Озол зачитал, кому и куда направиться. Он старался не смотреть на Майгу, но, окидывая взглядом остальных, не мог не заметить в ее глазах металлический блеск; тонкие ноздри раздувались, как у зверька, нюхающего воздух в предчувствии опасности. Выслушав поставленную ей задачу, она сощурила глаза, словно прикидывая, насколько ей это выгодно, и успокоилась. Да, своим маршрутом она могла быть довольна, — сделав крюк в два километра, она сумеет зайти в «Дукстениеки» к Мелнайсам.
Комсомольцы собрались уходить. Чтобы задержать Зенту, Ванаг попросил у нее еще какой-то отчет, который ему будто бы спешно надо было отослать в город. Когда комсомольцы разошлись, а Озол направился к Кадикису, Ванаг положил руку на отчет и сказал:
— Мне он не нужен. Хотел только предупредить тебя относительно Майги. — И он рассказал Зенте о подозрениях в отношении ее бывшей подруги и о намерении выследить Майгу, чтобы поймать бандитов.
— Этого не может быть! — воскликнула пораженная Зента. — Нет, я не верю.
— Пока окончательно еще не доказано, — согласился Ванаг, — но скоро все это выяснится. Если она зайдет к Мелнайсам, тогда отпадут все сомнения.
— Нет, это немыслимо! — протестовала Зента, схватившись за голову. Ею овладел ужас. Так долго подле нее извивалась змея, а она этого не замечала и из-за нее даже повздорила с Мирдзой. Если отношения с Майгой и не были уже такими сердечными, как раньше, то все же она продолжала сочувствовать ей — такой одинокой на чужой стороне, потерявшей родителей и оставшейся без друзей. Временами ее даже мучили угрызения совести, и она упрекала Мирдзу за то, что она чуждается Майги и старается отдалить от Майги и ее.
— Ты перестань мудрствовать, возможно это или нет, — довольно резко прервал ее размышления Ванаг. — Если что-нибудь надо делать, то нечего рассуждать. Я начинаю жалеть, что предупредил тебя. Если у тебя к Майге такие симпатии, то еще можешь все испортить.
Зента испуганно взглянула на Петера, удрученная его резкостью. Потом, не поднимая глаз, сунула бумаги в ящик, надела кофту и вывела велосипед на улицу. Петер в окно видел, как она уехала, сразу же набрав большую скорость.
«Не надо было таким тоном говорить с Зентой», — сердился он на себя и с досады кусал губы. Как трудно ему бороться со своей несдержанностью, все еще вырываются слишком резкие слова — о них не надо жалеть, если они предназначены для врага, но в обращении с друзьями грубость непростительна. Вот и теперь, слова его, как крапива, обожгли Зенту, а ведь ей он говорил бы самые нежные слова, если бы только хватило смелости. Нет, он не осмеливался. Она всегда была такая спокойная, такая со всеми приветливая, добрая и обходительная, что он рядом с нею казался себе неуклюжим медведем. Да, медведем, которому так и хотелось подхватить Зенту на руки. Но он сдерживал себя — вдруг она заметит, какие чувства бушуют в груди ее послушного ученика, и начнет его избегать, сторониться… И вот… Эх, хотелось стукнуться головой о стенку. Быть может, Зента все время терпела его только потому, что, как комсомолка, считала своим долгом помогать ему в учебе, ну, а если ее терпение кончилось? «Тогда ты получишь по заслугам», — он ударил себя кулаком по лбу.
У исполкома остановилась машина. Приехал Упмалис и еще несколько человек, все они зашли к Кадикису, только одного из прибывших Упмалис проводил к Ванагу и попросил временно устроить в его комнате.
Примерно через час начали собираться истребители, жившие поблизости. Ванаг размещал их в зале заседания, чтобы случайные посетители, увидев их, не разнесли по волости весть о подготовке операции.
Время шло, один за другим начали возвращаться комсомольцы. Подходили извещенные истребители. Пришли несколько незнакомых людей и спросили Озола. Наконец собрались все. Не было лишь Майги. Кадикис, Озол и Упмалис нервничали, опасаясь, что она может не вернуться вовсе. Если Майга заметила возникшие против нее подозрения и испугалась, что бандиты могут попасться и выдать ее на допросе, или вообще изменила свои планы, то она, действительно, могла и не вернуться, попытаться где-нибудь спрятаться, исчезнуть навсегда.
Среди людей, готовых к борьбе, Зента как-то растерялась. От быстрой езды и, может быть, от терзавшего ее волнения ей стало жарко, захотелось пойти домой — умыться. Попросив у Ванага разрешения отлучиться на полчаса, она позвала с собой Мирдзу. Хотелось с близким человеком поговорить о Майге, добиться полной ясности. Но у Мирдзы не было желания уйти хотя бы на минуту из комнаты, где развивались столь важные события, ей хотелось самой присутствовать, передавать из комнаты в комнату распоряжения, слушать смелые предложения Упмалиса и восхищаться хладнокровием, с которым он готовился к предстоящей схватке, обещавшей быть совсем не легкой. Мирдза отказалась пойти с Зентой, и та уехала одна, но Ванаг заметил, что едет она так неуверенно, словно только недавно научилась ездить. И он снова пожалел, что несколькими сердечными словами не исправил свою недавнюю резкость, но кругом были люди, а он не умел одним словом или взглядом высказать свои чувства.
