Однако становилось все яснее, что удар готовят на юге России — в направлении Кавказа и нижнего течения Волги.
«Последний срок для завершения подготовки весеннего наступления — 22 мая, — сообщал Радо. — Наступление должно начаться между 31 мая и 7 июня».
Радо передавал, что танковые силы противника возросли почти на одну треть в сравнении с минувшим годом. В подтверждение он радировал:
«В Германии формируется четыре новых танковых дивизии, одна дивизия — в районе Парижа…»
И снова настораживающие строки: формирование должно быть закончено к маю 1942 года.
В апреле сотрудник швейцарского генерального штаба передал важную информацию, и Радо в ту же ночь переправил ее в Центр.
«Директору от Луизы. В начале апреля территория Советского Союза, оккупированная Германией, стала заполняться германскими войсками, подготовленными для весеннего наступления. Количество войск, а главное — качество техники, несомненно, выше, чем было в июне 1941 года… Все дороги южного сектора фронта загружены перевозками материалов. Дора».
Вновь нарастала тревога, и «сторожевая застава», расположенная в Швейцарии, делала все, чтобы предупредить руководство Советской Армии о новой угрозе. На этот раз на южном участке фронта.
Такие же сведения поступали в Центр с других «сторожевых застав».
Германские войска сосредоточились на исходных позициях перед наступлением. Все было подготовлено для удара. Но вдруг советские войска, упредив противника, сами перешли в наступление…
И все же ночной налет оказался только ударом хлыста по воде…
Гауптштурмфюрер Карл Гиринг долго не понимал, кого же в конце концов удалось ему захватить. Кто знает, на кого работали эти люди. На англичан? На французское Сопротивление? Или на русских? Можно было думать по-всякому. Девчонка Софи Познаньска, которая, вероятно, знала больше других, покончила в тюрьме самоубийством. Она вскрыла вены куском стекла, боясь, что не выдержит пыток. Да, она слишком много знала, чтобы рисковать, и предпочла смерть…
Радист Камиль не произнес под пытками ни слова. Даже кличку его узнали только через Риту Арнульд. Она была единственной из арестованных, которая готова была отвечать на любой вопрос. Но Арнульд действительно ничего не знала. Она только готовила обеды, подметала полы, мыла посуду. Ни в какие дела ее не посвящали.
Настоящей фамилии арестованного Камиля так никто и не узнал. И умер он под фамилией русского лейтенанта Давыдова, хотя в Советском Союзе никогда не бывал. Только жил когда-то в Западной Белоруссии. Он назвал себя так, чтобы в гестапо не знали, кто он такой. Откуда было знать Гирингу, что Камиль избрал себе кличку по имени большевика-подпольщика Камо, про которого так много слышал и который стал для него примером стойкости и отваги. А фамилию лейтенанта Давыдова взял для того, чтобы играть роль советского человека — самоотверженного, преданного идее. Именно такими он представлял русских.
В тюрьме Камиль распевал советские песни, на допросах твердил, что честь советского офицера не позволяет ему нарушить воинскую присягу. О себе Камиль сказал только, что прибыл из Москвы, жил на конспиративной квартире, но участия в разведывательной работе не принимал — находился в резерве. На другие вопросы отвечать отказался. Его избивали, пытали, он стоял на своем — к арестованным людям он, Давыдов, отношения не имеет…
От Камиля Гиринг так ничего и не добился. Правда, чтобы набить себе цену, Гиринг распространил версию, будто его люди запеленговали коротковолновую станцию, захватили ее и разгромили антигитлеровское подполье. Теперь не работает ни один передатчик.
Сначала могло показаться, что криминальный советник прав, утверждая, будто с «пианистами» покончено. Станция радиоперехвата в Кранце нигде больше не отмечала работы коротковолновой станции с позывными «Пэ-Тэ-Икс». Разве эти сообщения из Кранца не подтвердили, что Карл Гиринг добился цели?..
Но торжество Гиринга продолжалось недолго. Передатчики вновь стали появляться то в одном, то в другом месте. Они работали на разных частотах, имели различные позывные, которые менялись чуть не каждый день, так же как и длина волн, на которых шли передачи.
Антифашистское подполье Берлина продолжало работать. А через несколько месяцев вдруг снова заговорила подпольная станция. Пришлось все начинать сначала.
Снова вернулись к полуобгорелым листкам шифрограмм с группами цифр. Дешифровщики из функ-абвера заподозрили, что «пианисты» пользовались в качестве ключа какими-то книгами. Но где найти эти книги? Гиринг долго ломал голову и снова начал расспрашивать Риту Арнульд. Она подтвердила родившуюся догадку. Познаньска постоянно читала какие-то книги. Они обычно лежали на ее рабочем столе. Когда Познаньска садилась за книги, она запиралась в своей комнате, делала какие-то записи. Но что за книги она читала — Рита не знала. Одну из них хотела однажды взять почитать, но Познаньска не разрешила. Называлась книга «Чудо профессора…». Фамилию этого профессора Арнульд не могла припомнить. Вот если бы она увидела эту книгу, она бы сразу ее узнала.
