Я читал где-то, что он рыдал при мысли, что его кошки могут быть уничтожены ядерным взрывом.
В своей книге «The Cat Inside» Берроуз пишет, что его любимые кошки умели исполнять роли самых дорогих ему людей из прошлой жизни, у которых он хотел попросить прощения: его матери, его жены Джоан, его отца, Джейн Боулз, его сына Билли…
Берроуз исповедовался перед кошками и извинялся за свои стародавние проступки.
«Они живые, дышащие существа, а контактировать с другим существом всегда печально, потому что ты видишь ограниченность, боль, страх и смерть в финале. Это и есть контакт, – пишет Берроуз. – Это то, что я чувствую, когда прикасаюсь к кошке и замечаю, что по лицу у меня текут слёзы».
2
Я толкнул дверь ванной и… увидел Патти Смит: она мочилась, присев над унитазом.
Её чёрные джинсы были спущены, обнажив массивные колени.
Она мочилась громко и мощно, как лошадь.
Патти Смит – легендарная крёстная мама панк-рока, поэтесса, певица, писательница и мемуаристка. – Эй! – сказала она. – Здесь занято, buddy.
Я, конечно, растерялся.
Подумал, что ошибся.
Неужели сама Патти?
Патти Смит в доме Берроуза – вот так удача!
3
Я отправился на кухню.
Там была рыжая кошка.
Она что-то ела из миски.
Я тоже проголодался, но не нашёл ничего съестного.
Я сел в кресло, сплошь покрытое рыжими и белыми кошачьими волосками.
Персональное кресло Берроуза (на колёсиках) пустовало.
Я думал: «Патти Смит! Сама Патти!»
Я предвкушал авантюру.
4
И тут появился Берроуз – в сопровождении Грауэрхольца.
Они только что вернулись из Канзас-сити.
Берроуз ездил в тамошнюю больницу за дозой метадона.
Он был на метадоновой программе.
Он крикнул:
– Кушать! Хочу кушать!
Грауэрхольц тут же засунул хлеб в тостер.
Берроуз съел яйцо всмятку и два тоста с арахисовым маслом.
И выпил большую чашку сладкого чая.
А потом пару раз пыхнул джойнтом.
Я не помню, что он сказал мне тем утром.
Кажется, только одно:
– Хочу покакать.
Сказал – и вышел.
5
И вдруг вошла Патти Смит, уже успевшая натянуть на себя чёрные джинсы.
Грауэрхольц нас познакомил.
– My name is Patti, – сказала Патти.
Она хотела знать, откуда я родом.
Она слышала об Алма-Ате, о Казахстане.
Она даже знала слово ЮРТА.
6
Втроём – с Патти Смит и Грауэрхольцем – мы позавтракали: тосты и кофе.
Я, конечно, млел и нервничал в присутствии Патти.
И поэтому не мог наслаждаться своим тостом.
А Берроуз всё не появлялся.
Зато появилась толстая серая кошка.
Почему-то она шла на подогнутых лапах, так что её живот волочился по полу.
Грауэрхольц сказал:
– Когда кошки чего-то боятся, они бегут с животами, волочащимися по полу.
Патти спросила:
– А чего она боится?
Грауэрхольц ответил:
– Она не любит чужих в доме.
Я подумал, что это замечание относится ко мне, и напрягся.
Патти сказала:
– Некоторые люди тоже от фрустрации распускают брюхо.
7
Что было потом, я не помню.
Кажется, мы вдвоём с Патти Смит сидели в холле и листали журналы: Guns and Ammo, Soldier of Fortune, American Handgunner.
И вдруг она сказала:
– Извини. Я никогда не закрываю дверь в туалете. Это у меня с детства.
Я не знал, что ей ответить.
Я даже не знал, как мне к ней обращаться: миссис Смит или просто Патти.
Она сказала:
– Люди полагают, что мочиться и какать – очень интимное дело. Very, very private. Но я так не считаю. В пятнадцатом веке в Париже люди справляли нужду в любом общественном месте. Просто снимали штаны и задирали юбки на улице или в парке. Не только плебеи, но и аристократы. Были даже короли, принимавшие послов, сидя на золотом горшке и пукая, как кони.
Мы оба рассмеялись.
У Патти Смит были очень ровные белые зубы.
На её чёрной мужской рубахе красовалась брошь из белого металла: бабочка с человеческой головой (кажется, это была голова Артюра Рембо – боготворимого ею поэта).
Вдруг она сказала:
– Зови меня Патти. Значит, ты русский художник из Казахстана. Я люблю русских. Я недавно читала русского поэта по имени Клюев. Ты его знаешь?
– Да, – сказал я. – Знаю.
– How did he die? – спросила Патти.
– He was killed by Stalin.
– Ох! – сказала она. – Сталин! That fucker!
Вдруг я увидел острые маленькие волоски, растущие в углах рта и на подбородке Патти.
Я подумал: «Она уже бабушка. Или ведьма?»
Но тут появился Берроуз.
8
На нём была та же зелёная куртка, а на голове помятая шляпа.
В руке он держал чёрную элегантную винтовку.
– Hi, Patti, – сказал он.
– Good morning, William, – сказала Патти. – Как ты поживаешь?
