— Его они оставили, он несъедобен, — брезгливо сморщился Салениек и сорвал со стены портрет. Он потащил его в смежную комнату и бросил лицом в кучу загаженной соломы. Через разбитые оконные стекла врывался ветер, играя с листами разорванных книг, в их шелесте как бы слышалась насмешка: «Культура, культура, новая Европа…»
Один человек тут ничего не мог сделать. Здесь нужна была помощь. Не задерживаясь, Салениек поспешил обратно в исполком. Там он посоветовался с Зентой, как лучше организовать население, чтобы привести в порядок школу.
— Надо будет привлечь родителей, — рассуждала Зента.
— Может, у вас уже есть список детей школьного возраста? — спросил Салениек.
У Зенты такого списка не было. Но она считала, что выход можно найти — разослать извещения и пригласить родителей на воскресник по уборке школы. За два дня — в пятницу и в субботу — Рудис Лайвинь разнесет извещения уполномоченным десятидворок, а те сообщат населению.
Салениек пошел разыскивать учителей, чтобы поговорить с ними: кто и какой предмет раньше преподавал, как теперь распределить уроки.
В субботу после обеда Салениек случайно встретил Мирдзу.
— Надеюсь, что завтра вы явитесь на воскресник со всеми своими десятью дворами, — пошутил он.
— Что за воскресник? — удивилась Мирдза.
— Как, разве вас не оповестили? — забеспокоился Салениек. — Школу хотим прибрать.
— Почему же вы говорите об этом так поздно? — упрекнула Мирдза.
— Но ведь исполком должен был разослать извещения, — оправдывался он.
— Никакого извещения я не получала!
Они зашли к Пакалну, но и тот ничего не знал.
— Как же теперь быть? — развел Салениек руками. — В будний день никто не захочет прийти, а ждать еще неделю…
— Как — что делать? Надо оповестить сегодня вечером. Я возьму велосипед Эрика и объеду, если не полволости, то хотя бы ближний конец.
Мирдза сразу же прикинула, в какие дома стоит заезжать и какие следует объехать стороной. К Саркалиене, например, нечего и заглядывать. К Думиням все же нужно завернуть — у них двое детей школьного возраста. Ирма, услышав, что необходимо пойти помочь, сразу же начала размахивать руками — им, право же, некого послать. Сам с одной ногой, у нее дети и скотина на шее, Алвите должна картофель копать, из-за всех этих хлопот с работами задержались. Мирдза, не дослушав ее жалоб, поспешила к Гаужену и Лауску. Потом к Эмме Сиетниек, сестре Густа Дудума, у которой двое ребят пойдут в школу.
Во дворе она чуть было не сбила с ног самого Густа, который неожиданно, хромая, вышел из садовой калитки. Не ответив на приветствие, он встал в калитке, словно охраняя свое жилье от непрошеной гостьи.
— Хозяйка дома? — спросила Мирдза.
— Здесь еще нет хозяйки, — буркнул Густ.
— Простите, а я думала, что уже обзавелись, — насмешливо сказала Мирдза. — Секретарша исполкома Зента Плауде послала меня пригласить вашу семью на воскресник по уборке школы.
Мирдза произнесла магические слова. Густ немедленно отошел от калитки и жестом пригласил Мирдзу войти.
— Проходите, — он заторопился по ступенькам наверх, чтобы отворить дверь, — скажите, когда это будет? Мы во всяком случае придем. Как же, школу надо привести в порядок, — быстро говорил он, словно боясь, что Мирдза может уйти.
Не желая на этот раз обидеть незадачливого вздыхателя, Мирдза пошла за ним в комнату. Эмма накрывала стол к ужину.
— Эмма, еще один стакан для гостьи, — скомандовал Густ сестре. — Садитесь, пожалуйста, ближе к столу, — он быстро снял со стула свой пиджак.
Мирдза села. Ей было смешно, что Густ так вежливо ухаживал за ней. «Разве я не знаю, что все это — ради Зенты», — подумала она и сказала:
— Простите, что я так поздно ворвалась к вам. Зента еще вчера разослала извещения, но его почему-то не передали.
— Ничего, ничего, — успокаивал Густ. — Ах, уже вчера? Наверное, опять этот Рудис Лайвинь виноват. Я думаю, трудно все же приходится Зенте, ведь наш председатель такой… — он не договорил. — Зачем ей так маяться? Могла бы легче жить. На ее месте даже мужчине было бы нелегко.
— Что поделаешь, если мужчины не берутся, — ответила Мирдза, только ради того, чтобы поддержать разговор. — Зента ведь очень энергична. Все ее уважают, никто не может попрекнуть, что у Советской власти плохие работники.
Светлые усы Густа дернулись.
«Я-то понимаю, как трудно тебе воздержаться от того, чтобы не обругать большевиков, — усмехнулась Мирдза про себя, — попробуй, раскуси этот орешек — скорлупа претвердая, а внутри — Зента».
— Эмма, принеси гостье меду, — снова скомандовал Густ. Не только меду, птичьего молока он приказал бы принести, чтобы только подольше задержать Мирдзу и поговорить с нею о Зенте.
Когда Мирдза ушла из дома Дудума, уже стемнело. Как ей хотелось поехать сейчас к Зенте, переночевать у нее и посмеяться, рассказать, как Густ угощал ее медом.
На следующее утро Мирдза привязала к велосипеду вилы и поехала в школу. По дороге она нагнала старого Пакална, который с таким же оружием шагал по направлению к местечку. Поравнявшись с ним, Мирдза соскочила с велосипеда и спросила, куда он направляется.