Наконец примчался на велосипеде один из наблюдателей и сообщил, что Майга по дороге из исполкома сделала крюк и зашла к Мелнайсам. После ее ухода Розалия Мелнайс поспешила на восточную опушку бора и там под корни сосны положила записку. На обратном пути Розалия задержана, и вот — бумажка, найденная под сосной.
Записка была краткой, шифрованной:
«Милый! Сегодня вечером ко мне не приходи. У меня много работы. Буду дежурить всю ночь. Когда освобожусь — сообщу. Милочка».
— А Майга? Куда делась Майга? — нетерпеливо спросил Озол.
— Только что видели, как она входила в домик Зенты Плауде, — сообщил наблюдатель.
— В таком случае сейчас же задержим ее там, — решил Кадикис.
Небольшой промежуток времени отделял их от трагедии, разыгравшейся неподалеку от местечка, в маленькой усадебке, одиноко прилегавшей к березовой роще, у изгиба реки, а со стороны дороги утопавшей в пышной чаще кустов сирени и жасмина.
Придя домой, Зента умылась. Мать позвала ее покушать и поставила на стол жареные грибы и картошку. Девушке не хотелось есть, но, чтобы не огорчать мать, надо было хоть немного положить себе на тарелку.
Мать и дочь еще не успели встать из-за стола, как постучали в дверь и вошла Майга. Ее также усадили за столь мать Зенты не впервые баловала «сиротку» — так она иногда называла Майгу.
— Значит, решили серьезно взяться за это дело? — спросила Майга, стараясь, чтобы в ее голосе слышалась радость.
— Должно быть, — рассеянно ответила Зента.
— Давно бы пора! — воскликнула Майга. — Больше нельзя было терпеть! Они ведь могут уничтожить весь советский актив, — стала она возмущаться.
Зента подумала о том, что враг не мог бы так возмущаться, здесь, возможно, произошло какое-то недоразумение, которое скоро выяснится.
— Как по-твоему, операция начнется сразу? — попыталась уточнить Майга.
— Что вы тут все намеками говорите? — мать пытливо посмотрела на девушек. — Или опять будут ловить бандитов? Весной уже ловили — и что получилось? Разве волка в кустах поймаешь? Ешь, дочка, — она пододвинула Майге тарелку с грибами, — только сегодня собрала. Недавно я подумала, что ты тоже собралась по грибы; только вышла из леса и чуть не столкнулась с тобой. Нет, смотрю, ты без корзинки. А потом ты так быстро повернула на дорогу в «Дукстениеки», что я не успела ни окликнуть, ни рукой махнуть.
Зента вздрогнула, словно ее ударили. Вилка со звоном полетела под стол, а Зента наклонилась за ней, стараясь совладать с волнением, от которого кровь ударила в голову. Значит, все же, все же!
Должно быть, Зента не сумела скрыть своего волнения, вероятно, на лице ее отразилось чувство отвращения, и Майга поняла. Зента увидела, как ее глаза застыли, словно гипнотизируя. «Как гадюка! Она смотрит, как гадюка!» — подумала Зента, вся дрожа. Шея Майги странно изогнулась, в глазах сверкнула злоба. Все это продолжалось лишь одно мгновение, затем Майга стремительно вскочила и с необыкновенным проворством сунула руку в карман, так же быстро выхватила ее и вскинула. Зента успела заметить в ее руке что-то черное и блестящее, затем она почувствовала толчок, ей показалось, что все рушится и кружится, заволакивается полной темнотой. Это было ее последнее ощущение.
Но ничто не рушилось. На дворе стоял ясный день, и к маленькому домику подходили пятеро вооруженных людей. Трое из них спрятались в сиреневых кустах, а двое направились к двери. Они не успели постучаться, как дверь распахнулась от сильного рывка и навстречу им выскочила Майга. При виде людей она пронзительно закричала:
— Помогите! Убили их!
Как безумная, Майга бросилась через большую цветочную клумбу. Словно не замечая никого и продолжая выкрикивать одни и те же слова, Майга метнулась в сторону рощи и побежала между сиреневыми кустами, но здесь ее схватили сильные руки и оттолкнули обратно. Убедившись, что ей не уйти, Майга притихла и залепетала:
— Там… убиты…
Ванаг отделился от группы и, споткнувшись о порог, бросился в дом. На полу, в луже крови, лежали Зента и ее мать.
Не понимая, что делает, он подхватил Зенту на руки, огляделся вокруг, словно ища, куда ее положить, затем выбежал со своей ношей во двор… Забыв обо всем, он кинулся к дороге, видимо, желая унести Зенту к себе в комнату, прочь от этого ужаса, от крови, хотя не знал, жива ли еще девушка.
— Что ты делаешь! — крикнул Упмалис. — Сейчас же положи ее на кровать. Осторожно, без сотрясения! Возможно, она еще жива.
Только теперь Ванаг сообразил, что она, быть может, и не жива, и еще бережнее, словно хрупкий надломленный цветок, он понес Зенту обратно в комнату и уложил на белую постель, которая сразу же начала окрашиваться в красный цвет.
Наказав остальным покрепче держать Майгу, Упмалис тоже направился в дом.
— Рана еще кровоточит, значит жива! — воскликнул он. — Беги скорей в местечко за фельдшером, он у тебя в комнате. Пусть идет со всем перевязочным материалом. Нет, останься, я привезу его на машине.