Когда в Германии воцарился нацизм, Гейнцу Паннвицу было всего двадцать два года. Тогда он не интересовался политикой, изучал теологию, готовясь стать священнослужителем католической церкви. Но вскоре Паннвиц изменил духовным устремлениям, поступил в тайную государственную полицию, где и проявил недюжинные способности. В начале войны служил в дивизии «Бранденбург», был на Восточном фронте, занимался диверсиями в советском тылу. Там и произошло событие, которое едва не стоило жизни преуспевающему гестаповцу. Десант бранденбуржцев выбросили на парашютах в расположение советских войск, но русские откуда-то прознали о секретнейшей операции и встретили приземлявшихся парашютистов дружным огнем. Многие были убиты, остальных взяли в плен. Паннвиц так и не знал, почему это произошло. К своему счастью, он не участвовал в десанте. На аэродроме его почему-то сняли с задания, и он не полетел. Паннвиц после этого хвастался, что родился под счастливой звездой. Сейчас ему было тридцать два года, но он так преуспел, что Гирингу такое не снилось и в пятьдесят.
Последний раз Карл Гиринг вместе с Паннвицем выполнял задание Гейдриха — ездил к берлинской гадалке Анне Краус. Тот и раздобыл нужные рекомендации через своего знакомого абверовца Герберта Гольнова. Сказал ему, что вместе с криминальным советником Гирингом хотел бы побывать по одному делу у Анны Краус.
В квартире гадалки окна были зашторены, и в прихожей, так же как в комнате ожидания, предназначенной для посетителей, горел неяркий красный свет. Становилось не по себе от ритуальных темных масок, развешанных по стенам, и большой звездной карты, расписанной тусклым золотом. На полках — толстые, затрепанные книги в кожаных переплетах, человеческий череп, амулеты, жаровня непонятного назначения с погасшими углями, индейский скальп с длинными черными волосами.
В комнате ожидания никого не было — Анна Краус ревниво следила за тем, чтобы незнакомые люди не встречались в ее квартире. Для посетителей существовало строгое расписание.
Высокая дверь, прикрытая тяжелой шторой, вела в другую комнату, откуда доносился резкий приглушенный женский голос и негромкое бормотание, вероятно клиента гадалки. Гейнц Паннвиц неслышно подступил к двери и немного отодвинул портьеру.
— О себе вы можете мне не рассказывать, — отчетливо услышал он слова гадалки. — Вам сорок четыре года, у вас жена по имени Матильда и двое детей… Вы полковник, приехали с фронта, хотя и пришли сюда в пиджаке и при галстуке.
Гадалка умолкла и вдруг громко воскликнула:
— Опустите портьеру!.. Я сама расскажу вам, что вас интересует!..
Гиринг и Паннвиц отошли, тихо присели к столу. Через несколько минут гадалка появилась сама — высокая, с худым лицом и копной волос. На плечах — зеленая кашмирская шаль до пола. В полумраке голова ее словно дымилась в багровом тумане.
— Я Анна Краус. Одному из вас придется подождать…
— Мы по одному делу, — сказал Паннвиц.
— Я уже все сказала… Идите вы, — гадалка кивнула на Гиринга.
В комнате, куда гадалка ввела Гиринга, стоял такой же полумрак. Краус села на высокий деревянный стул с резной спинкой и предложила криминальному советнику сесть напротив.
— Вы пришли ко мне по делу, которое лично вас не касается, — сказала гадалка. — Вы сами силитесь раскрыть чужие судьбы… А что было бы, если б все люди обрели дар предвиденья, знали бы, какие горести и несчастья ждут их впереди, знали бы, когда за ними придет смерть… Люди не захотят тогда жить в ожидании неизбежных событий. Превратятся в умалишенных… Скажите это вашему спутнику. Я не стану с ним разговаривать. Что вы от меня хотите?
Гиринг был потрясен. Откуда она все знает, эта ведьма с багровыми волосами! Он торопливо изложил просьбу — нужен гороскоп для лица, которое он не может назвать.
— Он уже составлен другим астрологом, но его нужно подтвердить, — сказал Гиринг.
— Оставьте, я посмотрю… Но если он не совпадает с моими книгами, лгать не стану… Мне это может дорого стоить.
Анна Краус вывела Гиринга в другую дверь, и он встретился с Паннвицем на лестничной площадке. Гадалка и в самом деле отказалась с ним разговаривать.
Гейнц стал расспрашивать о разговоре, Гиринг отмахнулся:
— Это совершенно непостижимо… Ей бы работать в криминальной полиции, — пробормотал он.
В назначенный гадалкой день Гиринг приехал к ней снова. Она отдала гороскоп, сказав, что согласна с астрологом. Расположение планет в день рождения неизвестного лица подтверждает его судьбу и его будущее…
В Берлине неуловимые передатчики то появлялись в эфире, то надолго исчезали.
Действовали передатчики в Амстердаме… Гиринг и решил направить усилия своих людей прежде всего на оккупированные страны. Там где-то действовали по меньшей мере три коротковолновые станции. Установить точно, где они находятся, не удавалось. Вскоре выяснилось одно досадное обстоятельство: новые пеленгаторы, только что изготовленные на фирме «Лёве опта радио», считавшиеся чудом современной радиотехники, врали в своих показаниях, давали отклонение пеленгационного луча на несколько градусов.
