— Леля, Леля, что я хочу тебя спросить… Правда, гигиена прямо по деревьям лазит?
— Кто?
— Ну, животное такое, похожее на кошку: гигиена.
— Не гигиена, а гиена. Но ты, наверное, имеешь в виду леопарда?
Тете Леле не удалось узнать, что Аллочка имела в виду. В другой комнате залаял Квадрат, и она встрепенулась:
— Надо посмотреть, что там случилось.
Я догнал ее в прихожей, где наш пес облаивал соседку, пришедшую позвонить по телефону.
— Слушай, шаровая молния, ты можешь хоть минутку посидеть смирно? Я уже пятнадцать минут гоняюсь за тобой с коробкой, которую никак не могу подарить.
— А что это?
— Лото на четырех языках. Вот видишь карточки: яблоко, по-французски — пом, трамвайчик, груша…
Алла заглянула в коробку, ничего неожиданного эта игра ей не сулила. У нее дома уже было похожее лото.
— Могу посидеть, — сказал она. — Только не на стуле, не на полу и не на диване, а на тебе.
В одну секунду она вскарабкалась на диван, а оттуда ко мне на спину. Я ей помог поудобнее устроиться у себя на шее, а потом спросил:
— Ну, теперь ты меня выслушаешь? Бежать больше некуда, кроме как на люстру.
— Теперь выслушаю, — сказала она.
— Это лото не такое, как у тебя дома. Оно на четырех языках. Видишь карточку с яблоком? На обороте написано название яблока по-русски, по-немецки, по-французски и по-английски. Знаешь, как будет по-французски «яблоко»?
— Как?
— Ле пом. Повтори: ле пом — яблоко.
— Дядя Эй, скажи, а Леля знает языки?
— Знает.
— Какие?
— Немецкий немножко, французский немножко и очень хорошо английский.
— А я русский язык знаю наизусть, — заявила Алла и пришпорила меня, давая понять, что я слишком долго застоялся на одном месте и пора двигаться в каком-нибудь направлении.
— Алла, слезь сейчас же! — возмутилась мама Рита. — Забралась на шею к дяде, так сиди смирно или слезай сейчас же.
— А если я хочу повертучиться? — спросила дочь из-под потолка.
— Что это еще такое?
— Не знаешь? Повертучиться — значит повертеться.
И она тут же продемонстрировала на примере значение нового слова, повертучилась так, что одна ее нога вместе с туфлей попала ко мне в верхний карман вельветовой куртки, а головой так поддала люстру, что все лампочки закачались и зазвенели. Пришлось нам срочно убегать от мамы Риты, тети Лели и бабы Вали в другую комнату.
— Подвези меня к окну, — попросила девочка, когда погоня осталась позади, — мы двухэтажный человек.
— Может, нам пора снова стать одноэтажными людьми?
— Я только посмотрю на улицу, что там происходит.
Она протерла ладошкой стекло верхней фрамуги, посмотрела на крыши домов: островерхие, плоские, крытые жестью, черепичные — всякие, и с неожиданной серьезностью спросила:
— В одном городе сколько квартир? Стоколичество?
За это прекрасное числительное, неизвестное ни одному словарю, я готов был оставаться двухэтажным человеком хоть до завтра.
Мне очень нравились все слова, которые она с такой легкостью изобретала на глазах у изумленной публики: обгорячилась, фиалофки, повертучиться, стоколичество.
Присмирела Алла и успокоилась только за чаем и то ненадолго.
— Ой, Леля, наши ноги встретились под столом и поздоровались.
Леля засмеялась, баба Валя засмеялась, даже Рита хмыкнула. Мы все друг друга облучали улыбками почти после каждой фразы, которую произносила наша девочка. Она была в нашей семье полезней зеленого лука и редиски, полезней самого главного витамина. Я заметил, что с тех пор, как она стала нас смешить и радовать своими словечками и выходками, никто из нас ни разу не заболел гриппом. Все соседи и знакомые переболели, а мы хоть бы что, как будто переселились на другую планету. Потом я нашел этому научное подтверждение. Один английский врач писал, что «когда у человека хорошее настроение, он не предрасположен к болезням».
С появлением Аллочки в нашем доме я наконец понял, как самонадеянны взрослые люди. Везде только и слышишь от них: и дома, и в трамвае, и на работе, и на разных собраниях, — как они много делают для детей. И не замечают, как много для них делают дети. Для мамы Риты Аллочка на тетрадном листке к восьмому марта нарисовала такого головастого и длинного человечка с фиалофкой в руке, что ей до сих пор все завидуют. Для меня она специально вылепила из пластилина собаку зеленого цвета. Бабе Вале подарила свой любимый желудь с двумя сросшимися шляпками, бабе Нате — синее стеклышко, которое выменяла во дворе за две пуговицы. А тете Леле на день рождения принесла мох и торт. Моя жена потом две недели говорила, что ей никто никогда не дарил таких дорогих и редких подарков. Удивительно, как взрослые не замечают, что дети делают для них так много. Когда-нибудь я выступлю на самом большом собрании и скажу им прямо в глаза, что они неблагодарные. Я попробую втолковать зазнавшимся папам, мамам и бабушкам, что их сыновья, дочки, внуки и внучки, обладая гораздо меньшими правами и возможностями, все-таки ухитряются довольно сносно воспитывать своих родителей. Только они это делают незаметно, не размахивая ремнем и не читая нотаций. Они их просто учат улыбаться, учат быть веселыми и добрыми.