— Как куда? — ответил Пакалн вопросом. — Сама вчера звала помочь, а теперь смеешься над стариком.
— Но разве вам обязательно идти? — упрекнула его Мирдза. — У вас дома ведь нет школьников.
— Через шесть-семь лет будет! — Пакалн гордо тряхнул бородой.
В местечке к ним присоединились Гаужен и Балдиниете с четырьмя мальчиками. В школе собралось порядочно людей с вилами, лопатами, метлами, ведрами и тряпками. Дудум и Эмма Сиетниек приехали на лошади, Лауск сдержал слово — привел с собой десяток подростков, батрачивших при немцах у хозяев, а теперь желавших опять учиться.
— С какого конца будем начинать? — спросил Пакалн, стоявший в дверях и оценивавший взглядом замусоренное помещение. — Учителю бы надо распоряжаться, он здесь хозяин.
Салениек уже заранее решил, что правильнее всего будет выкопать глубокую яму и свалить туда весь мусор, чтобы он сгнил в земле и ничем бы не напоминал о годах немецкого господства. Место для ямы выбрали за дровяным сараем. Мужчины сразу же взялись за лопаты. Женщины и дети ссыпали в ведра осколки бутылок и таскали их к яме, чтобы бросить их туда раньше остального мусора.
Яма была почти уже вырыта, когда явилась Зента и поздоровалась с работавшими. Салениек вопросительно посмотрел на нее, ожидая, что она сейчас объяснит, почему она не оповестила всех, как обещала. Но Зента вела себя так, словно все было в порядке, и, когда Салениек спросил ее, она очень удивилась.
— Как же тогда люди догадались, что надо прийти? — спросила она наконец.
— Этим мы обязаны Мирдзе, — ответил Салениек. — Она похлопотала.
Для Зенты это явилось полной неожиданностью. Она тут же нашла виновника недоразумения — Рудиса Лайвиня, осунувшегося и бледного. Кто знал его, сразу же мог догадаться, что парень вчера опять выпил и его мучает головная боль. Зента набросилась на него — почему не разнес извещений. Чуть ли не со слезами на глазах Рудис божился, что извещения он потерял. В пятницу утром он прежде всего зашел на почту спросить у почтовой барышни, нет ли писем, чтобы заодно можно было отнести; после этого он направился в другой конец волости и, только пройдя порядочное расстояние, спохватился, что извещений нет. Вернулся, искал на дороге, но не нашел. Думал, может, оставил на почте, но и там не оказалось. В этот день он ничего не сказал, пошел домой к матери, надеясь, что извещения найдутся. А назавтра он уже не решался признаться Зенте в пропаже, так оно и осталось.
— Ну, тебя следовало бы выпороть! — воскликнул Пакалн. — Так обращаться с государственными бумагами. Ведь можешь невесть какие важные документы потерять.
— Не понимаю, дурак ты или только прикидываешься? — Зента тоже очень рассердилась. — Ну что там такого страшного — взял бы копию извещений или попросту передал бы уполномоченным устно.
— Я думал, что так нельзя, что нужно обязательно отнести бумагу, — оправдывался Рудис, наивно тараща глаза.
— Лучше возьми-ка, сынок, лопату и искупи свою промашку усердной работой, — разрешил Лауск спор. — Ведь собрались мы, что же еще.
Когда яма была готова, в нее сперва свалили битое стекло, потом вилами начали бросать загаженную солому.
Раздался громкий хохот: это ребята накололи на вилы измазанный нечистотами портрет Гитлера и потащили его к яме, выкрикивая «хайль».
— Вот он наконец получил свой «раум»[4], которого так хотел! — воскликнула Мирдза, бросив в лицо «фюрера» охапку грязной соломы. — Из школы мы его вымели, надо думать, что время выметет и мусор, оставленный им кое у кого в голове. — Она метила в Густа Дудума — на воскреснике он был единственным из всех богатых хозяев. Но от него не было никакой помощи, он только и знал, что вертелся около Зенты да временами покрикивал на сестру:
— Эмма, выгреби из этого угла! Эмма, пройдись вот здесь метлой!
Было похоже — он только для того и приехал, чтобы командовать сестрой, словно она самостоятельно ничего не умела делать. Смешнее всего было видеть, как он, заметив, что Зента нагибается к мусору, сейчас же посылал туда Эмму. Зента, избегая этой помощи, переходила в другую комнату, но Густ находил ее всюду и сразу же раздавался его голос:
— Эмма, иди сюда!
Наконец Мирдзе удалось остаться с Зентой в отдаленном уголке и спросить:
— Почему же наша третья комсомолка не пришла на воскресник? Или тоже не знала?
Зента покраснела: ее тоже беспокоил этот вопрос, впервые возбуждая некоторое недовольство Майгой. Ведь Майга здесь могла поближе сойтись с людьми и показать, что комсомольцы, все равно — крестьяне или горожане, не боятся никакой работы.
— Она знала, — ответила Зента чуть погодя. — Сейчас я пошлю за ней Рудиса.
Но Майга уже входила сама в школу. Все лицо у нее было закутано в платок, выглядывал только нос. Глаза, прятавшиеся в тени платка, были грустные, как у человека, страдающего от сильной боли. Оказывается, что у Майги еще ночью разболелся зуб, она промучилась до утра, затем достала у хозяйки порошок и уснула. Поэтому она опоздала, и это ей очень неприятно. Зуб и теперь еще ноет. Пусть ей дадут самую трудную работу, она постарается выполнить свою норму.