По французским законам, во главе любой редакции, любого печатного органа мог стоять только гражданин Франции. Быть редактором «Инпресс» согласился писатель Рено де Жувенель, человек левых взглядов, убежденный противник фашизма, понимающий, какую угрозу он несет европейским странам.
Вскоре бюллетени «Инпресс» снискали популярность среди прогрессивных газет в Европе. Бюллетень выходил на французском и английском языках, читали его не только в редакциях газет, но и представители широких кругов Парижа, Марселя, Лиона — противники гитлеровского разгула, о котором так убедительно писал «Инпресс».
Деятельность Независимого агентства все больше привлекала внимание прогрессивных слоев Европы. Узнали о нем и в Берлине. Нацистские главари не стеснялись в развязных угрозах по адресу издательства, а Гитлер назвал его наиболее опасным противником нацистской Германии.
Эгон Эрвин Киш уезжал в Австралию, и парижские друзья собирались проводить его на Лионском вокзале. В Париже наступила осень, моросил дождь и на Бульварах холодный ветер сбивал последние листья с обнаженных деревьев. Близился вечер, пешеходы укрывались от непогоды под черными, промокшими зонтами. Шандор с приятелем пробирались к вокзалу. До отхода поезда оставалось не много времени, и они торопились. Прошли через Плас де ля Конкорд с египетским обелиском, с фонтанами, показавшимися такими ненужными в пелене пронизывающего дождя.
Миновали отель «Крильон». Над подъездом полоскались в дожде югославские флаги — Париж ждал приезда короля Югославии Александра. Из-за угла выскочил мальчуган с непокрытой головой, в короткой куртке и теплом шарфе. Рукой он придерживал конец шарфа, прикрывая им мокрые волосы, в другой держал пачку газет и звонко кричал на всю улицу:
— Последние известия!.. Убийство югославского короля в Марселе!.. Смерть министра Барту!..
Газетчик совал газеты в руки прохожих, торопливо опускал монеты в карман и спешил дальше.
— Убийство югославского короля Александра!..
Новость стремительно разнеслась по Парижу. Крики продавцов газет сопровождали Шандора и его спутника до самого вокзала. И на перроне, встретившись с Кишем, прежде всего заговорили о невероятной новости.
— Я не удивлюсь, — сказал Киш, — если узнаю, что это дело берлинских террористов. У них длинные руки.
— Но его могли убить и хорватские анархисты, — возразил Шандор.
— Нет, нет, — убежденно воскликнул Эгон. — Может быть, руками хорватов, но нити, несомненно, тянутся к Гитлеру… Надо помнить, кому выгодно покушение. Король противостоял давлению Берлина… Ну, а с убийством Барту прекратятся и разговоры о франко-советском договоре… Кому это не ясно…
Разговор оборвался. Кондуктор дал сигнал, и поезд тронулся.
События в Марселе вскорости сказались на работе «Инпресс». Антигитлеровские настроения в кругах французских буржуа начали слабеть, сторонники тесных отношений с фашистской Германией брали верх. Появление Лаваля в правительстве Франции усилило эти тенденции. Все чаще слышалось: «Инпресс» поссорит Францию с Гитлером».
Занимаясь журналистикой, Шандор не оставлял своей картографии. Он сотрудничал в редакции «Большого советского атласа», был связан с Британским картографическим обществом, участвовал в заседаниях географических съездов. И когда получил приглашение посетить Московскую редакцию атласа, с радостью откликнулся на это приглашение.
Плыл пароходом на Ленинград, минуя Германию.
Редакция помещалась в Зарядье, рядом с Красной площадью, в старинном боярском доме, среди таких же древних зданий под черепичными крышами, с окнами-амбразурами и сводчатыми, тяжелыми входами. Чудесный уголок старой Москвы; после кипучей обстановки парижского «Инпресс» Шандору Радо приятно было погрузиться в тихую, спокойную атмосферу академической редакции. Схемы, диаграммы, развешанные на стенах тесного, длинного коридора, кипы готовых карт, привезенных из типографии, запах краски — все доставляло ему наслаждение. И встреча с давним другом-коллегой Николаем Николаевичем Баранским, с которым связывали его долгие годы совместной работы…
В прошлом Баранский был профессиональным революционером, и его научная деятельность перемежалась арестами, тюрьмами, работой в подполье. Именно он, географ Баранский, человек с открытым, мужественным лицом, преданный науке и революции, служил молодому венгерскому ученому примером для подражания. Коллеги не виделись несколько лет, обнялись, уселись тут же на кипах отпечатанных географических карт и заговорили о том, что их волновало. И не было, казалось, других, более удобных условий для разговора географов, чем эти толстые кипы карт, запах свежей типографской краски…
Затем были другие встречи, деловые разговоры, телефонные звонки, беседы с приятелями-эмигрантами. В гостиницу Шандор возвращался поздно. Как-то раз к нему зашел старый товарищ, с которым Шандор работал в Будапеште перед разгромом Венгерской советской республики. Зашел разговор об «Инпресс», и Радо рассказал о затруднениях, возникших в работе агентства. Приятель сказал:
— Послушай-ка, Шандор, а ты не думал, что тебе следует перейти к более активной борьбе с фашизмом?
