Увидев меня — невидимого — жутко побледнела.
Потом вдруг жадно сглотнула: почувствовала мою жажду.
Но нездешний ветер унес меня…
…Больница для героев-подводников на Обводном переполнена была — героев у нас всегда навалом, поэтому «рожали» все вместе — так даже веселей.
Однажды как раз во время этой процедуры увидел через окно: вышагивают через двор лысый и седой — Алехин и Грунин!
Сердце заколотилось радостно. И тут в покое не оставят!
Главврач в палату ворвался:
— Заканчиваем, заканчиваем! Важные посетители!
Всех, кроме меня, выкатили в коридор.
Коньяк… конфеты. Ого!
— Ты тут не расклеивайся,— Грунин хрипит.— А потом, если захочешь, к нам приезжай!
Как это — если захочешь?!
— Работу тебе найдем!
Как это — найдем работу? А что же я — ее потерял?
А я-то приготовился сопротивляться коварным их планам!
Так что ж они?.. Неужто просто по-человечески зашли?
— Ну… если что…— Грунин поднялся.
Недолго побыли! Алехин вообще ни звука не проронил! Ушли. А я остался, как девушка, которая к долгому сопротивлению приготовилась, а никто, оказывается, и не домогался ее!
Наутро Геныч с Ромкой пришли.
— Твоя глупость просто изумительна! — Ромка говорит.— Неужели ты этому поверил? — на Геныча кивает.— Разведка… разрядка… Тьфу! Да просто для рекламы водки использовали тебя! Душа твоя, жаждущая водки, влетела в некроантенну, что в торговом центре установлена была, завибрировала она на водочной частоте, и резко усилился спрос на водку на какое-то время. Решили они такое попробовать. Но, насколько я знаю, теперь отказались.
— И… что?
— Ну как — что? — Геныч усмехнулся.— Алехин твой виллу купил на Кипре. У этого попроще вилла…
Ромка обиженно отвернулся.
— Да и этот твой, Маркони американский, тоже поднялся, я думаю! — Геныч закончил.
Да, мистер Карпентер!.. А еще ВАСП!
— В общем…— Ромка меня добил: — Если вычесть их затраты на твое содержание и покупку, доход у них от всей этой операции — три процента!
— Три процента всего? — Я был убит.— За… три процента?
— У них на этот счет строго! — Ромка пояснил: — Доход выше пяти процентов вообще запрещен!
Ромка явно маялся, уйти рвался. Что-то ему здесь не нравилось… «Рожание слонов»?
— А ты что же?! — я к Генычу обернулся.
— Я выполнял свой долг! — мертвенно Геныч произнес.
— …Карточный! — Ромка усмехнулся.— В общем, выкинь всю эту дурь из головы — разведка, разрядка… чушь! Куда подаваться-то думаешь?
Я промолчал. Хотел только спросить у них: как там Нелли? Но у кого спрашивать?!
Выписался. По городу бродил. Увидел свое отражение в телефонной будке — в ужасе закричал. Потом все же взял себя в руки, сообразил: это не отражение вовсе — стекла нету; в будке… другой человек!
Да-а… Думал — хотя бы на войну работаю, а оказалось — на водку! А ты бы лучше хотел за коммунистические (капиталистические) идеалы геройски погибать? «В жизни всегда есть место ангелам»?
Приучили к этому наркотику! Время отвыкать.
Конечно, Грунин мог бы сказать: «У нас зато были идеалы!» …Да. Но какие?!
Постепенно успокаивался.
И три процента — чем плохо? Тоже деньги, хоть и не мои.
В Сонькину Губу на поезде добирался. Сначала все заводил себя, что должен мстить, но постепенно разомлел, пригрелся… Кому мстить-то? Друзьям?
Рядом со мной пышная, теплая женщина сидела, постепенно расстегивая вязаные кофты, одну за другой, все время что-то уютно говорила.
— Вы вообще слышите меня?
— Извините, задумался в тепле. Так что?
— Так я и говорю вам: чистый кавалер. На станции каждый раз встречает меня! Расписание знает!
— Кто, простите?
— Да Дюша мой!
— Какой, простите, Дюша?
— Ну, Дюша!.. Индюк!
А-а-а. Поглядел на нее.
Да она и человеку может понравиться!
— А где выходишь-то?
Оказалось — далеко. Закемарил от тряски. Резко просыпаюсь — трогает за плечо.
Сошли с ней на станции. Действительно! Стоит это тропическое чудо: индюк!
Увидел меня, кровавую кишку надул под подбородком, зашипел. А на кишке еще кисточка трясется… Янычар!
Остановился. Она кокетливо ко мне обернулась:
— Ну, ты идешь — нет? Рюкзак тогда мой надень!
И как всегда — обмишулился! В рюкзаке этом оказалась вся причина! Хоть индюк ее и кавалер, а рюкзаков не носит!
Игриво болтала со мной, пока шли, я распалялся, как индюк, и как всегда — промахнулся! Думал, это она меня разжигает, а она — индюка!
Маркела на них нету!
Зашли в избу, сели на скамейку. Скинул рюкзак. Двигаюсь — отодвигается!
— Так ты чего?
— А ты чего?
— Так ведь приглашала!
— И шо?
— Ну как «шо»?
— Да шобы я такому костлявому!
— Да где же я костлявый? Шелковистый, как таракан!
Тут стекла в окне вдребезги, этот бешеный индюк в горницу влетел, выгнал меня на улицу, мчался сзади, взлетал-клевал. В глухую чащу меня загнал. По урочищам, по болотам шастал я — еле к Сонькиной Губе выбрался, мокрый, грязный, ровно лешак какой!