Обнаружить дефект удалось случайно — аппараты навели на радиостанцию, и приборы показали, что станция, которая была видна отовсюду, расположена будто бы в другом квартале…
А произошло это совсем не случайно. По меньшей мере трое сотрудников экспериментальной военной исследовательской фирмы «Лёве опта радио» были связаны с группой Харро Шульце-Бойзена… Среди них находился сорокалетний дипломированный инженер, доктор технических наук Ганс Генрих Кумеров, работавший в бюро военных изобретений этой фирмы. Еще в предвоенные годы он связал свою судьбу с Советской Россией. Убежденный противник нацизма, он направлял свои усилия, чтобы способствовать освобождению Германии от фашизма. При конструировании пеленгаторов достаточно было знатоку пораскинуть умом, и неприметный дефект давал такое отклонение луча, которое сводило на нет кропотливую работу команды Гиринга.
Аппараты отправили обратно в Берлин для регулировки. А время шло… В поисках неизвестной станции использовали даже разведывательный самолет «шторх», который летал над городом, снабженный исправленным пеленгатором. Но и эти полеты не дали результатов. Передатчик, как заколдованный, продолжал работать. На след таинственного «пианиста» группу Гиринга опять же вывела чистая случайность.
На прямой и пустынной улице, что проходит вблизи городского бульвара, стоял дом, в котором жили две одинокие молодые девушки. Обе француженки. Их соседи — чопорные богомольные фламандцы — стали замечать, что к девушкам часто наведываются мужчины. Быть может, у них под боком притон разврата? — подумали ханжествующие святоши. Если так, пусть девчонки переселяются на Базарную улицу, там это разрешено полицией. На Базарной в каждом окне за книжкой или вязанием сидят этакие размалеванные красавицы легкого поведения. Нужно только, чтоб на окне висела хоть легонькая занавеска. Остальное полиции не касается. Но на такой благопристойной улице… Как можно?!
Сосед-фламандец, по настоянию жены, пришел в полицию, чтобы все это высказать. Полицейский инспектор взял на заметку слова фламандца и решил проверить, чем это там занимаются молодые француженки. Во время этого разговора в полиции сидели два гестаповца из группы Гиринга. А почему бы, придравшись к такому случаю, не осмотреть весь дом? Ведь где-то здесь работает злополучный передатчик…
Ночной налет произвел впечатление грома среди ясного неба. «Француженки» — Софи Познаньска и Рита Арнульд — уже спали, когда нагрянула полиция. Комната Познаньской не вызывала подозрений — скромная студенческая комната, книги, разложенные на столе. Такое же жилье у Арнульд, только без книг… Но на втором этаже, открыв тяжелую дверь, гестаповцы увидели широкоплечего молодого парня, который торопливо рвал какие-то бумаги. Чиркнув спичкой, он поджег их прямо на полу. Гестаповцы бросились к бумагам, затоптали огонь, сгрудились посреди комнаты. Воспользовавшись возникшей сумятицей, человек попытался бежать. Его настигли на улице. Завязалась борьба, здоровяк отбивался, расшвыривал полицейских, но борьба была слишком неравной. Его схватили, заковали в наручники и отправили в управление гестапо. Это был Камиль.
Софья Познаньска, невысокая черноволосая девушка, держала себя спокойно, а Рита Арнульд, исполнявшая здесь обязанности домашней хозяйки, была перепугана насмерть. Она дрожала и громко плакала. Когда ее повели наверх, она сказала сопровождавшему ее гестаповцу:
— Я так и знала, что все этим кончится… Я не хотела! Они втянули меня в организацию…
В какую организацию? На этот вопрос Арнульд не могла ответить. Она ничего не знала. Занималась только тем, что прибирала квартиру да иногда готовила обед. Но Камиль — Рита не знала его настоящей фамилии — каждый день появлялся в их доме, иногда оставался ночевать и часами просиживал у радиоаппарата. Иногда он приходил с другим радистом, которого звали Карлос — Карлос Амиго. Вот и все, что она знает.
— Это все? — спросил сотрудник гестапо.
— Нет, не все, — шепотом ответила Рита Арнульд. — Поищите в стене за постелью Познаньской… Вы кое-что найдете…
У задержанных стали проверять документы. Софи Познаньска показала свой паспорт — француженка из Бордо. Но когда она заговорила, гестаповцы поняли, что это не так…
— Какая же ты француженка! — бросил ей полицейский. — Не можешь связать двух слов…
Тогда Познаньска вообще перестала отвечать на вопросы, стояла с окаменевшим лицом. Во время обыска она только раз порывисто метнулась вперед, когда полицейский, отодвинув ее кровать, принялся выстукивать стену. В стене обнаружили тайник. Узенькая дверца, замаскированная под деревянную панель, вела в каморку, заставленную склянками с химическими препаратами. Горел красный свет, как в фотолаборатории, где проявляют пленку, печатают фотографии. Здесь нашли несколько бланков для паспортов да еще фотокарточки для удостоверений. На одной был представительный мужчина с надменно вскинутой головой, на другой человек помоложе, с большим ртом и оттопыренными ушами.