Ухаживать за Аллочкой было одно удовольствие.
— Еще отрезать пирога?
— Бе-бе!
— Что такое бе-бе?
— Ну, значит, не нравится.
— Тогда, может быть, печенье или еще одну конфетку? «Красную шапочку» или «Тузика»?
— Ква-ква.
— Что такое ква-ква?
— Это значит, и то и другое И «Красную шапочку» и «Тузика».
Алла удивлялась, что такие простые вещи мне нужно объяснять… Но она была терпеливой учительницей, а я способным учеником. Я знал, что ей второй раз не придется мне переводить на русский язык «бе-бе» и «ква-ква». С ее помощью я быстро усваивал язык детства. Ведь я тоже когда-то на нем говорил. Но с возрастом стал забывать кое-какие важные интонации.
Тетя Леля насмеялась досыта, напилась чаю, раскраснелась от удовольствия и жары.
— Я сниму свитер, — сказала она.
Подняла руки к потолку, и все увидели, когда она стягивала через голову свитер, что у нее под мышками лопнула майка по шву и образовалась большая дыра. Мама Рита тактично промолчала, баба Валя промолчала, и я сделал вид, что ничего не заметил. Казалось, и у Аллочки не осталось никаких сил для того, чтобы обращать внимание на всякие пустяки. Ее клонило в сон, она прислонила голову к маме, но, увидев дыру, тотчас очнулась и забила тревогу.
— Ой, Леля! — выкрикнула она. — Я тебе безрукавку подарю.
— Нужна мне твоя безрукавка, — смутилась Леля.
— Нет, ее зовут безрукавка, а она с рукавами. Я на день рождения тебе подарю. А может, даже ближе. А то у тебя очень костюм какой-то беспризорный.
Выполнив свой последний долг перед взрослыми людьми: указав им на дыру, которую никто из них не заметил и сама Леля не знала, девочка опять прислонилась к маме Рите, доверчиво зажмурилась и, помолчав минут пять, вдруг сказала полусонным, тихим голосом:
— Почему с нами не живет ни один дядя? У всех есть, а у нас нету.
Что могла ей ответить мама Рита? Что могли ей ответить все мы? Она спрашивала не про дядю Эй и не про какого-нибудь другого дядю с улицы. Она спрашивала про того, кто отказался от очередного человеческого звания. От звания отца. Слово «папа» она пока просто не знала.
Опыт взрослых
С каждым днем моя племянница задавала все больше и больше вопросов. И все чаще и чаще мои ответы ее ставили в тупик. Я забивал гвоздь, чтобы повесить картину, и стукнул заодно молотком по пауку.
— Дядя Эй, — крикнула Аллочка. — Зачем ты убил паука? Он же полезный.
— Нет, вредный, — возразил я.
— А Леля сказала — полезные. Ты больше учился, чем Леля?
— Одинаково.
— Значит, вы одинаково знаете?
Девочка была повергнута в недоумение. Учились одинаково, а знают по-разному. Один убивает пауков, а другой говорит, что они полезные.
— Понимаешь, — попытался вывернуться я, — есть вредные пауки, а есть полезные. Тот, которого я пристукнул, он вредный.
— А тетя Леля, кажется, говорила, что все полезные.
Я не знал, что ей отвечать, я и себе не мог бы толком объяснить, за что убил бедного паука. В детстве мне кто-то сказал, что за каждого убитого паука отпускается сорок грехов. И все сведения мои этим и ограничивались. Сколько я за тридцать три года укокошил пауков, пока мою руку не остановил наивный вопрос девочки? И зачем я это делал? У меня и грехов нужного количества не было, да и не верил я в отпущение грехов никаким способом. Но признаться в своем проступке у меня не хватило духу. Аллочка пожала плечами и отошла от меня с задумчиво наклоненной головой. Наверное, она впервые усомнилась в том, что взрослым безоговорочно можно доверять. «Ну и пусть, — решил я, — пусть как можно раньше узнает, что и взрослые — такие же люди, что их опыт не безупречен, а знания не безграничны».
Повесил я картину, сел в кресло полюбоваться своей работой. Алла забралась ко мне на колени. Но вид лесного пейзажа в раме ей скоро наскучил, она взгромоздилась на подлокотник кресла и выглянула в окно. Внизу, прямо под нами, находились складские помещения магазина.
— Ой, бутылок сколько! — воскликнула Алла, — посмотри.
Я посмотрел. Бутылок действительно было много. Их сгружали с машины, большие — с вермутом и маленькие — с фруктовыми напитками.
— Я здесь и раньше смотрела, — сказала девочка. — И видела много, много, еще больше бутылок. Только я не знаю, какие вино, а какие ситро. Я же читать не умею.
— Ну, это просто, — со свойственной всем взрослым самонадеянностью заявил я. — Большие бутылки с вином, а маленькие — ситро.
— А пиво? — возразила моя племянница. — Пиво же тоже маленькие бутылки.
Баба Валя и Леля за обедом любили выпить по стаканчику пива, и это явилось для Аллы тем опытом, который помог ей внести поправку в мои рассуждения о бутылках. Если бы она поверила мне и стала определять содержимое бутылок по их форме, то очень скоро налила бы себе вместо сладкой воды горького пива или еще чего-нибудь похуже. Я стал все чаще ловить себя на т