– Лагеря на вершине скалы? – спросила Реа, нагоняя Михали.
Он помотал головой.
– Слишком открытое пространство. Ветер разнес бы их в клочья. Мы обогнем обрыв.
Ехать было намного тяжелее, чем и в первый день в Ксигоре, и в ту поездку в горную деревню. Реа была очень благодарна Лефке, которая знала дорогу и не обращала внимания на то, как ноги девушки впивались в ее бока на каменистых ухабах.
Вдали от города ветер трепал одежду, выбивая слезы из глаз, и сурьма стекала по щекам. Хорошо еще, было не настолько холодно, чтобы капли замерзали на коже.
Дальше тропа сворачивала налево, поднимаясь по холму, который изгибался вдоль обрыва, но Михали съехал с нее и двигался прямо, под тень нависших над землею валунов. Реа пригляделась и заметила бледные метки на камне. Вероятно, они обозначали дорогу к лагерям.
Солнце уже сверкало над головой, когда Михали наконец остановился. Впереди, скрытая от чужих глаз, меж отвесных скал ютилась долина с деревьями и реками. Она была глубокая и узкая, со множеством изгибов, и походила на древнюю, давно высохшую реку. На севере она взбиралась обратно в горы и тянулась долгой тропой еще на много миль. Раньше здесь располагалось единое плато, но течение времени и воды создало громадный раскол, трещины от которого тянулись во всех направлениях.
– Тут граница, – объяснил Михали. – Хотя здесь еще продолжается Ксигора, мы практически в Амолове.
– А где лагеря?
– В русле высохшей реки, на краю долины. Ответвления реки Довикос пересохли много лет назад. Святые не могли поддержать течение, – нерешительно добавил Михали.
– О…
Стратагиози похитили дары святых, однако и тем не принадлежали чудесные силы: многое они забрали у земли. Водные течения, восходы и закаты вырвали из лона природы и пленили в людских руках.
После того как Люко Домина убил собратьев и переименовал себя в стратагиози, тайна обретения даров потерялась в веках. Возможно, и в прошлом проводили особый ритуал вроде того, что и Васа, проглотивший окровавленный комок почвы после того, как жестоко расправился с семьей предшественника, и это оставило метку матагиоса на его языке.
Рее вспомнилось, как они переходили реку, когда на них обрушился град стрел, и какого удивительного цвета была вода. Наверное, отчасти дары природы возвращались в ее лоно?
Михали тронулся с места, и Реа последовала за ним, позволяя Лефке выбирать дорогу. Их окружали голые стволы деревьев и снежные сугробы, но вместо мирной тишины, как в доме Ласкарисов, здесь царила неспокойная атмосфера, казалось, будто воздух потрескивал, как корка льда. Девушка подумала о саде Ницоса с искусственным снегопадом и заводной колибри, но она догадывалась, что в здешних диких краях механические творения брата долго не продержались бы.
Она так увлеклась созерцанием пейзажа, что чуть не забыла, куда они направляются. Хрустнула ветка, и Реа сразу же пригнулась, натянув поводья. Михали обернулся и махнул девушке рукой.
– Стражники подают сигнал, что они рядом.
Реа поехала дальше, нервно озираясь, но вокруг ничего не происходило. Когда молодые люди добрались до крутого обрыва, Михали спрыгнул с седла и подошел к Лефке, чтобы помочь девушке спешиться.
– Лошадей мы оставим, – объяснил он. – Не переживай, за ними присмотрят.
Реа погладила нежную морду Лефки – на прощание и на удачу – и отправилась за Михали по крутой тропе в узкое ущелье. Путь был опасный, и на полоске земли нельзя было даже встать обеими ногами, а в самом низу она терялась в громадных валунах высотой с наездника. Камни были белыми, как и на берегу Довикоса.
– Не отставай, – посоветовал Михали. – Тропа ненадежная.
К тому времени, как они добрались до ущелья, пот стекал по телу девушки ручьями, а перед глазами все плыло. Она смотрела себе под ноги, отмеряя каждый шаг и избегая мест, скрытых снежным покровом. Тропа привела Рею и Михали к руслу высохшей реки, и они пошли дальше, можно сказать, вверх по течению, прочь от долины, лежащей меж скалами.
Валуны, в древние времена превращенные водой в замысловатые изогнутые фигуры, заставляли девушку затаивать дыхание всякий раз, когда попадались ее взгляду. Ни один человек не мог такого сотворить. Ни она, ни Ницос, ни Хризанти.
– Почти у цели, – объявил Михали.
Реа сощурилась. Он минут двадцать назад говорил то же самое.
Михали замедлил шаг, чтобы Реа его нагнала, и добавил:
– Лагерь впереди, за поворотом, – он бережно провел большим пальцем по щеке Реи, стирая потеки сурьмы. – Сейчас выглядит нормально.
– Высшая похвала, – сухо ответила Реа, но это не помогло скрыть нервные нотки в голосе.
– Все будет в порядке, – заверил ее Михали и оглянулся, проверяя, что никто не подслушивает. – Ты знаешь, что делать. Если кто и может справиться, то именно ты – дочь святой.
– Уверен?
Он шагнул ближе.
– Да. Не забывай, какое благо ты принесешь, какую надежду подаришь людям.
