Море за окном было гладким, как и чаша прибоя, стоявшая на пьедестале в центре обсерватории. Реа склонилась над ней, кончики волос опустились в воду. Она плохо понимала, как работает дар Лексоса, но порой наблюдала за юношей, и со стороны казалось, что совсем несложно рисовать узоры на поверхности воды и смотреть, как они повторяются и в море. Оставалось лишь надеяться, что волны поддадутся Рее. Ей удавалось пользоваться красками младшей сестры, но эффект от них был наполовину слабее, чем в руках Хризанти. Если здесь схожая ситуация, то ничего страшного, да и не надо разводить волны надолго. Нужен всего один шанс.
Реа отбросила шаль на пол, расправила плечи и окунула пальцы в воду.
Та оказалась невыносимо холодной, практически ледяной. Реа ахнула, у нее перехватило дыхание. Девушка сложила ладони, позволяя крошечным волнам плескаться вокруг запястий.
– Откройся, – попросила она и развела кисти рук.
Реа не могла сказать, чего ожидала, но, конечно, не того, что вода вдруг настолько сильно загустеет, что уподобится чему-то вязкому.
Девушка едва могла пошевелить пальцами и буквально ощущала, как стихия сопротивляется команде. Реа была не тем Аргиросом. Но должно ведь быть решение? Она убрала руки, отошла назад и зажмурилась, склонив голову набок. Прохладный ветерок из окна щекотал шею.
Реа вспомнила реку Довикос в Ксигоре, необычайного синего оттенка. У святых тоже был особый дар, возможно, крупица досталась и ей?
Не открывая глаз, она шагнула вперед и вновь окунула пальцы в воду. Когда они онемели, она полностью сосредоточилась на чаше.
– Эфкос эфкала, – сказала девушка.
Наверное, Рее просто показалось, почудилось из-за тщетной надежды, но, с другой стороны, она могла поклясться, что вода в ответ прошептала одно слово: «Эфкала».
Реа не знала, как сказать «откройся» на святом тизакском, и задумалась.
– Пожалуйста, – попросила она, поболтала кончиками пальцев в воде и нарисовала в воображении пляж. Реа представила, что волны спадают, поверхность моря разглаживается и становится ровной, как лезвие ножа, а корабли Схорицы подплывают к берегу и причаливают.
– Пожалуйста, – повторила Реа. – Ты же видишь?
Она не услышала ответа, как в прошлый раз, но ощутила перемену в воздухе и почувствовала легкое колебание в воде. Девушка открыла глаза, отерла ладони о сорочку и направилась к окну.
Пляж отсюда было не видно, но Реа сразу заметила, что море меняется. Чаша ответила на просьбу. Времени мало, надо не упустить шанс.
Девушка подхватила шаль с пола и побежала к черной лестнице, чтобы выйти в главный зал, не столкнувшись с Васой. Внизу никого не было, в камине не горел огонь, лишь одинокий фонарь освещал комнату. Реа взяла его и поспешила дальше.
Слуг поблизости не оказалось, шаги девушки эхом отдавались по коридору. Стратафома всегда казалась Рее живой, пышущей энергией, но сегодня словно задыхалась, едва ли не умирала, если так можно сказать про здание.
Снаружи все было иначе. Реа распахнула двойные двери в буйный сад Хризанти, где всегда дул ветер, а в бескрайнем небе сверкали звезды. Порой туман с моря заслонял окрестности, но сегодняшняя ночь выдалась ясной. Неужели это ее рук дело? Реа повлияла на мир с помощью чаши прибоев?
Ей должно стать не по себе. Разумеется, иногда Реа забавлялась с красками Хризанти, но одно дитя стратагиози не смело отнимать дар у другого. Однако вместо стыда Реа ощущала, что в ней пробуждается нечто, прежде всегда дремавшее.
В воздухе чувствовалось что-то еще, что Реа никак не могла описать словами. Не запах снега, который стал ей привычен в Ксигоре, и не соленые нотки моря, волны которого бились об утесы. Сладковатый аромат напоминал о кимифи.
Реа пожалела, что не сделала их в доме Михали, не сохранила воспоминания о том, как комфортно чувствовала себя рядом с супругом – в безопасности, уверенной в будущем. Вернется ли к ней когда-нибудь это ощущение?
Розы Хризанти трепетали на ветру, листья оливы трепыхались на ветвях. Почти ураганный порыв разметал волосы девушки, и они развевались за спиной длинным темным потоком, пока она бежала по дорожке к выходу из сада. В эту минуту Стратафома казалась совсем иной. Реа промчалась мимо арки, ведущей в механический сад Ницоса, пересекла двор и наконец бросилась к проему.
Ветер завывал, срывая с плеч шаль. В небе не было облаков, но погода обещала бурю. Реа принялась спускаться по каменным ступеням. Море выглядело поразительно: одновременно непривычно и знакомо.
Ту же чистую синеву она видела в реке Довикос. Здесь оттенок не проникал глубоко, и дальше море было таким же темно-синим, как и глаза детей Аргиросов. Очевидно, в обсерватории ей удалось добиться большего, чем она ожидала, но у Реи не было времени размышлять. Надо скорее подать сигнал Схорице.
Чем дальше она спускалась, тем сильнее скользила на каменных ступенях, влажных от морских брызг. Реа давно сюда не ходила, но ноги вели ее, и вот она уже очутилась на каменистом пляже, одинокая и вспотевшая.
