- Здравствуйте! Хорошо, что ты пришел, Калашников. Я думаю, тебе нужно расшевелить немного своих партизан, - сказал комиссар. - Мы пограничников в штаб зачисляем. Воевать тебе без них придется, а у твоих ребят что-то боевого духа не чувствуется. Вон Черников, - хороший командир, а пришел пустой. Ругаешь ты его правильно, а ведь подвели его твои же люди. Они из засады почти бежали, оставили Черникова одного, бросив чистить автомат и в упор глядя на Калашникова, говорил комиссар.
Калашников повернулся ко мне и, став по команде "смирно", спросил:
- Разрешите напасть на Маркур*?
_______________
* Теперь с. Поляна.
- С какой целью?
- Напасть отрядом. Уничтожить полицаев, конфисковать их имущество. Известно, что они водили в лес гитлеровцев. Нам передавали, что оккупантов несколько дней в селе не будет.
- Ну, хорошо, попробуй. Да, пожалуй, я с твоим отрядом пойду, - решил я. - Когда думаешь?
- Значит, разрешаете? Тогда завтра к вечеру.
Калашников ушел.
На следующий день, в сумерках, мы спускались в долину.
Маленькая деревушка Маркур прижата с запада к огромной скале Орлиный залет. В трех километрах от Маркура - большая деревня Коккозы*. По нашим данным, там стоит крупный вражеский гарнизон. Да и кругом много сел с войсками. Это - второй эшелон противника.
_______________
* Теперь с. Соколиное.
Операцию мы должны были провести быстро и четко. Фронт рядом. Отчетливо видна часть Северной бухты Севастополя, там что-то горит. Разноцветные ракеты обозначают правый фланг противника. Видны пожары севернее Качи. В небе прогудели самолеты. Фейерверк огней стоит над Бахчисараем, ухают зенитки. Вспыхнуло зарево в районе станции Альма.
По всей Коккозской долине перекликаются выстрелами вражеские патрули. Из деревни доносится лай собак.
Спуск был тяжелый. Люди падали, ушибались. Остановились мы на окраине. В деревню пошла разведка во главе с Черниковым.
Вдруг ночной воздух наполнился сплошной трескотней автоматных очередей, пулеметной дробью. Взвились ракеты.
- Калашников, отходить немедленно, - приказал я.
Стрельба все сильнее, со всех сторон. Долина ожила. Рой трассирующих пуль над селом. Гул машин приближался.
Мы наскочили на засаду.
Только темнота дала нам возможность выкарабкаться из ловушки. Черников у первого же дома был обстрелян. Очевидно, нас предали. Но кто?..
Усталые, ни с чем, только к рассвету вернулись мы в лагерь.
Домнин держал отряды в полной боевой готовности.
Через несколько дней вернулись связные с Маркиным. Обросшие, худые, в изорванной одежде и злые. Не прошли в Севастополь. Они везде натыкались на засады.
- Понимаете, началось на второй же день. Буквально, где бы мы ни появлялись, - обстрел, обстрел, как будто ждут, проклятые, - докладывал Маркин. Он страшно изменился, нельзя было узнать аккуратного военного-севастопольца.
Что же делать? Связь нужна и немедленно. Она необходима и нам и Севастополю. Мы с комиссаром долго ломали головы, пока в середине ночи к нам не вошел Айропетян.
- Слушайте, начальники. Знаете что? Довольно мне болтаться между Центральным штабом и районом. Почему бы мне не пойти туда? Я знаю все места. Сколько лет работал на виноградниках. Все знают!
- Куда ты собрался в середине ночи, не на Севастополь ли? спрашивает комиссар.
- Конечно, туда. Вот, втроем...
- А кто же третий?
- Терлецкий, пограничник. Кто лучше его знает побережье? Никто. Значит, я, Терлецкий и Маркин. Хорошо будет, мы пройдем!
Айропетян говорил настойчиво.
- Куда тебе, ты нежный человек. Вино делать, песни петь - твое дело, - подзадоривал комиссар, намекая на недавний случай, когда Айропетян никак не хотел нести трофейное мясо, убеждая партизан: "Я - винодел, нежный человек. Лучше кавказский песня спою".
- Я уже решил, - серьезно сказал Айропетян. - Значит, будет так? Я бегу за Терлецким.
Он скрылся, только постолы прошуршали по снегу.
- Ну, как, командир, пошлем их? - спросил Домнин.
- Конечно, лишаться Терлецкого очень жаль, боевой командир. Но никто, кроме него, не пройдет. Он знает местность лучше любого из нас.
Постучались Терлецкий и Айропетян.
Лейтенант, по-видимому, не знал, зачем его позвали.
- Как в отряде? - спросил комиссар, внимательно вглядываясь в лицо командира.
- Лучше... Вот послал две группы на дорогу, - доложил Терлецкий.
- Вы не думаете насчет Севастополя? - спросил Домнин.
- А кто из нас не думает о нем, товарищ комиссар, - вздохнул Терлецкий.
- Я имею в виду другое: если вам там побывать? Как думаете?
- Ах, вот в чем дело, - понял лейтенант. Он молча прошелся в узком проходе между лежанками.
- Ты подумай, лейтенант, не торопись, - сказал я, но он уже вытянулся, приложив руку к козырьку:
- Лейтенант Терлецкий готов перейти линию фронта.
