потому что парень отрицательно покачал головой. Но затем он, наверное, нашелся и сказал что-нибудь вроде того, что такой девушке он согласился бы приносить листья всю жизнь, потому что тут же протянул Ирине свой огромный букет. Она взяла его обеими руками. Парень поправил шлем, взял со скамейки перчатки, начал натягивать на руки, лицо у него было счастливое оттого, что к нему подошла такая красивая девушка. Они о чем-то говорили, но Володька-Кант не слышал, расстояние и шум листьев скрадывали слова. Ирина чему-то засмеялась и спрятала лицо в листьях. Парень натянул вторую перчатку и несколько раз показал рукой в сторону мотоцикла. Они медленно пошли к выходу. Володька-Кант, стараясь не обнаружить себя, двинулся за ними. Он успел выйти как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ирина садится на мотоцикл на заднее сиденье. Одну руку она положила парню на плечо, другой бережно прижала к себе букет. Мотоцикл взревел и резко взял с места, ветер рванулся им навстречу, вырвал один лист, закрутил его и бросил на асфальт. Красная «Ява» стремительно удалялась по прямой автостраде. Володька-Кант машинально поднял оброненный лист.
Человек в коротких штанишках
Дорогой друг!
Неправда, что все взрослые люди только тем и занимаются, что воспитывают тебя с утра до вечера. Ты тоже их воспитываешь, хотя редко замечаешь это.
Мама несправедливо накричала, ты промолчал и пошел в магазин за хлебом, как ни в чем не бывало. Она сама поймет, что была не права, и постарается побыстрее исправиться, и в следующий раз не станет кричать напрасно не только на тебя, но и на соседку.
Учительница заподозрила тебя в нехороших действиях, в то время как ты был занят хорошим делом, готовил сюрприз для всего класса. Ты не обиделся, не подал вида, что заметил недоверие. Она сама обнаружит свою ошибку и благодаря твоей доброте станет внимательнее и добрее не только к тебе, но и ко всем людям.
Ты тоже воспитатель, вот что удивительно. Ты отвечаешь за воспитание своих родителей так же, как они отвечают за тебя. Ты отвечаешь и за маленького брата и за маленькую сестренку. Ты отвечаешь и за будущее соседского мальчишки, которого взял с собой на рыбалку. Мы все являемся воспитателями друг друга, даже если нас самих еще нужно воспитывать. В этом весь секрет.
Очередное человеческое звание
В нашей семье появился новый человек — маленькая девочка.
— Население земного шара увеличилось еще на одного человека, — сказал я.
— Шутишь, а по-настоящему не понимаешь, что произошло, — заметила жена. — Ты стал дядей.
— Я и был дядей. Слава богу, за тридцать перевалило.
— Ты был дядей сам по себе, «дядей, эй, достань воробушка», а теперь ты Аллочкин дядя. Улавливаешь разницу? Это как если бы ты был обыкновенный человек, а потом тебе неожиданно присвоили ученое звание.
— А ты, выходит, тетя?
— Да, — с гордостью ответила жена, — а мне присвоено звание тети Оли.
Это было удивительно. Маленькая девочка лежала в кроватке, морщила бессмысленно нос, беспорядочно двигала руками и ногами, даже плакать как следует еще не умела, а в мире уже произошли такие изменения. Увеличилось население земного шара, моя жена Ольга стала тетей Олей, я — дядей, моя мама, Валентина Михайловна, — бабушкой, а бабушка Наташа — прабабушкой. Это было в самом деле похоже на присвоение каждому из нас очередного человеческого звания.
Виновница всей перестановки моя сестра Рита, ставшая мамой Ритой, снисходительно слушала наши разговоры и то и дело скрывалась в соседней комнате, чтобы посмотреть на дочь. Нам так часто туда заходить не разрешалось.
Был еще один человек, которому с появлением Аллочки присваивалось звание отца. Но он не знал об этом. Сам виноват. Уехал в неизвестном направлении и адреса нам не оставил.
