Одна только Буся не искала приключений, не желала их.
Когда подруги спрашивали ее, о чем она мечтает, она, сверкнув глазами, отвечала:
-- О смерти.
V
Однажды девушки пошли в горы. Вооружившись толстыми палками, надели сапоги с гвоздями в подошвах и смело, без проводника, пустились по дороге, которую знала одна Ванда.
Было раннее утро. Солнце в пол-лица выглядывало из-за вершины, и большим расплывшимся в широкой добродушной улыбке, затаившим какую-то коварную и веселую мысль казался медленно ползущий огненный бог. И представлялось, что вот-вот он расхохочется, сразу выскочит на самую верхушку неба и крикнет той высокой, гордой вершине, которая теперь не пропускает его: "А ну-ка, достань!.." Ярким светом была залита верхушка горы, на которую поднимались девушки. И в тени, сжатая со сторон великанами, спала деревушка со старинным причудливым замком, с овальным зеркалом озера, с игрушечными белыми домиками...
-- Красиво, -- вздохнула Надя, играя лорнетом.
Девушки оглянулись и тронулись вперед по узкой, крутой дорожке, цепляясь за ветви, спотыкаясь о корни, держась друг за дружку у обрывов, не зная, куда приведет их дорога через минуту, чувствуя сеть западней и препятствий и зная, с какой-то таинственной уверенностью, что они минуют эти препятствия. Ванда по пути рассказывала, что с того обрыва сорвалась недавно молодая англичанка, а в том дивном уголку были убиты молнией двое туристов. Но они беззаботно шли вперед.
Усталые, достигли они площадки, где в плетеной палатке поместился маленький горный ресторанчик. За столиками сидела группа англичан. Мужчины в куртках и больших сапогах, женщины в серых парусиновых платьях. Лица были загорелые и жизнерадостные. На столе стояло вино. Громко смеялись. Один из туристов с фотографическим аппаратом, а компания позировала в самых причудливых позах, лежа, карабкаясь на скалу, повиснув на ветвях... Было весело смотреть на группу.
-- Какие здоровые люди! Завидно, право! -- тихо сказала Маша.
-- Проклятие! -- выругалась Ванда. -- Давайте пить вино!
Привыкший ко всяким неожиданностям лакей с неподвижным лицом кретина подал им шампанское.
Девушки пили бокал за бокалом. Ванда пыталась бравурно смеяться, вызывающе держаться по отношению к англичанам, но, не встретив ни поддержки со стороны подруг, ни протеста со стороны англичан, замолчала. Тихо и угрюмо пили они бокал за бокалом. Было странно и досадно, что никто, ни англичане, ни хозяин таверны, ни даже узколобый лакей, не обращали на них никакого внимания, как будто это совершенно нормально, что четыре девушки, без мужчин, без проводника, добрались сюда, к самому подножью вечных снегов, и пьют вино в глубоком молчании, как заправские пьяницы... От этого равнодушия окружающих то, что они делали, потеряло красоту и смысл. Но они пили.
-- Проклятие! -- выругалась Ванда. -- Даже опьянеть не удается!
Они встали и пошли дальше.
И почему-то здесь, почти на вершине горы, далеко от зеленого домика, от "колонии", особенно бесцельной, ненужной и безвыходной показалась девушкам их жизнь. Всех четверых сразу, без видимой причины, охватило одно настроение.
-- Ну, а дальше? Потом! Когда мы спустимся вниз?.. Что тогда? Как будем жить? Для чего?
Это произнесла Надя. Начала так, как будто разговор об их жизни уже завязался давно.
И ни одной из ее подруг не показались неожиданными эти слова. Напротив, они были встречены так, как будто по молчаливому соглашению эта прогулка в горы затем и была предпринята, чтобы обсудить вопрос о жизни и будущем.
-- Как!.. Для чего!.. Проклятие!.. -- отозвалась Ванда. -- Никак и ни для чего!.. Не удалась жизнь, и ну ее к свиньям! Не нравится? Чего там! Деликатничать!.. Проклятие!
-- Значит...
-- Страшно, Машенька?.. Наивная ты, вот что!
Буся молчала. Шла впереди всех, строгая, гордая. Брови сдвинулись. В глазах сверкала острая, жуткая мысль.
-- Мне страшно за тебя, Буся! -- сказала Маша.
Но Буся не отозвалась.
VI
Перед девушками открылась ровная площадка. С одной стороны крутой стеной подымалась снежная вершина. Другая сторона площадки обрывалась внезапно и круто над пропастью. У самого края скалы была устроена беседка.
Девушки вошли в беседку.
Опершись о перила, Надя заглянула в пропасть.
-- Ах! -- крикнула она визгливо, словно ее толкали в пропасть, а она оборонялась. -- Держите меня!.. Там сидит дьявол и тянет меня... Я не хочу!.. Держите меня!..
Надя вся дрожала и, крепко обхватив Бусю, расширившимися глазами смотрела на край обрыва.
-- Нервы! -- выругалась Ванда. -- Проклятие! Подумаешь... Испугалась-то как!.. Как курица, когда режут, завизжала... А что теряешь? Сама говорила: жить не для чего... Проклятие!.. Как животные, вцепилась в жизнь и не выпускаем из зубов... Какой стыд!..
В это время Маша заметила на стенах беседки надписи.
-- Смотрите, смотрите! Есть русские! -- радостно воскликнула она.
