– Вот и ты! – воскликнул он, и глаза Хризанти округлились от его амоловакского акцента. – Я переживал. Очевидно, ты заметила, что наши планы пошли прахом.
– Да, – сказала Реа и потянулась пожать ему руку. – Спасибо, Пирос.
Он отмахнулся.
– Ерунда. Ты привела подругу?
– Моя сестра, Хризанти.
– Очень приятно, – проговорила та, но не особо приветливо.
– Вам повезло, что со мной амоловакские лошади, самые крепкие на континенте, – Пирос кивнул на двух гнедых скакунов. – Реа, садись со мной.
Они оседлали лошадей и помчались на юг, Реа с Пиросом – впереди, а Хризанти прямо за ними.
Пирос предложил следовать вдоль берега, пока Стратафома не останется далеко позади. Бедра уже начинали ныть от быстрой езды, но Реа внимательно слушала рассказ мужчины о том, как совет обратился к Тарро и предложил напасть на Тизакос. Еще страшнее оказалось предательство в Схорице. Пирос подозревал Фальку Домина, и хотя невозможно было знать наверняка, виновна она или нет, герб ее семьи на парусах не оставлял места для сомнений.
– Она была верна отцу! – с яростью выплюнул Пирос, перекрикивая шум ветра.
– Похоже на то, – согласилась Реа, однако она была дочерью стратагиози, а потому могла и не разделять убеждения Пироса в вероломстве Фальки.
Большую часть дня они провели в дороге, спеша в горный лагерь Схорицы, и замедлились только к закату. Пирос подготовил достаточно припасов в седельных сумках, и путники остановились на привал в апельсиновой роще, чтобы укрыться под сенью деревьев от чужих глаз.
– Ты присоединилась к Схорице, – удивилась Хризанти, когда они сошли с лошадей. – Похоже, ты сильно изменилась, когда была в Ксигоре.
Реа не представляла, что ответить. Как изложить сестре события, случившиеся в Ксигоре? Как поделиться тем, что она узнала о матери?
– Да, – кратко сказала она. – Так и есть.
Наверное, следовало все объяснить сестре напрямую. Пирос уже привязывал лошадей к дереву. В роще начинали созревать апельсины, хотя трава была еще сухая и коричневая. Реа погладила тяжелую ветвь. Михали умер не от ее руки. Возможно, поэтому весна не вступает в полную силу?
Девушка устало опустилась на землю, и Хризанти села рядом, едва не задев колибри, плененную в шали. В роще ветер дул не так сильно, но Реа дрожала под холодными порывами.
– Надо было потеплее одеться, – пожурила ее Хризанти, прикрывая плечи сестры накидкой.
Пирос тем времени обустраивал место для костра.
– Я была занята, – отозвалась Реа и запоздало вспомнила о том, что Хризанти не видела сцену в механическом саду. – Твои братья, куколка… Мы разошлись.
Хризанти нахмурилась.
– Почему?
– Лексос убил отца, – ответила Реа, и Хризанти ахнула. – Ницос сотворил нечто даже пострашнее. Мы с тобой теперь сами по себе.
– Но Васа…
– Не оплакивай отца, он не заслуживает, – резко проговорила Реа и повернулась к сестре. Их колени соприкоснулись. – Ты знаешь, кем была мать?
Хризанти округлила глаза и покачала головой.
– Святой, – ответила Реа. Нельзя вечно ходить вокруг да около. – Васа ее убил.
По крайней мере, Лексос так сказал, и вряд ли он обманывал Рею.
– Если мама была святой, почему наши дары от Васы? – неуверенно пробормотала Хризанти. – Разве у нас не должно быть… чего-то еще?
– Нет, – отрезала Реа.
– Бедняжка, – хмыкнул Пирос.
Реа хорошо к нему относилась, но Пирос сильно рисковал, так обращаясь к Хризанти.
– Если святой умирает без ритуала, его дар уходит земле, – продолжала Реа. – У стратагиози тоже есть ритуалы…
Пирос поднял взгляд от сухих веток, из которых собирал костер.
– Кровь и земля. А вы как думали, откуда взялись ваши ритуалы?
Реа затихла. Бесспорно, Хризанти сейчас вспоминала о том, как пальцы Васы, крепкие и мозолистые, втирали в линии на ее ладони сакральную смесь.
Реа стиснула левую руку в кулак, не желая на нее смотреть.
– Когда мама умерла, ее дар вернулся в землю? – спросила Хризанти.
Пирос кивнул, выбивая искру из кремня. Костер загорелся со второй попытки.
– Жаль, с Васой так не получилось, – мрачно заметила Реа. – Он оказал бы нам огромную услугу.
– Ты не хочешь его дар? – спросил Пирос.
Реа подвинулась ближе к огню, который потихоньку разгорался.
– Нет, но сейчас это меня не касается.
Пирос озадаченно склонил голову набок.
– Не уверен, шутишь ты или нет. Я не всегда понимаю тизакский юмор.
Реа нахмурилась.
– О чем ты?
– Черная метка стратагиози… Как вы ее называете?
– Матагиос, – ответила Реа, бледнея.
Лексос убил Васу, поэтому и получил его дар. Да, они близнецы, но он родился первым. Так ведь?
Реа не видела метки на языке Лексоса, когда они ругались в саду. И молитва за упокой не отняла ее жизнь.