Надежду? Какая неожиданность. Тиспира, со всеми ее красивыми платьями, сладкими улыбками, расточаемыми избранному супругу, никогда не покидала чужой дом счастливой. Она прибывала в вихре ложного восторга, но после себя оставляла лишь горе.
А надежда куда лучше. Пусть Реа странно себя ощущает, пусть ей неуютно, но она должна рискнуть.
– Пойдем, – сказала Реа, разглаживая темные волосы. – Пока во мне есть решимость.
Михали приподнял уголок губ в полуулыбке и повел девушку дальше по тропе, которую можно было назвать так только с натяжкой. Лагерь представал обрывками единой картины. Вот палатка и трое юношей с голодными, жадными взглядами. А теперь за валуном пробежали два ребенка, которых догоняла женщина средних лет, вероятно, мать. На ровном пятачке среди камней ютились деревянные ящики с продуктами. Еще одна палатка маячила впереди, под самодельным навесом, потрескивал костер.
Все было так, как на снимке разведчика Лексоса. Реа удивилась, что приграничный пост оказался хлипким и убогим. Значит, она ошибалась? И Схорица – не столь серьезная угроза, как думал брат?
– Это не все, – шепнул Михали, заметив недоумение на ее лице. – В ущелье полно лагерей. Мы не смеем их объединить, пока не укрепим позиции. Нам ничего не грозит, если люди вроде твоего отца и Аммара не знают, сколько нас и где мы.
Значит, таков стратегический подход. Реа кивнула, конечно, выгодно казаться слабее, чем ты есть на самом деле.
Они миновали первую палатку, и трое юношей проводили Рею изумленными взглядами. Михали подал ей руку, помогая перешагнуть через булыжник на тропе. Костер под навесом заманчиво мерцал, девушке не терпелось отдохнуть у огня, погреть замерзшие пальцы.
Но Михали повел ее к широкому участку ровной земли и к ущелью, где на более долговечных постройках лежал толстый слой снега.
Здесь было побольше людей, в основном молодых, но измученных голодом. Воздух оглашали голоса и детский смех, причем ребятишек, как отметила Реа, оказалось немало. Она поправила роскошное шерстяное пальто и отвернулась, стыдясь добротного, теплого наряда.
Михали направился к другому костру – глубокой яме, вырытой в центре лагеря и выложенной почерневшими камнями. Реа слышала шепотки вокруг и чувствовала любопытные взоры. Девушка мысленно сказала себе, что должна держаться как святая.
Однако она находится в тех краях, где тысячу лет не видели святых. Бывала ли здесь ее мать? Возможно, благословляла предков этих семей? Или Реа ищет связи там, где их нет?
Что ж, сейчас ее очередь благословить собравшихся. Точные слова молитвы потерялись в веках, но монахи Агиокона проводили похожий ритуал, дошедший и до Ксигоры. Михали все показал Рее накануне вечером, а нож на поясе служил напоминанием о том, чего от нее ожидают. Почти того же, что сделал Васа, когда принял пост стратагиози.
– Пора? – прошептала Реа и покосилась на Михали, который кивнул.
Она повернулась к толпе, состоящей примерно из пятидесяти человек, сгрудившихся на дне русла высохшей реки. Людей было одновременно слишком много и недостаточно. Реа всматривалась в лица, ожидая увидеть кого-то знакомого, того, который узнает в ней Тиспиру.
Но они взирали на девушку с благоговением. Некоторые сложили ладони вместе и склонили головы.
– Друзья мои, – начал Михали, и его голос эхом разнесся по ущелью. – Вы преданы нашему делу. Вы многим пожертвовали. Знайте: оно того стоило, – он оглянулся и поманил Рею.
На секунду ей вспомнилась Стратафома: как она спускалась по лестнице в образе Тиспиры, а Лексос ждал ее внизу. Она оделась в иную личину, и та полностью обволокла ее сущность. Так будет и сейчас.
– Вам заявили, что все святые убиты, – продолжал Михали, твердо и вдохновленно, как настоящий лидер. – Вам говорили, что Айя Ксига лишила себя жизни, не желая пасть жертвой клинка стратагиози. Однако это ложь. От вас скрывали правду о том, что Айя Ксига жива.
Дети зашептались, но взрослые шикнули на них, и те умолкли.
– Да, жива, – прибавил Михали. – И я привел ее сюда, чтобы благословить наше правое дело, наших соратников.
«Пора, – поняла Реа. – Подумай о маме. Веди себя, как она».
– Кересмата, – поздоровалась Реа, поднимая руку.
Толпа уставилась на нее. Изможденные лица, впалые щеки. Девушка сглотнула ком в горле и закрыла глаза под ослепительным светом солнца, отраженным от снега.
Здесь собрались страждущие, уязвимые перед смертью люди – и от них Реа пыталась защитить семью? От последствий того, что натворил Васа. Того, в чем дети Аргиросов ему помогали.
Какой страшный обман. Она скрывается под маской матери и притворяется, будто испытывает тот же праведный гнев, что эти несчастные.
Может, она и впрямь разделяет их горечь? Разве ей не хотелось большего от Васы? Разве он не предавал старшую дочь снова и снова? Не использовал для собственной выгоды, не заботясь о Рее? Она страдала из-за Васы, пусть и не столь сильно, как собравшиеся здесь люди.
Реа похолодела. О чем она думает? Размышляет о семье и о грядущем хаосе. Она сделала выбор, и ради чего? Чтобы Васа в очередной раз в ней разочаровался?