Шандор не понял.
— Готов, но о вооруженной борьбе говорить еще рано…
— Как знать, — уклончиво ответил приятель. — Тобой интересовались товарищи, в частности Семен Урицкий.
— Мной? — удивленно спросил Шандор. — Я же человек штатский, чем я могу быть там полезен?
— Не знаю… Но если не возражаешь — познакомлю. Они хотели бы с тобой встретиться.
На том разговор и закончился. Приятель уехал, пообещав позвонить по телефону. Шандор долго думал и пришел к выводу: вероятнее всего, речь пойдет о разведывательной работе. Решиться на это не так-то просто.
В ту ночь Шандор долго не мог заснуть. «Конечно, если разговор идет о разведке, это признак доверия», — подумал он. Но что он смыслит в таком деле? Профан!.. И потом…
За окном было темно, только уличный фонарь, раскачиваемый ветром, бросал пятна света на мокрое стекло. Шел дождь.
Чем дольше раздумывал Шандор над неожиданным предложением, тем больше убеждался в своей догадке. Так что же он ответит? Конечно, против фашизма надо бороться более активно, нельзя ограничиваться только его разоблачением. Фашизм непременно приведет к войне. Неизбежно! Такова логика событий. Но что он, Шандор Радо, ученый-картограф, может сделать, чтобы предотвратить войну? Или хотя бы ослабить агрессивный порыв нацистов. И все же надо соглашаться. Ведь с германским нацизмом смыкается и венгерская контрреволюция во главе с Хорти. Пусть уж кто-то другой занимается в такое время «чистой наукой», фашизм угрожает существованию человечества, культуре, науке, цивилизации…
Той ночью Шандор Радо принял решение, единственное, которое мог принять.
Звонок раздался на другой день. В назначенный час приятель заехал в гостиницу, и они вместе поехали в центр города. Остановились на людной улице, затем прошли пешком в тихий переулок, поднялись на второй этаж большого кирпичного дома.
Дверь открыл человек невысокого роста с маленькой русой бородкой, представился — Артур Христофорович Артузов. Приятель Шандора, не заходя в квартиру, попрощался. Артузов сказал, что с минуты на минуту должен приехать комкор Урицкий, а пока пригласил пройти в кабинет. Ближе к окну стоял курительный столик, за которым они расположились. Артузов сказал:
— Не станем терять время. Вы, вероятно, догадываетесь, что мы хотим привлечь вас к разведывательной работе. Как вы на это смотрите?
— Я предполагал это. У меня была целая ночь на раздумье. Смущает меня одно — смогу ли я быть полезен в этой работе.
— Не боги горшки обжигают, — усмехнулся Артузов. — Сможете…
В прихожей раздался звонок, и Артур Христофорович пошел открыть дверь. В комнату, растирая руки, вошел высокий, подтянутый мужчина лет сорока, в военной гимнастерке с ромбами на воротнике. На груди — два ордена Красного Знамени.
— Давайте знакомиться — комкор Урицкий, — протянул он руку. — Рад, что согласились с нашим предложением. — Очевидно, Артузов уже предупредил комкора, пока тот раздевался в прихожей.
Семен Петрович Урицкий, недавно назначенный начальником управления Генерального штаба, был человеком дела. Он спросил, на каком языке предпочитает разговаривать его собеседник. Сам он свободно владел польским, немецким, французским…
— Начнем с русского, несколько лет я провел в Москве, — ответил Радо. Но Шандору все же трудно было говорить по-русски, и они переходили то на французский, то на немецкий.
— Прежде всего мне хотелось бы рассеять ваши сомнения по поводу непригодности к предлагаемой работе. В борьбе с фашизмом вы не новичок. У вас достаточный конспиративный опыт… Я слышал, что в «Инпресс» возникли осложнения.
С первых слов Шандор понял, что Урицкий и Артузов хорошо осведомлены о его прежней деятельности. Урицкий много курил, часто поднимался, расхаживал по комнате и снова усаживался к столу.
Радо высказал мнение, что в случае, если в Европе вспыхнет война, агентство «Инпресс» вообще могут закрыть. При всех обстоятельствах агентство, по его мнению, следует перевести в другую, лучше всего какую-нибудь нейтральную страну.
Урицкий задумался, закурил.
— Прежде всего мы должны определить вероятного противника на случай войны, — сказал он. — Для нас это ясно: нашим противником может быть фашистская Германия и, возможно, Италия. Лучше всего было бы, конечно, работать в самой Германии, но там вас хорошо знают. Поэтому, может, действительно остановимся на Швейцарии. Швейцария — страна нейтральная, но ей тоже угрожает германский фашизм. Вам было бы неплохо официально продолжать здесь свою научную работу.
— В таком случае, — предложил Радо, — стоит подумать о картографическом обществе, которое могло бы снабжать редакции газет всевозможными картами для иллюстрации международных событий.
— Вот видите, — одобрительно улыбнулся Урицкий, — а вы считаете себя неопытным конспиратором…