- Ты понимаешь, почему выбор пал на тебя? - комиссар усадил Терлецкого рядом с собой.
- Ясно. Прошу Маркина и еще одного, не больше.
В уголочке сидел Айропетян. Только теперь он напомнил о своем присутствии.
- Я готов, товарищ лейтенант.
Терлецкий посмотрел на винодела, подумал и протянул руку:
- Пойдем!
В целях предосторожности мы скрыли от всех партизан истинное задание уходившей тройки. Партизанам было сказано, что Маркин, Терлецкий и Айропетян идут в Центральный штаб. Это было тем более правдоподобно, что путь их до самой яйлы пролегал по тропе, ведущей к штабу.
Терлецкий решил переходить линию фронта в районе Балаклавы. Это был самый опасный участок, но зато лейтенант знал здесь каждый камешек.
...Новые группы ушли на дороги, ушли связные в Севастополь, в Центральный штаб. Комиссар второй день ходит мрачный, о чем-то думает.
- Что стряслось? Что беспокоит? - наконец я спросил его.
- Постигла неудача наших связных в Севастополе - раз, маркуровская операция провалилась - два, из колендовской мельницы муку вывезли - три. Что это? Случайность? Нет!
- Что же ты думаешь?
- Среди нас есть шпик, вот что думаю.
Мы насторожились.
Начальник штаба Иваненко упорно доискивался причины провала маркуровской операции. Перед операцией на связь и разведку в Маркур ходили только дед Кравец и Мамут Кангиев, пришедший к нам после нападения фашистов на Куйбышевский отряд.
Еще осенью Кангиев принимал участие в бою, когда гитлеровцы напали на партизан у Чайного домика, и после этого много раз бывал на операциях.
В действиях Кангиева при разведке Маркура Иваненко не нашел ничего подозрительного. Провал, несомненно, шел от молодежной группы. Когда же стали выяснять, откуда молодежная группа могла знать о приходе отряда в Маркур в эту ночь, оказалось, что виноват Кравец.
Отправившись в разведку с Кангиевым, дед не утерпел-таки и в беседе с одним жителем села проболтался: "Скоро, мол, придем к вам в гости".
Иваненко арестовал деда и пришел с ним в штаб. Кравец, без оружия, печальный и осунувшийся, стоял рядом с Иваненко. В эту минуту он показался мне глубоким стариком.
- Что же, Кравец? Ты своей болтовней сорвал операцию. Ты знаешь, что за этом следует? - спросил Иваненко.
- Знаю, товарищ начальник. Я виноват. Погорячился, - тихо сказал старик.
- Ты погорячился, а нас в каждом доме засада ждала. Виноват ты, дед. Пусть начальник и комиссар решают твою судьбу, - закончил Иваненко.
Домнин все слушал молча. Что-то ему не нравилось в этом допросе. Больно ретив был Иваненко, от которого в другое время и слова не услышишь.
Я тоже думал. Жаль мне было старика. Вспомнилось, как он дрался с фашистами на мосту... Правда, тут же всплывали в памяти злополучные сапоги. Дисциплина слабовата. Своеволен старик, болтлив. Надо подтянуть его, надо и в отрядах укрепить дисциплину... Но не может быть, чтобы такой человек сознательно предал.
- Вот что, Иваненко. Отпусти деда. Пусть у нас при штабе побудет, приказал комиссар.
- Как же так? Мы порядка не наведем, если такое прощать, разволновался Иваненко.
- Отпусти, - коротко приказал я. - Верни ему оружие.
Когда Иваненко отдал деду оружие, Кравец запрыгал от радости, как ребенок, крепко прижимая к груди автомат.
Иваненко и дед ушли, Домнин посмотрел на меня.
- Что ты думаешь? - спросил я его.
- Думаю, что Иваненко особенно доверять нельзя.
- Основание?
- Пока подозрение, что трусоват, слабоват. Я анализировал его поход за продуктами, допрашивал партизан. Иваненко на базах показал себя безвольным командиром, спасал только свою шкуру...
- Тогда надо его отстранить от штаба.
- Да, надо.
- А в данном случае почему старается? - спросил я.
- Чувствует, что тучи над ним сгущаются, вот и выслуживается. Кравца наказать надо, но не методом Иваненко.
...Было только одно странно: почему нас не трогают фашистские каратели? Мы с Домниным решили дождаться связи с Севастополем и переходить в Заповедник.
А пока комиссар неутомимо сколачивал партийные организации. Назначили парторгов, провели закрытые партийные собрания. В лесу действовал единый пароль.
Двадцать третьего февраля радист Иванов наладил приемник и нам удалось принять приказ Верховного Главнокомандования. Как горды, как счастливы были мы, слушая слова, обращенные к нам, партизанам и партизанкам! Затерянные в крымских лесах, под носом у врага, все мы ощущали в этот ветреный февральский день горячее дыхание Родины: о нас помнят, о нас заботятся. Советская Армия и мы - одно целое.
Я давно не чувствовал себя таким сильным, как в эти дни. И не я один. Об этом приливе бодрости и сил многие партизаны говорили и писали в своих боевых листках, выпущенных в день праздника в каждом отряде.
Наконец каратели вспомнили о нас. К нашему району стали подтягиваться крупные силы. Наша разведка донесла, что в непосредственной близости от партизанских стоянок появились усиленные вражеские отряды. Эти сведения мы немедленно послали в Центральный штаб. Связной, прибывший от командующего, п