Игрушки-погремушки и все такое прочее
Пятьдесят лет — подходящий возраст для юбилея. Но когда человек только что начинает жить, и пятьдесят дней — круглая дата. Мы с Ольгой еще накануне отправились в магазин «Буратино» за подарками. Я купил набор погремушек, а она выбрала три резиновые и три гуттаперчевые куколки. Продавщица уложила погремушки и пупсиков в две разные коробки, и мы, довольные своей щедростью, отправились на юбилей к Аллочке.
В дверях нас встретила усталая, невыспавшаяся мама Рита.
— Что это такое? — спросила она, глядя на коробки.
— У меня погремушки, у нее — пупсики. Мы с ней решили отдельно дарить, — сказал я.
— Где наша маленькая юбилярша? — заглянула нетерпеливо в комнату моя жена.
— Минуточку, минуточку, — остановила ее мама Рита, — что это вы вздумали?
— Доводим до твоего сведения, — начал я, — что у твоей дочери сегодня юбилей. Пятьдесят дней. Первая круглая дата. Подарки — юбиляру, шампанское — на стол! Тебе тоже можно немного выпить. Я консультировался с врачами.
— Минуточку, минуточку, — повторила еще раз Рита.
Она отобрала коробку, достала первую попавшуюся погремушку и сказала:
— Можешь подарить эту одну, а Ольга пусть подарит одну куколку, но не больше, не коробками.
— Рита, я тебя не понимаю, — удивилась моя жена. — Разве мы не имеем права подарить на два рубля игрушек?
— Вы имеете, — вдруг крикнула она с болью, — да я не имею права баловать свою дочь. Чтобы не наступило потом горькое разочарование.
— Какое разочарование? О чем ты говоришь? — взмахнул я руками.
— О том, что у нее нет отца и ее потом некому будет баловать. Пусть привыкает к суровой жизни.
— Рита, ты моя сестра, я твой брат. Никакой суровой жизни для своей племянницы я не допущу. Ты пойми… Сегодня не обычный день, а юбилей.
— Вот как? — без улыбки, с каким-то мрачным ожесточением спросила она. — Никаких юбилеев. Сейчас даже в учреждениях отменены юбилеи.
— Рита, по-моему, ты поступаешь неправильно, — переменила тактику моя жена. — То, что куплено, должно быть вручено.
— Я сказала — так и будет.
На лбу у нее собрались морщинки, и она стояла перед нами незнакомая, чужая.
— Много игрушек не так уж плохо. Кашу маслом не испортишь, — вмешалась осторожно бабушка Валя.
— Ты так думаешь? — повернула к ней свое нахмуренное лицо Рита. — А я думаю иначе. Я никому не позволю портить мне воспитание дочери.
— Мне кажется, ты не права, я согласна с Ольгой.
— Я сказала…
— Ну, тогда я тоже скажу, — рассердилась Ольга. — Мне тут больше нечего делать.
— Подожди, куда ты? — Я побежал за своей женой к двери, потом вниз по лестнице. — Ольга, ну подожди.
— Ноги моей здесь не будет. Твоя сестра слишком много себе позволяет. Пусть сначала как следует прочтет Песталоцци, Ушинского, Гогебашвили, а потом воспитывает.
— Песталоцци тут ни при чем, — уныло возразил я. — Это же ее дочь, и она как захочет, так и будет ее воспитывать.
— Нет уж, извините! Может, она захочет, как компрачикосы, воспитывать ее в кувшине с узким горлом, а мы ей позволим? Ты заметил, как она наморщила свой маленький лобик?
— Лобик у нее не маленький.
— Неважно, но ты заметил, как она его наморщила?
— Да, я заметил. Она строгая. Она с детства была такой серьезной.
— А ты знаешь, что это преступление — входить с таким наморщенным лобиком в комнату к маленькой девочке? Ей улыбка сейчас нужна больше, чем витамины, а когда ты видел у своей милой сестрички улыбку последний раз?