Старик улыбнулся мне и сунул книгу под пальто, как будто был преступником. Он пожал Бену руку и ушел. Когда мистер Каллахан вышел через парадную дверь, я повернулась к Бену:
— Ты читаешь романы для подростков?
— Послушай, у каждого из нас своя идиосинкразия. Не думай, что я не знаю о твоей привычке пить диетическую колу на завтрак.
— Что? Как ты узнал об этом?
— Я обратил внимание. — Он постучал пальцем по виску. — Теперь, когда ты знаешь мой страшный и самый постыдный секрет — ведь я читаю романы для девочек-подростков лет тринадцати, — я все еще тебе нравлюсь? Мы еще можем пойти пообедать или с тебя уже хватит?
— Нет, я думаю, что останусь с тобой. — Я схватила его за руку. Телефон зазвонил снова. Бен подбежал и ответил на звонок.
— Публичная библиотека Лос-Анджелеса, отделение Фэрфакс, справочная, чем я могу вам помочь? — высокомерно произнес он. — Нет, сожалею, но мы сегодня закрыты. Спасибо. До свидания.
— Бен! — воскликнула я, когда он повесил трубку. — Это было непрофессионально!
— Что ж, ты можешь понять, почему я не доверил тебе сделать это.
— В чем дело? — спросила Ана, доедая свой блин.
— Мне… мне стало немного не по себе. Я просто не была готова. — Я взяла телефон и снова набрала номер.
— Библиотека Лос-Анджелеса, отделение Фэрфакс, справочная, чем я могу вам помочь? — Это опять была Нэнси. Нэнси полненькая и пожилая. Она не профессиональный библиотекарь. Она просто работает за стойкой. Мне не следовало говорить «просто». Не могу представить, чтобы Нэнси сказала что-то плохое о ком-либо. Она одна из тех людей, которые умеют быть искренними и дружелюбными. Лично я всегда считала, что эти качества не уживаются друг с другом.
— Привет, Нэнси. Это Элси.
Она шумно выдохнула, ее голос стал ниже.
— Элси, мне так жаль…
— Спасибо.
— Я даже представить не могу…
— Спасибо, — прервала я ее. Я знала, что, если она продолжит говорить, я снова повешу трубку. Я сожмусь в комок, и из моих глаз покатятся слезы размером с мраморные шарики. — Лайл на месте? Мне нужно поговорить с ним о моем возвращении.
— Конечно, конечно. Одну минуту, дорогая.
Лайл ответил через несколько минут, и говорил он довольно напористо. Я могла только предполагать, что это исключительно из-за того, что ему ненавистен этот разговор так же, как и мне. Кто бы захотел говорить мне о моих обязанностях в такой момент?
— Элси, послушай. Мы все понимаем. Бери столько дней, сколько тебе нужно. У тебя полно неиспользованных выходных, дней по болезни и личного времени, — сказал он, стараясь быть вежливым.
— Сколько у меня дней «мой муж умер»? — спросила я, пытаясь разрядить обстановку и облегчить ситуацию. Но это никому не понравилось, и шутка была больше похожа на нокаут. Времени, которое заняла неловкая пауза, хватило бы на то, чтобы подъехал городской автобус. — В любом случае спасибо, Лайл. Думаю, мне лучше всего будет вернуться к привычной жизни. Жизнь ведь продолжается, верно? — Я все говорила и говорила. Жизнь не может продолжаться. Это просто слова, которые люди говорят другим людям, потому что они услышали их по дневному ТВ. Жизнь для меня не существовала. И никогда не будет существовать. Не будет никакого движения вперед. Но люди, не живущие в лакуне трагедии, не любят слышать это. Им нравится слышать, что ты «встряхнулась». Они хотят сказать твоим друзьям, твоим коллегам, людям, с которыми ты поднималась в лифте, что ты «хорошо с этим справляешься». Что ты «боец». Самые грубые из них хотят сказать, что ты «крепкая сучка» или «непробиваемая, как долбаный молоток». Я не такая, но пусть они так думают. Так легче всем нам.
— Что ж, отлично. Просто сообщи мне, когда выйдешь.
— Похороны завтра утром. И я возьму остаток уикэнда, чтобы отдохнуть. Как насчет вторника? — спросила я.
— Вторник — это замечательно, — сказал Лайл. — И вот еще что, Элси…
— Да? — Мне хотелось закончить разговор.
— Да упокоится он с миром. Мы никогда не знаем планов Господа.
— Угу, — ответила я и повесила трубку. Впервые кто-то упомянул при мне Бога, и мне хотелось свернуть Лайлу его жирную шею. Честно говоря, мне показалось грубостью само упоминание об этом. Это все равно, как если бы твоя подруга начала рассказывать об удачной вечеринке, на которой она повеселилась, а тебя на нее не пригласили. Бог был для меня под запретом. Хватит втирать, насколько он добр.
Я положила телефон на кухонный стол.
— Минус один, — сказала я. — Можно мне принять душ перед следующим разговором?
Ана кивнула.
Я ушла в душ, включила воду, гадая, как я начну этот разговор и как он мог пройти. Предложат ли мои родители прилететь ко мне? Это было бы ужасно. Или они вообще не заговорят о том, чтобы приехать? Это было бы еще хуже. Ана постучала в дверь, и я выключила воду. Я была уверена, что, по ее мнению, я сама никогда не выйду оттуда. И я не хотела причинять ей больше беспокойства, чем я уже причинила. Я могу выйти из проклятого душа. Сейчас.
