Севастопольский отряд располагался в истоке речушки Пескур. В лесу зной. Тишина. Раскаленные камни пышут жаром. Шуршат подсохшие до блеска прошлогодние листья. В лагере нас всего несколько человек - только больные и раненые, все здоровые разошлись на боевые дела. Одни несут охрану, другие ведут разведку, а основной состав ушел на дороги уничтожать фашистов, срочно перебрасывавшихся на другие фронты.
В землянке душно. Ворочаясь на дубовом сушняке, никак не улягусь. Донимают клещи, жара и вынужденное безделье.
Однажды с операции возвратилась группа Василия Кулинича. Возбужденные, загорелые партизаны сразу оживили лагерь. Я в нетерпении вылез из землянки.
- Зачем поднялись? Нельзя же, - протянул мне руку Кулинич. На его шее висел новый трофейный автомат, а к поясу был привязан какой-то продолговатый предмет, обернутый мешковиной.
- Как успехи, Вася?
- Добрые. А вот и небывалый трофей. - Развернул сверток и вынул скрипку. Настоящую скрипку!
У него даже глаза блестели - так радовался. Привычные пальцы музыканта легко прошлись по струнам.
- Эх, жалко, нет смычка! - вздохнул он. - Ну, ничего, я сделаю.
Вечером на полянке расположились партизаны. Харченко лежал на земле, заложив руки за голову. Он смотрел в звездное небо. Дед Кравец хлопотливо бегал к нам, от нас на кухню, если можно так назвать очаг с казанком на рогатках, Кулинич возился со скрипкой. Я лежал рядом с Федосием Степановичем и расспрашивал его о последней операции.
- Значит, удача?
- Гарная удача. Фашист стал какой-то другой. Вроде и в Севастополь вошел, а нет у него радости. Пугливый стал. Як же не пугаться. Тильки уцелел под Севастополем, а тут мы, партизаны, и можем прихлопнуть. Мы ж дурняком на цилу автоколонну напали... - Федосий Степанович скрутил самокрутку. - А ну, дай огня! - обратился он к Кравцу, присевшему на корточках рядом со мной. Старик прикурил, затянулся и покашлял. - Так вот, напали мы на колонну. Да пусть Федор сам расскажет. С него вся музыка и началась, а то мы хотели пропустить фрицев. Богато их было.
- За ночь, пока прийшлы, так ноги гудели, что, пиджидая пид кустом, я и заснув, - начал дед Кравец... - Конечно, оно нельзя, - бо шоссе пид носом, фашист все прет и прет машинами. Ну, проклятые очи слипаются, та и все. Продрав их, бачу... вражеская машина прямо на меня... Но я не злякався, нажав на крючок автомата, да так и усадыв весь диск в машыну.
- Як только Кравец дал очередь, из нескольких машин фрицы начали сбегаться к горе Кастель, - продолжал Харченко. - Кричат, машины побросали. Мы и давай по фашистам палить, а потом по машинам. Четыре штуки спалили. Увидели в одной машине скрипку, Кулинич так и схватил ее...
- Шутка сказать, добыть такой инструмент, - подтвердил Кулинич, продолжая налаживать скрипку.
Наконец, смычок ударил по струнам. Сперва послышались неясные, дрожащие звуки. Партизан решительнее провел смычком и заиграл какую-то простенькую мелодию, но мы сразу притихли. Со всех сторон на поляну сходились партизаны. В торжественной тишине мы слушали музыку. Может, не так четко перебирали струны огрубевшие пальцы часовщика, может, сама мелодия была далека от совершенства, но только в этот вечер я понял, как могут люди соскучиться по музыке.
Партизан играл. Мы слушали его не дыша. Большая Медведица прятала хвост за Чатыр-Даг, и все ярче и ярче разгорались звезды...
После того как я улетел на Большую землю, началось самое крупное наступление на лес, которое, как узнали позже, готовилось еще в дни Севастопольского штурма. По разведданным, гитлеровское командование решило в пять-шесть дней закончить всю операцию и уничтожить партизан. На этот раз они не пожалели сил. Только против отрядов третьего района должны были выступить в полном составе с приданными средствами: первая горно-стрелковая румынская дивизия, восемнадцатая немецкая пехотная дивизия и, кроме этого, в качестве подсобной силы - охранные формирования в составе трех батальонов. Здесь еще не учитываются силы и средства, которые были брошены врагом на Зуйские леса, где действовали отряды второго партизанского района под командованием капитана Куракова, и на Центральный штаб.
В южных лесах Крыма - на территории Заповедника, вдоль речушки Пескур и поблизости от нее - расположились отряды бывшего третьего, четвертого и пятого районов. Партизан там было не более шестисот человек, из них сто пятьдесят больных, нуждавшихся в срочной эвакуации. Такая малочисленность, с одной стороны, давала возможность маневрировать, но, с другой стороны, нельзя было рассчитывать, в случае необходимости, на успешный бой с подавляющим своей численностью врагом.
Как поступить в данном случае?
Северский и Никаноров думали над решением этой задачи.