Передо мной спуск. Долина в тумане — и избушка моя! И от нее на все пространство стук разносится!
Кто бы это там хозяйничал?
Побежал!
Врываюсь в избу… никого!
Запахи какие-то знакомые, а никого нет.
А стук идет!
Вбегаю во двор!.. В дальнем, скатывающемся вниз углу, где роятся комары… Новая уборная! Желтая, как свечка! Сияет!
Раньше в крапиву приходилось бегать…
И стоят друзья: Геныч, Маркел, Коля-Толя!
К моему приходу старались — позвонили, видно, в больницу, узнали!
Геныч, как ответственный за бдительность, на всякий случай на клозетную дверь щеколду и снаружи приколачивает — отсюда на всю округу и стук!
Опробовал Геныч: легко вертится, надежно запирает! После этого подошел ко мне. Обнялись.
— Вот тебе Трон Генсека! — Маркел захихикал.
— Давай… «рожай слона»! — Геныч говорит.
Потом я, не в силах скрыть чувств, обернулся.
— А…
— Будет тебе А…— Коля-Толя захохотал.
И тут — прямо, гнилые ворота повалив, въезжает во двор роскошный БМВ!
И выходит Она!
Молчим.
— Тут я… кастрюлю у тебя оставила… заехала проведать.
— Проведай.
— И как вообще… она тут себя чувствует? — смущенно Нелли спрашивает.
— Текеть! — отвечает Маркел.
— Я и лудильщика с собой привезла! — смущается она.
И вылезает в роскошном свитере лудильщик. Обнялись.
— Ну что же,— лудильщик Рома произносит.— Пошли лудить!
Стала она меня долечивать: травяные притирания, тихий массаж. Примерно месяц так было, потом — ухватила за ногу, по лесенке стащила, проволокла в пыли через двор, мордою об забор жахнула — все как рукой сняло!
Алехин подтвердил прежнюю программу: опускаться, в глаза не бросаться. Должность — старший монтажа отсека.
Объяснял ей про конспирацию, что на самом деле я — большой человек, но чувствую: не верила!
Жили мы с ней неплохо. Но и не очень хорошо. Однажды услышал про нас в магазине:
— Он сам электрик, она — шорница. Но не стирает, не варит ему — никто не видал, чтобы у них дым из трубы шел!
Не без намека ей это пересказал. Усмехнулась:
— Зато я сама время от времени вылетаю из трубы!
…Не сразу понял эти ее слова, но потом, к сожалению, понял. Сошлась она с бабкой Секстиньей, колдуньей местной, которая кроме прочего зелья варила и самогон.
И Нелли в сарае, где у нее шкуры свисали, стала как-то подолгу пропадать. Выходила с каким-то странным блеском в глазах.
А однажды вижу — выходит из сарая. Идет через двор. Вдруг начинает брести как-то по кругу — и валится, как подломленная!
Бросаюсь к ней. Приподнимаю. Глаза полуоткрыты… Пьяна!
Отнес ее в избу. И тем не менее ночью опять все произошло, с какой-то особой яростью на этот раз!
Тишина. Потом спрашиваю:
— Так что с тобой происходит?
— А с тобой? Погляди на себя — ты же приехал совсем другой!
После всех Метаморфоз Овидия — немудрено!
Долго смотрел на себя в зеркало… Да-а!
Ведь это же я, когда прилетал с Рекламой Водки, зазомбировал ее!
Молча улегся. Она ко мне потянулась:
— Единственное, что остается у тебя… всегда — запах! Горький запах кинопленки! Сводит с ума.
…Еще не хватает — начать пленку рекламировать!
Наутро после пробежки решительно подошел к ней:
— Все! Больше ты не будешь пить! Бутылки я твои перепрятал… сам буду давать.
— Как вы безжалостны,— пробормотала она, еще полностью не проснувшись.
Однажды рано утром — гудок. Выглядываю — Геныч, как истукан, сидит в своем уазике.
— Ну что, может, хватит тебе тут с бабами, может, делом займемся?
Гляжу — удочки и подсачник торчат.
— Ну! Конечно!
Приехали в Плетневку. Спустились в глубокий овраг, где якобы должны быть черви.
Тут мы прошлый раз с Ромкой рыли. Теперь они вряд ли когда с Генычем помирятся! Разве что через меня!
Пыль, сушь! Никаких червей! Сухая сажа летит в глотку — жители сбрасывают ее в овраг из печей. И снова я какую-то дикую вину свою чувствую, что червей не обеспечил! Друг мой как лучше сделать хотел, уладить сразу все прошлые и будущие конфликты, а черви где?
— Давай дальше пролезем! — говорю.
— Так там же помойка.
— Зато, может, и черви там?
Уже как бы я уговариваю! Геныч недовольно повел усом, но полез за мной.
Помню, с Ромкой тут рыли… Вот тот спрессованный зипун… Ближнее Зазипунье… дальнее Зазипунье! Ну-ка, гнилую ту досочку отвалим… Е-есть! Полное счастье! А-атличные черви!
В тот раз, помню, вылили на нас с Ромкой помои: картофельные очистки болтались на ушах… теперь другие пошли подарки: «маленькие», хрустально звеня, сверху на нас посыпались!
«Маленькие» — это еще ничего: елочные игрушки. Вот есть еще в наших краях бутылки из-под «Плодового» — вот те да: огромный «фауст» со стеклянным дном в четыре сантиметра… Тяжче булыжника!