Я надела халат и схватила телефон. Если я не сделаю этого сию же секунду, я этого никогда не сделаю. Поэтому я позвонила.
Я набрала их домашний номер. Ответил отец.
— Это Элси, — сказала я.
— О, привет, Элинор, — поздоровался отец. У меня было такое чувство, будто он плюнул мне в лицо, назвав полным именем, напомнив мне, что я не та, о ком они мечтали. В первый же день в детском саду я попросила всех называть меня Элси. Я сказала учительнице, что это сокращенное от Элинор, но на самом деле мне понравилось это имя с тех пор, как я увидела корову Элси в мультфильмах о мороженом. Прошло несколько месяцев, пока моя мать поняла, что происходит. Но к этому времени, как бы она ни старалась, она не могла добиться, чтобы мои друзья называли меня Элинор. Это был мой первый настоящий бунт.
— У вас с мамой есть минута, чтобы поговорить? — спросила я.
— О, прошу прощения. Мы как раз выходим из дома. Я позвоню тебе в другое время. Хорошо?
— Нет. Мне жаль. Но мне надо поговорить с вами сейчас. Это довольно важно.
Отец попросил меня подождать.
— В чем дело, Элинор? — Это мать подошла к телефону.
— Папа тоже на линии?
— Я здесь. Что ты хотела сказать?
— По-моему, я говорила вам о мужчине, с которым я встречаюсь. О Бене.
— Угу, — подтвердила мать. Голос ее звучал рассеянно. Как будто она водила по губам помадой или смотрела, как прислуга складывает выстиранные вещи.
— Ну, — начала я. Мне не хотелось этого делать. Что хорошего из этого могло получиться? Что хорошего получится из того, что я произнесу это вслух? Услышу это их ушами? — Бена сбила машина, и он умер.
Мать ахнула.
— О боже, Элинор. Какая жалость, — сказала она.
— Иисусе, — отреагировал отец.
— Я не знаю, что сказать, — добавила мать. Но не в ее характере было не сказать хоть что-то, поэтому она кое-что вытащила из своей задницы. — Уверена, что ты сообщила его семье.
Мои родители видят смерть каждый день, и, думаю, это сделало их невосприимчивыми к ней во многих отношениях. Думаю, это сделало их невосприимчивыми и к жизни тоже, но я уверена, что они назвали бы меня слишком чувствительной.
— Да, да, об этом позаботились. Я просто хотела, чтобы вы знали.
— Что ж, — моя мать все еще вытаскивала слова из ниоткуда. — Могу представить, что для тебя это трудное время, но я надеюсь, ты знаешь, что мы чувствуем по отношению к тебе. Я просто… Подумать только. У тебя было время это осознать? Ты в порядке?
— Я не в порядке, если быть точной. Я еще хотела сказать вам, что мы с Беном поженились две недели назад. Он умер, будучи моим мужем.
Я произнесла это. Я выполнила свою работу. Теперь мне оставалось только закончить разговор.
— Почему ты вышла замуж за человека, которого едва знала? — спросил отец. И вот оно, понеслось.
— Твой отец прав, Элинор. Я даже не знаю… — Мать разозлилась. Я слышала это по ее голосу.
— Простите, что не сказала вам.
— Забыть сказать нам! — воскликнула мать. — О чем ты думала? Как долго ты знала этого мужчину?
— Достаточно долго, чтобы понять, что он — любовь моей жизни, — сказала я, защищаясь.
Они замолчали. Я чувствовала, что мать хочет сказать что-то еще.
— Говори, — попросила я.
— Я знала твоего отца четыре года перед тем, как согласилась пойти с ним на свидание, Элинор. Мы встречались еще пять лет и только потом поженились. Ты не можешь достаточно узнать о человеке всего за несколько месяцев.
— Полгода. Я встретила его шесть месяцев назад, — сказала я. Боже, даже я понимала, что это звучит жалко и неловко. От этого я почувствовала себя такой дурой…
— Вот именно! — подал голос отец. — Элинор, это ужасно. Просто ужасно. Нам очень жаль, что тебе так больно, но ты справишься. Я обещаю.
— Но, Чарльз, — вмешалась мать, — важно, чтобы она поняла, что необходимо больше времени для принятия решений. Это именно…
— Слушайте, я не хочу говорить об этом сейчас. Я просто подумала, что вам следует знать, что я вдова.
— Вдова? — переспросила мать. — Нет, я не думаю, что тебе следует считать себя вдовой. Не вешай на себя такой ярлык. От этого тебе будет только труднее выбраться из этой ямы. Как долго вы были женаты? — Я слышала в ее голосе осуждение.
— Полторы недели, — сказала я. Я округлила. Насколько это было печально? Я, черт побери, округлила.
— Элинор, с тобой все будет в порядке, — заверил меня отец.
— Да, — подхватила мать. — У тебя все будет хорошо. Ты снова встанешь на ноги. Надеюсь, ты взяла не слишком долгий отпуск в библиотеке. Ты же понимаешь, что при сокращении бюджета штата это неподходящее время для того, чтобы ставить под угрозу свою работу. Правда, я говорила с одной из моих подруг в совете больницы, и она упомянула, что ее дочь судебный библиотекарь. Она работает напрямую с несколькими известными адвокатами над некоторыми весьма впечатляющими делами. Я могла бы позвонить ей или дать ей твой номер телефона, если ты захочешь. У этой фирмы представительства на обоих побережьях.