Гиринг послал своих людей, приказал собрать все книги, оставшиеся в доме. Его ждало еще одно разочарование: никаких книг не оказалось.
Засаду в доме держали несколько дней. В квартиру больше никто не приходил, и оставлять дольше западню не имело смысла. Домовладелец рассказал, что недели через две, после того как опустела квартира, к нему пришли двое неизвестных в рабочей одежде и сказали, что им приказано забрать из квартиры все книги. Хозяин сам проводил их в дом. Рабочие погрузили книги на тачку и увезли. Кто они, хозяин не спросил. Если бы они брали какие-то ценные вещи, другое дело. А то — старые книги… Кому они нужны!..
След, на который вышли гестаповцы, снова был потерян.
Война на Востоке достигла наивысшего накала. Германские войска, невзирая на серьезное поражение минувшей зимой в Подмосковье, вновь начали теснить советские армии, рвались в направлении Сталинграда, Северного Кавказа, Воронежа. Значительная часть Европейской России была оккупирована. Еще не было успеха Сталинградской битвы, еще не наступил великий перелом, который зрел под стенами Сталинграда и в глубоких тылах трудовой России. Еще только зрела далекая победа советского народа на фронте, в партизанских отрядах Белоруссии, в Брянских лесах и степях Украины. Но уже одно то, что Советская Россия, истекая кровью, отражала натиск фашистских полчищ, одно это вселяло надежду в сердца людей оккупированных стран Европы. Именно Россия теперь стала центром сосредоточения антифашистских сил мира, она активизировала борьбу человечества против средневекового варварства, против фашизма. Рождалась антифашистская коалиция государств и народов, которая объединяла усилия в защиту справедливости, человеческого достоинства и гуманизма, попранных главарями фашистского рейха.
В этой великой борьбе нашли свое место и антифашисты Германии. Для немецких патриотов, ненавидевших гитлеровский режим, связь с Россией была высшей формой антифашистской борьбы.
В берлинском пригороде Рудов, на Вокзальной улице, под номером восемнадцать стоял маленький дачный домик, принадлежавший братьям Грабовски. Зимой в нем обычно никто не оставался. Но перед войной в домике поселился дальний родственник братьев — наборщик Грассе. Он безвыездно жил в поселке Рудов зимой и летом, жил замкнуто, с соседями не общался. Иногда только к нему наведывались знакомые. Чаще всего это были Йон Зиг и Вильгельм Гуддорф, два подпольщика, дружившие также с Харро Шульце-Бойзеном. Харро все больше тянулся к сторонникам левых взглядов, усматривая в них наиболее последовательных и активных борцов с фашизмом.
Вильгельм Гуддорф, журналист-международник, знал многие европейские языки. Вместе с Зигом, в прошлом одним из редакторов коммунистической газеты «Ди роте фане», Гуддорф организовал подпольную типографию, в которой печатали нелегальные листовки, брошюры и даже двухнедельный журнал «Иннере фронт». Журнал переводили на пять языков и распространяли среди иностранных рабочих, угнанных на работу в Германию.
Пожалуй, точнее всего руководители антифашистского подполья высказали свои взгляды в маленькой брошюрке, отпечатанной на Вокзальной улице в Рудове и распространенной по всей Германии. В ней было сказано:
«Министр Геббельс напрасно хочет пустить нам пыль в глаза. Факты говорят суровым, предостерегающим языком. Обманут будет лишь тот, кто слишком слаб, чтобы познать истину. Останется бездеятельным лишь тот, кто слишком инертен, чтобы искать правду. Но тот, кто сознает свою национальную ответственность, должен видеть факты: окончательная победа национал-социалистской Германии невозможна. Продолжение войны поведет лишь к новым страданиям и жертвам. Каждый день войны увеличивает счет, по которому в конце концов придется платить всем нам…
Что нас ждет? Уже сегодня можно дать ясный ответ на вопрос о будущем нашей страны. Для этого Германии требуется правительство, опирающееся на те слои, которые способны и в силах проводить немецкую политику. Разумеется, речь идет не о тех, кто привел Гитлера к власти и кто богатеет благодаря существующему режиму. Речь идет прежде всего о тех немецких солдатах, которым благо народа дороже, чем долг отстаивать существование государства и вермахта в их нынешней форме. Речь идет о тех трудящихся города и деревни, которые сознают свою историческую миссию и готовы посвятить жизнь служению нации, о той обескровленной гитлеровским режимом интеллигенции, которая готова добиться прогресса революционным путем».
В подпольных изданиях выступали многие. Тот же Йон Зиг писал о доктринах Клаузевица, связывая их с обстановкой на фронте. Харнак излагал свои взгляды о нацизме, Шульце-Бойзен писал об уроках вторжения Наполеона в Россию, поэт Адам Кукхоф обращался с воззванием к немецкой интеллигенции, с посланием, которое начиналось словами: