Карина раскрыла «Легендариум», нашла нужную страницу. Тонкую, словно слегка промасленную, пахнущую цветами шиповника.
– С ума сойти, даже пахнет, как та книга…
– Ну ты же не ожидала, что четырехмерная копия будет наподобие ксерокса? – усмехнулся Митька. – Ну что, докуда ты дочитала?
– Я не все подряд читала, только более-менее нужные главы… а то тут всякой философской воды очень много. Вот, смотрите, тут все по-французски, но я вам сразу перевод зачитаю.
– Давай, – блеснул искрой в глазу Арноха.
– «Существование волчьей карты становится истинным лишь в одном из городов луны, виток при этом неважен. На Однолунной Земле карта столь же истинна, как в Трилунье. Но за пределами любого города луны истинной является лишь форма, которую в данном промежутке времени принимает карта. Буде карта имела форму кубка, ее сущность карты была неизвле… – Мрак безлунный, вот это слово автор точно сам изобрел… – не-из-вле-чи-мой, и кубок являлся лишь кубком.
Ежели карту скрыть за пределами городов луны, то через некоторую меру времени суть карты истает, останется лишь форма. Форма станет единственной сутью, и волчья карта исчезнет. Мы можем лишь гадать, каким окажется тот промежуток времени…» Ваш Лев Трилунья зануда, но суть ясна. Карта в одном из городов луны. И мы тоже в одном из них. Надо начинать искать.
– Утром и начнем, – заметил Митька. – Я же знаю, что ты, если не выспишься, то нормально не функционируешь. Так что утро вечера мудренее. – И обратился к Диймару: – Покажи, как слепки делаются.
– Я бы показал, но на чем? Может, в этой помойке пара книг завалялась?
При слове «помойка» Арноха усмехнулся. А Митька поморщился. Но смолчал.
– Если попадем в Трилунье, я бы поучился у какого-нибудь мастера этих… слепков и прочего, – задумчиво сказал Арно.
– Артефактов, – кивнул Митька. – Пользуйся словами, не стесняйся, они от этого не портятся. Давайте поищем, с чего бы слепок сделать. Хотя сойдет ведь любой предмет?
– Не надо ничего искать, – сообразила Карина, – и слепок можно именно с книги сделать. То есть вот…
Она покопалась в рюкзаке и вытащила многострадальный блокнот.
– Ого, не выбросила, – отметил Митька, – а сама грозилась.
– Да замечательно, что не выбросила. – И Диймар вкратце рассказал, как было найдено стихотворение-знак. – Надо было остальные страницы просмотреть, например эту. – И он точно так же, как недавно в поезде, вывернул страницу блокнота глубиной наружу.
Там не оказалось ничего. Белой пустотой зияли и три следующие страницы. А вот на четвертой…
– Чур мне! – Карина хотела выхватить у трилунца блокнот, но парень, хитро, по-лисьи щуря желтые глаза, убрал за спину руку с книжицей.
– Сейчас, как же! Договаривались же, ты ничего отсюда вслух не читаешь. По крайней мере, пока я не разрешу, – с видом завуча заявил он.
– А в ухо, разрешатель? – лениво поинтересовался Митька.
– Эх, он прав, – нехотя согласилась Карина. – Читай сам, Диймар Шепот.
И он прочитал:
Там, где слышен вой,
Где луне пропасть,
Я приду с тобой
Пошептаться, князь.
Не моя беда,
Что твой рок суров.
Я тебе отдам
Два витка миров.
Где луны алтарь,
Твой глубок чертог.
Схорони мой дар,
Чтоб никто не смог
Встать на волчий след
В городе луны.
Для тебя там нет
Больше глубины.
– Точно, знак, – сказал Диймар, закончив. – Стихи красивые…
– И для чего он? – спросила Карина. – Стихи какие-то бессмысленные.
– Не знаю, я же не специалист, – поморщился мальчишка, – я и в знаковости-то не очень уверен. Два витка миров… Ты помнишь, что последняя описанная форма карты – двойной глобус? Это точно про нее, а если ты в стихи не въехала, это не они виноваты.
Разругаться в пух и прах им помешал Арно. Он вдруг шумно, со вкусом зевнул, едва успел рукой прикрыться.
– Похоже, пора сворачивать праздник и спать, – подвел итог Митька. – Шепот, ты, говорят, умеешь согревающие знаки творить? Тогда с тебя по одному на каждого. Слепки завтра покажешь. Народ, разбирайте подушки и спать. Нас ждут, убиться, какие великие дела.
Глава 17О городских достопримечательностях
Карина проснулась оттого, что ее бесцеремонно трясли за плечо. Она обалдело заморгала, соображая, где находится, и заодно досадуя на то, что в последнее время часто приходится спросонок восстанавливать картину попадания на конкретное спальное место.
В полумраке сверкнули желтыми искрами Митькины глаза. Он-то и будил девочку.
– Подъем, серый волк, потом доспишь.
– Мить, чего надо?
– Чего-чего, соскучился сильно. Пошли побегаем?
Она чуть вслух не застонала. В волчью шкуру хотелось постоянно, особенно сейчас, за пару дней до полнолуния. Но где тут посреди города превращаться-то?
– С ума сошел, по улицам, что ли, бегать будем?
– Лучше! Я покажу, но сначала через глубину потолка выберемся! Потолок тут был не то чтобы высокий, но Карине все же пришлось становиться на плечи Митьке – сама бы не допрыгнула. Попробуйте-ка проделать такое, да еще и в помещении, где довольно чутко спят два парня, которых будить не следует.
Глубина потолка на первый взгляд до смешного походила на трехмерное чердачное пространство. Даже горы старинного (или просто – старого!) барахла по углам. Но предметы в них были процентов на девяносто другие. И теперь Карина точно знала, что настоящими вещами они не являлись – всего лишь проекциями. Выходами в трехмерные комнаты, залы, закутки. Их же путь лежал наверх – на крышу.
Рядом, легко подтянувшись, возник Митька. Карина впервые видела со стороны, как кто-то входит в глубину – до сих пор не до того было. И выглядело это странно – как будто, условно говоря, плоскость пола была водой, и друг вынырнул на ее поверхность. Без единой волны или каких-либо брызг, разумеется.
– Я тут подумала, – проговорила Карина, – что мы через глубину все время ломимся напрямик, то есть четко в противоположную стену, или, вот как сейчас, прямо вверх. А если я, например, не вверх полезу, а вон туда, направо поверну и выйду через ту грань, что будет?
Митька усмехнулся. В глубине потолка ему пришлось стоять слегка согнувшись, иначе его голова вышла бы на трехмерную крышу дома. Вот это было бы зрелище.
– На улицу вывалишься, – сказал он. – Не усложняй того, что само по себе непросто. Та грань образована наружной стеной здания. Сквозь нее, кроме улицы, идти некуда. Нам – вон туда. Подсадить или сама справишься?
Вот спросил! Карина усмехнулась – кривизне усмешки Диймар бы позавидовал – и подпрыгнула, вскидывая руки. Конечности легко прошли сквозь непостижимую грань, казавшуюся потолком. Карина ощутила под ладонями черепицу или что-то похожее. Оперлась и легко подтянулась. Навыки есть навыки, за пару недель никуда не делись.
Вынырнула – и чуть не задохнулась от порыва свежего влажного ветра. Впереди расстилались крыши под темными глиняными плиточками черепицы, внизу рыжий свет фонарей и пестрые огоньки гирлянд отражались в черных, мокрых, мощенных камнем тротуарах. Снег падал хлопьями, выстуживал воздух, но сам таял, не долетая до земли. До крыши, на которой стояла, во все глаза глядя на старинный город, Карина, снег тоже не долетал.
– Красота какая, – выдохнула она. Плеер оставила в рюкзаке, но легко было представить, какая песня играла бы сейчас. – А стены все из перфораций, – против воли к горлу подкатил ком, – а я смотрю как папарацци…
– И слышу я, как тает снег[2], – подхватил неслышно подошедший Митька.
– А вот и не напугал, – выдохнула Карина. – Ну что, спускаемся вниз и топчем местную брусчатку?
– Сказал же, мы сделаем лучше. – И Митька, озорно блестя глазами, широким жестом указал на простирающиеся насколько хватало глаз крыши.
У Карины от восторга руки-ноги прямо иголочками закололо.
– По крышам?! Нас же увидят!
Она попыталась воззвать к разуму, Митькиному или своему, но неудачно. Разум затаился в темном углу. Восторг перевесил прочие эмоции. Ночью. Бежать. По крышам Города луны. Над новогодними елками, пропахшими корицей кофейнями, блестящими мокрой брусчаткой тротуарами…
– Если нас и заметят, то примут за глюк или просто местный фольклор обогатят новыми бреднями, – пожал плечами Митька. – Ты научилась, надеюсь, не раздеваясь превращаться, чтобы хвост не отморозить?
– Скорее да, чем нет. – Карина потерла запястья, именно они обычно страдали от врастающей при превращении одежды. – Да неважно, Мить. Собрались бежать, так чего треплемся?
– И то верно. – Не закончив фразу, Митька привычным, прямо-таки гимнастическим кульбитом нырнул вперед, из кувырка вышел волком. Карина решила выпендриться и начала превращение с ног… точнее, задних лап. Но еще до того, как волна замены одних клеток на другие дошла до головы, выпендреж потерял всякий смысл – маленькая волчица такими категориями не мыслила.
Угол зрения изменился, теперь горбатые крыши занимали большую часть пространства. И единственным чувством при виде темно-красной черепицы была легкая досада. Бежать по такой сомнительной тропе было скользко и не очень-то удобно. Но все равно удовольствие от бега с лихвой компенсировало эту мелочь.
Воздух пах мокрым снегом и старым городом – дымом каминов, выхлопами автомобилей, новогодними сладостями, сырой штукатуркой и еще людьми в шерстяных пальто, кошками, птицами, мышами… На ароматы город был едва ли не богаче, чем лес.
Скользя когтями по обожженной глине, то взметаясь над коньком крыши, то слетая по ее скату, то теряя из обзора небо, то на секунду оставаясь с ним один на один, Карина-волчица летела за своим белоснежным собратом над Вторым городом луны.
А Митька-волк прекрасно знал, куда бежит, и вел подругу за собой.
В последний раз она оборачивалась волком совсем недавно – на пути в Над. Но сейчас ощущение безумной, клокочущей в венах, распирающей грудь радости казалось пришедшим из каких-то совсем уж неописуемых глубин ее существа-естества. Словно каждая клеточка пела человеческим голосом и в унисон тут же выла звериным воем. Каждая хромосома дрожала, завершив превращение, – я волк, и все на своих местах.