Вода поднялась высоко, выше, чем Реа когда-либо видела, однако была неестественно спокойной. Девушка щелкнула пальцами, практически коснувшись поверхности, и круги разошлись едва ли не на несколько миль.
У повстанцев из Схорицы появилась дорога. Теперь дело за малым. Нужен сигнал.
Казалось нелепым надеяться на фонарь в бескрайней глубине ночи, но Пирос заверил Рею, что будет вглядываться во тьму. Она поднялась на самую высокую точку пляжа, оступаясь на крутом и влажном каменистом склоне.
В детстве ей нравился хруст гальки под ногами, но с тех пор многое изменилось. Реа даже не чувствовала себя виноватой, оставляя фонарь на пляже, поворачивая его, чтобы на воду падали блики.
Девушка поднималась по лестнице без единого укола совести. Зачем ей себя корить? Реа не сомневалась, что все в жизни вело ее к этому моменту.
Глава 36Александрос
Игла проткнула палец, и кровь вытекла на чернильный шелк. Хотя Лексос знал, что подобное невозможно, все равно отчасти ожидал увидеть красное пятно в небе. «Но это не дурной знак», – твердо сказал он себе и взбаламутил волны в серебряной чаше окровавленной рукой. Дурные знамения – для слабых.
Юноша покинул обсерваторию и медленно спустился на жилой этаж. Вода еще стекала с пальцев. Как же говорил Васа? «Стратагиози властен над смертью». Однажды этот дар перейдет Лексосу.
Он чувствовал, как сила течет в венах, и знал, что имеет право забрать главный талант отца.
Лексос шел по темным коридорам, мимо пустых спален и комнат сестер и брата. Он старался ступать неслышно, надеясь, что они давно легли и проспят до утра, пока он не разберется с дальнейшими планами.
Покои Васы находились чуть поодаль, следовало пересечь атриум с видом на небо. Шагая по каменным плитам, которые потемнели от влажного воздуха, Лексос подумал, как все странно: матери здесь понравилось бы, она не желала быть частью мира стратагиози, но он вполне мог представить ее в доме. Вот она читает детям книги и расчесывает их волосы, тайком молится святым, пока никто не видит…
Жаль, она до этого не дожила.
Юноша по привычке замер у двери, но вовремя сообразил, что лучше не стучать. Лексос попятился и перевел дыхание. Небо над головой сияло звездами, настолько ярко, словно их покрасила Хризанти.
Лексос закрыл глаза и попытался обрести душевное равновесие. «Смерть принадлежит стратагиози, – подумал он. – А значит, и мне».
Дверь отворилась легко. Тут не горели свечи, лишь мерцание луны, проникавшее в широкое окно на дальней стене, освещало Лексосу дорогу. Из спальни Васы не было видно ни гор, ни моря, только главный двор и бурлящий фонтан. Сотни лет назад, когда домочадцы выбирали комнаты, отец объяснил, что это для его личной безопасности. Для защиты от врагов, которые могут напасть снаружи. Но сегодня угроза шла изнутри.
Васа лежал в кровати и, похоже, спал. Даже не пошевелился, когда скрипнула дверь. Лексос не знал, к лучшему это или нет.
Он затворил дверь и прошел по искривленным половицам мимо низкого столика с недопитыми кружками: отец часто пил каф. Лексос был в покоях пару раз, но сразу же понял, в каком ужасном состоянии комната. Повсюду скопилась пыль, мерцавшая в лучах лунного света, с окон свисали высохшие цветы, расположенные в каком-то диковинном порядке, но о чем-то напомнившие Лексосу. Вроде бы о детском стишке, служащем для защиты, еще из той, прошлой жизни, до Стратафомы. Мама напевала детям песенку и помогала развешивать орнаменты.
Но все было до того, как Васа сорвал ее цветы и позволил посту стратагиози затмить его мысли.
Лексос направился к ближайшему окну и коснулся дрожащей рукой грубо обрезанных стеблей лаванды и цветка, называемого местными жителями теролией. Сомнения, которые мучали его вечером, вновь всплыли на поверхность, мутные, тянущие из него жилы. Сейчас он не отказался бы от стакана воды или ведра для рвоты.
– Она развешивала их в спальне, – прозвучал голос у него за спиной, глухо и устало, будто его оторвали от тела, а затем неуклюже пришили обратно.
Лексос обернулся и увидел, как мерцают глаза Васы во тьме.
Знакомый силуэт заставил сердце Лексоса сжаться. В обсерватории он легко сделал выбор, а теперь, когда отец был перед ним во плоти, то, что казалось единственным правильным решением, холодным и просчитанным, необходимым для спасения Тизакоса и рода Аргиросов, превратилось в нечто живое, трепещущее.
«Мне жаль, – хотелось сказать Лексосу. – Мы совершили ошибки, я должен их исправить».
– Помню, – ответил он и опустился на колени подле кровати.
Слабый свет упал на морщинистое лицо Васы, и юноша не мог сдержать болезненное чувство в груди – то ли любовь, то ли сочувствие. Говорят, стратагиози не стареют, наверное, так оно и есть, но Васа выглядел как старик.
– Твоя мать, – продолжал он и перевел взгляд на открытое окно.
– Да?
– Она была красивая? Не могу вспомнить, – Васа вздохнул, протирая глаза.