Среди английских, французских и немецких надписей кой-где виднелись русские. Словно широколицые и востроглазые ребятишки далекой родины, смотрели на девушек расплывшиеся буквы русского алфавита на стенах беседки на чужой и далекой Юнгфрау.
Девушки окружили Машу. Она читала вслух:
"В память лучших дней жизни. Вера и Борис"... "Привет русским от группы студентов"... "Да здравствует свобода"...
Вдруг Маша смолкла и робким взглядом окинула подруг.
-- Что там еще? -- спросила Ванда. -- Ну, читай!
Буся сменила Машу и прочла громко и отчетливо:
"Русские! Передайте привет в Смоленске родным и знакомым. Бросаюсь в пропасть, потому что устал жить... И совсем не страшна смерть!.. Василий Дроздович..."
Маша перекрестилась.
-- Рисуется! -- сказала Ванда. -- Сам должно быть дрожал, как наша Надя, а пишет, что смерть не страшна... Дурак!.. Я даже думаю, что он написал и преблагополучно спустился вниз, и теперь в своем Смоленске рассказывает барышням про швейцарские горы... Дурак!..
-- Какая ты злая, Ванда!
Это были первые слова, произнесенные Бусей с тех пор, как Надя заговорила о жизни.
Потом, окинув подруг странным, каким-то далеко-смотрящим взглядом, она заговорила медленно, серьезно, уверенно:
-- Еще не время. Еще будет чудо. Я знаю! Мы сойдем вниз, и нас встретил нежданная радость. Я знаю!
Девушки переглянулись. Надя крепче обхватила Бусю и взволнованно произнесла:
-- Какая ты умная, Буся! Не как все мы. Ты, -- большая!.. Спасибо тебе Буся!
Остальные молчали. И только через несколько минут молчания заговорила Ванда:
-- Ха, ха! Буся ждет чуда! Для нас чуда! Какая ты еще глупая, Буся!.. Проклятие! Умереть и то помешают. Все шло прекрасно. Все были готовы, и вдруг -- "чудо"!.. Дьявол!..
-- Будет чудо! -- уверенно повторила Буся. -- Будет буря! Мы сойдем вниз. Там нас ждет жизнь. Я знаю!
И девушки начали спускаться с горы.
Впереди шла Буся и оживленно, радостно говорила о жизни, о счастье.
VII
В зеленом домике Бусю ожидал Володя. Он тихо сидел в гостиной, и, когда девушки вошли, смущенно и растерянно встал, не зная, как встретит его Буся.
Буся узнала его с первого взгляда, хотя Володя был мало похож на того стройного с полуоткрытым, улыбающимся ртом студента, о котором так часто рассказывала подругам молодая еврейка. Она быстро-быстро подбежала к нему, заглянула ему прямо и глубоко в глаза и тихо спросила:
-- Ты?.. Откуда?.. Зачем?..
Но сейчас же сама прервала себя:
-- Не надо!.. Не говори!.. Все равно... Я понимаю... Я рада...
Девушки удивленно смотрели на Бусю и того, кому была отдана ее первая любовь.
Никто из них не знал, как и почему разошлись Буся и Володя, как не знали они и причин ухода Буси из "движения". В их встрече чувствовалась тайна, старая, больная тайна.
Маша шепнула подругам:
-- Идемте... Оставим их одних...
Но Буся поняла намерение подруг.
-- Не уходите! -- сказала она решительно. -- У нас нет тайн.
Потом взяла Володю за руку.
-- Познакомьтесь. Это -- мой жених. Я знала, что он придет.
И так повела Буся разговор, словно не было в прошлом тайны. Володя взглянул на нее полными умиления и благодарности глазами. В начале беседы он больше молчал, робкий и смущенный, но потом освоился, оживился, заговорил мягко, душевно.
-- За эти годы, -- рассказывал он, -- я много пережил и передумал. Это так важно, так нужно -- страдание... Я научился прощать... И я часто думал, научилась ли этому ты... И так радостно мне было убедиться, что научилась.
-- Расскажи, как ты жил?.. Нет, не надо, не рассказывай!.. Прошлое умерло... Не будем знать его!.. Не было его!..
Девушки слушали разговор Буси и Володи, и хотя многого не понимали в их намеках на прошлое, но чувствовали, что для Буси началась новая жизнь, что свершилось чудо, которого она ждала, что тяжелый камень с сердца свалился... Новая, словно возрожденная, стояла перед ними Буся. В глазах появился новый блеск.
-- Ты счастлива, Буся? -- спросила Маша.
Буся взглянула на нее странным, словно смотрящим куда-то вдаль, взглядом.
-- Счастлива... Нет, это не то счастье, которое я знала и представляла себе до сих пор... Это больше счастья, это -- чудо!..
И поздно вечером, после ухода Володи, она рассказала подругам тайну своей жизни.
В тюрьме ей было хорошо. Ее занесла туда великая буря, которой она, доверчивый мотылек, отдалась беззаветно, бездумно... За стеной бились родные сердца. Володя писал: "люблю". Мучительно было только сознание, что ее старики-родители, как громом пораженные случившимся, несчастны ее счастьем, мечутся в отчаянии, обивают порога начальства и тщетно взывают к своему старому Богу... Но она забывала об этом. Она смеялась в своей камере, смеялась и пела. А на допросах усатого жандармского офицера со шрамом на лбу она тоже смеялась, смеялась и молчала...