Может быть, перевести отряды в бывший четвертый район? Или в пятый? Разведчики по крупиночке собирали данные, которые ложились на карту командира, и по ним вырисовывалась картина грандиозного наступления фашистов на лес. Не только бывшие стоянки пятого и четвертого районов, но и каждый лесочек будет объектом нападения карателей. Значит, идти некуда, надо оставаться здесь и встречать врага.
Командование на специальном совещании выработало тактику действий в предстоящих боях. Сводилась она в основном к следующему: во-первых, ни в коем случае не покидая района стоянок, маневрировать, сделав упор на отличную дисциплину и разведку; во-вторых, учитывая, что такая огромная армия врага не может долго задерживаться в лесу (а об этом партизаны хорошо были информированы действовавшей в Симферополе разведчицей Ниной Усовой), - пропустить через себя наступающие войска.
Решение было дерзким, но единственно правильным в тех условиях.
Знал ли противник о местах расположения всех отрядов и штаба Северского? Да, знал. Последующие события это подтвердили.
Гитлеровцы ставили перед собой задачу: замкнуть партизанские отряды в кольцо на участке дороги Алушта - Бешуй - Симферополь. На склонах Чатыр-Дага была срочно создана усиленная огневая линия. Предполагалось, что с ней столкнутся партизанские отряды, вытесненные из лесов карателями.
Тем летом в Крыму стояла необычно жаркая и сухая погода. В горах высохли реки, исчезли родники. От сухости звенел лес.
Первая волна вражеского наступления показалась со стороны Севастополя. Отряды карателей шли плотной массой, фронтом в 25 километров. Интервал между батальонами 20 - 30 метров. Ни один человек не смог бы проскочить через цепь, не говоря уже об отряде.
Шли гитлеровские роты от яйлы до главной автомобильной трассы Симферополь - Бахчисарай, шли, ощупывая каждый метр земли, заглядывая во все ущелья, взрывая входы в пещеры.
За первой цепью, в двух километрах от нее, шла вторая, за ней третья.
В авангарде первой цепи с кошачьей осторожностью шагал специальный батальон. Он-то и должен был ударить по штабу Северского. Командир карательного батальона надеялся захватить самого Северского, комиссара Никанорова, радиостанцию и все штабные партизанские документы. Этот батальон вели опытные проводники, вели по самой крутой дороге, вели прямо в штаб.
Северский, высокий, подтянутый, в спортивном костюме, с автоматом, гранатами за поясом, собрал командиров и комиссаров отрядов, пригласил командира штабной группы Вихмана.
Люди сидят перед своим командиром, ждут приказа. Что скажет он? Какой шаг предпримет Северский - человек решительных действий?
- Вихман, далеко от нас специальный вражеский батальон? - вдруг спросил командир.
- Уже на Аппалахе, через три часа будут здесь.
Кругом тишина, наперебой заливаются птицы, шелестят кронами дубы.
Северский оставил командиров, сел на камень у речки и, бросая в сухое дно камешки, думал.
Прошло полчаса.
Командир вскочил на ноги, подошел к группе.
- Немедленный марш. Будем идти на Хероланский хребет.
- Там огневая линия, там ждут нас фашисты, - сказал Никаноров.
- Знаю... Мы будем тенью колонны карателей. Пойдет колонна - пойдем и мы. Остановится она - остановимся и мы... Я надеюсь, что у карателей не все пойдет по плану, где-то будет разрыв флангов, и мы пропустим через себя эту первую колонну.
- А может, ударим и прорвемся? - предложил кто-то.
- А куда? В лапы второй колонны! Нет! Мы должны видеть карателей, а они нас нет. В этом наше спасение. По отрядам! - приказал Северский. Вихман, останься.
Командиры ушли, Северский подошел к боевому моряку, положил руку на его плечо.
- Мы пойдем, а ты останешься. Останешься тут. Сейчас минируют все тропы к лагерю, ты по ним не ходи... Маневрируй между тропами и принимай на себя удары специального батальона. Все, Леня.
Северский обнял лейтенанта и ушел к отрядам.
Шестнадцатое июля... В полной тишине идут партизаны... У них обмотаны тряпками обувь, котелки, гранаты, все, что могло стучать и греметь.
Они идут так, что не шелохнется ветка, не упадет из-под ног ни один камешек.
Зной. Люди обливаются потом, не смея глубоко вдохнуть воздух, кашлять, говорить, шагать за Северским и Никаноровым. Впереди, по бокам, сзади колонны самые опытные, самые смелые разведчики.
Тропа спускается к Аспорту. Там поляна, дорога, за ней подъем на Хероланский хребет, а там - огневая линия врага.
Северский остановился, остановилась и вся колонна.
Стало слышно, как сзади, по левой стороне осторожно перекликаются вражеские дозоры:
- Курт!
- Лерхе!
- Вернер!
В трехстах метрах позади партизанской колонны шагает немецкий батальон, слева румынская рота, справа две роты эсэсовцев, а впереди огневая линия.
Партизаны спустились на Аспорт.
Северский и Никаноров стали у дороги и шепотом, жестами, взглядами торопили людей.
За несколько минут отряды пересекли Аспорт, а еще через несколько минут сюда же стал спускаться вражеский батальон.
Его роты остановились на поляне, протрубили сигнал отдыха. За дорогой остановились и партизаны, не теряя и