«Нет, – подумала Реа, – нет, только не это». Пирос смотрел на нее с жалостью, и девушка начала осознавать, что отец наговорил им куда больше лжи, чем она предполагала.
– Хризанти, – прохрипела Реа, – он на моем языке? Проверь.
Отсвет пламени плясал на лице младшей сестры, озаряя ее ладонь с черной меткой, схожей с той, что была у Реи.
Хризанти кивнула. Реа зажмурилась.
«Смерть принадлежит стратагиози, а значит, – и мне», – догадалась она.
ЭпилогРеа
В горах снег лежал и весной. Под его густым слоем расцветали крокусы, но загнивали, не успев полностью распуститься, и несли с собой дурной запах разложения. Солнце светило с новой силой, но не могло разогнать стужу, которую доставляли порывы ветра, колючего и грубого, словно еще зимнего.
Рею не смущал мороз. Она всегда могла согреться у огня возле палатки. Многие страдали от голода, делили рацион на мелкие части, а Реа каждый день угощалась свежей черешней и спала в комфорте, под горой одеял, которые до нее, вероятно, согревали сразу несколько человек.
Нет, она понимала, что это несправедливо, но Реа взяла имя матери, и теперь ее называли Айя Тиспира. Она не пыталась поправлять мятежников и наслаждалась комфортом, пока могла.
Ситуация в Тизакосе еще не улеглась после захвата Стратафомы. Реа пробовала выдвигать разные предложения, заглядывала в палатки повстанцев, делилась идеями, как заставить совет стратагиози разойтись по швам и отвоевать Тизакос. Ведь именно этого добивалась Схорица, а сейчас – после предательства Фальки – люди особенно нуждались в Рее.
Однако минул месяц, а они до сих пор не определились с тем, как разогнать совет, да и разведчики еще не нашли Ницоса, поэтому Реа занималась своими делами. Она думала о Фальке, пыталась нарисовать в воображении ее лицо по описаниям других, собрать мозаику из деталей. Мало кто хорошо помнил черты девушки, еще меньше повстанцев общались с преемницей Тарро лично, однако имя не шло у Реи из головы.
Фалька, тоже дочь стратагиози, пыталась обойти отца и добраться до власти.
Реа много времени проводила у алтаря, позволяя верующим вставать на колени и целовать ее холодные руки. И конечно, она приглядывала за Хризанти, хотя та куда быстрее привыкала к роли сестры святой, чем Реа – к роли Айи Тиспиры.
Сегодня утром ее ждал очередной ритуал благословения, и она оделась в черное платье с мехом, усадила на плечо механическую колибри и пометила лоб кровью. Матагиос, по словам Пироса, был слишком тесно связан со стратагиози, и люди нуждались в ином символе силы Айи Тиспиры.
А сила менялась: хотя тут уже были смешаны жизнь и смерть, рождение нового сезона вслед за гибелью прежнего, но матагиос преобразил дар Реи, сотворив нечто новое.
Пирос сказал, что она и впрямь святая, но Реа гадала, согласилась ли бы с подобным утверждением ее мать.
Алтарь находился на краю лагеря, под нависшим валуном, на круглом участке земли, очищенном от снега. Портрета не было – зачем изображение, когда есть святая во плоти? – но свечи горели постоянно, пропитывая воздух ароматом благовоний.
Сегодня девушку ждали новоприбывшие, с грязными лицами, в дырявых одеждах. Верующие, что пришли издалека ради встречи с Реей. По стране разлетелись слухи о настоящей святой в рядах Схорицы, и с каждым днем к повстанцам присоединялось все больше людей.
Скоро Айя Тиспира примет страждущих, но сначала надо сделать кое-что еще. Реа перевела взгляд на человека у алтаря – родного, любимого и только ее. Он скрывался в тени, но был виден все лучше по мере того, как девушка приближалась.
Наконец он шагнул вперед и опустился на колени в снег… Михали.
Девушка размышляла над тем, можно ли оживить супруга, когда приехала в лагерь. Говаривали, в прежние времена такое бывало. Реа, разумеется, не святая, какой мнят ее верующие, однако дочь святой. Она не представляла, как ей это удастся, но вода в чаше Лексоса легко поддалась.
Поэтому Реа надеялась, что и воскрешение не составит для нее труда.
Она поделилась с Пиросом своими мыслями, и он кивнул, глядя на нее с недоверием, а потом послал за гробом Михали. Спустя неделю после того, что верующие, вероятно, назвали бы молитвой – Реа просила супруга ожить на древнем тизакском, держа ладонь на посеревшей коже – произошло чудо. Однажды утром девушка проснулась и обнаружила, что любимый вновь дышит.
И вот сейчас он улыбнулся, приветствуя жену взглядом. Верующие шептались, показывали на Михали пальцем. По континенту расползались вести, что Айя Тиспира вернула из царства мертвых любимого сына Ксигоры, и сегодня люди могли удостовериться в их правдивости.
– Кересмата, любовь моя, – сказал Михали. Голос звучал почти так же, как и при жизни. Может, чуть хрипло, но все-таки он долго молчал, и это не так странно.
Реа ничего не ответила и наклонилась к нему. Вокруг зрачков Михали сгустилась тьма, которую никто, кроме Реи, не замечал, и в ответ сердце девушки екнуло.
Вместе с Михали в мир живых вернулось нечто, поселившееся в них обоих.
«Пускай», – подумала Реа и поцеловала его в губы.