– Всё в порядке, – сказал Берроуз. – Только все мы должны кардинально измениться.
– My name is Patti Smith, – сказала она. – Куда мне от этого деться?
– Heh, heh, heh, – сказал Берроуз. – Who lives will see, my dear.
Грауэрхольц подал ему стакан с кока-колой и водкой.
– Американо-русский антивирус, – хмыкнул Берроуз. – America Libre.
Он выпил и сморщился, словно глотнул рыбьего жира.
– Ну что, пойдём делать искусство? – спросил он, дёрнув губами.
И мы пошли практиковать GUNSHOT PAINTINGS.
9
Было чудесное утро.
Мы – я, Патти Смит, Джеймс Грауэрхольц и Берроуз – вышли во двор, обнесённый высоким забором.
Там было очень красиво: трава, цветы, густая листва – и могилы кошек.
Берроуз хоронил своих любимцев под окошком спальни.
В саду всё было готово для художественно-стрелкового сеанса: перед маленьким гаражом стоял стенд с укреплённым на нём картоном; три жестяных банки с краской покоились на треножнике перед стендом. – Умеешь стрелять? – обратился ко мне Берроуз. Я сказал, что посещал секцию стрельбы, когда учился в школе, но меня выперли оттуда за неуспехи. Берроуз рассеянно слушал, рассматривая затвор винтовки.
– Ладно, я стрельну первым, а ты посмотришь, – сказал автор «Последних слов Голландца Шульца».
Он тщательно приложился к прикладу и прицелился в одну из банок.
Она находилась от него примерно в семи метрах.
Мы с Патти и Грауэрхольцем стояли сзади.
Я глядел на мушку винтовки, которая чуть-чуть дрожала.
Раздался выстрел.
Банка взвилась в воздух и после судорожного зигзага упала к ногам Берроуза в травку.
А он вдруг закружился волчком и разорался:
– Fuck! Бля! Сука! Мать вашу! Cunt! Asshole!
Сперва я не понял, в чём дело, но потом увидел: он был весь заляпан краской.
Ну и чертовщина!
Стрелок попал в банку, она взорвалась и забрызгала стрелка с ног до головы красным акрилом.
Вот тебе и gunshot painting.
Больше всего досталось физиономии автора «Билета, который лопнул».
Пострадали его нос и подбородок.
Один глаз был полностью залеплен краской.
Шляпа свалилась с башки, обнажив бледный череп с хилыми остатками волосяного покрова.
Грауэрхольц кинулся к своему боссу.
– Уильям! Уильям! – кричал он.
Он содрал с себя красивую ковбойскую рубаху и вытирал ею лицо шефа.
Но Берроуз не унимался: орал и приплясывал, как бесноватый.
Кажется, он порядком испугался.
10
Потом мы с Патти сидели в холле и пили пиво.
А Берроуз с Грауэрхольцем надолго спрятались в ванной.
Патти сказала:
– Это всё потому, что он уже не занимается сексом.
– Что именно? – спросил я.
– Всё, – сказала Патти. – Все его беды.
Она пошла на кухню и приготовила два тоста с пармезаном.
Мы ели в полной тишине, а потом она сказала:
– Может, займёмся любовью?
Я дико смутился.
И струсил.
Дело в том, что у меня в эти дни выскочил на спине громадный фурункул.
Я пытался его выдавить, но от моих усилий он только распух и налился кровавым гноем.
Я всё время ощущал этот ужасный бугор на левой лопатке: весьма неприятное чувство.
В голове мелькнуло: «Если я займусь любовью с Патти, она наверняка обнаружит этот фурункул!»
И меня обуял ужас.
Да и вообще: я робел в присутствии этой Патти, похожей на индейского вождя, переодетого в нью-йоркские интеллектуальные шмотки.
Я не чувствовал к ней никакого эротического позыва.
Но нельзя же было отказаться от предложения самой Патти Смит – крёстной мамы панк-рока.
Она сидела напротив меня и властно, вызывающе улыбалась.
Вот я и согласился.
11
Мы пошли в мою комнатушку.
Патти Смит села на мою не заправленную кровать и огляделась.
– It is so sweet, – сказала она и сладко улыбнулась.
Я поискал глазами, куда бы мне приземлиться, но не увидел.
Жестом она пригласила меня сесть с ней рядом.
– Ты любишь Берроуза? – спросила Патти.
– Да, – сказал я.
– Очень?
– Очень.
– Но ведь ты любишь женщин?
– It’s no trouble, – сказал я. – Можно любить и Берроуза, и женщин.
– Точно, – сказала Патти. – А ты, я вижу, не промах. Хотя выглядишь как тихоня.
И тут я почувствовал её запах.
Она пахла костром, разведённым в лесной чаще. «Неужели это парфюмерия?» – мелькнуло у меня в мыслях.
«Или она ведьма?»
В этот момент она положила руку на мою руку.
У неё была крупная, увесистая ладонь, полностью поглотившая мою съёжившуюся похолодевшую ручку. Я почувствовал на себе её жгучий взгляд, из-за чего всё дальнейшее вышло из-под моего контроля.
Как сказал Берроуз: «Don’t looka me! Who you fucking staring at?»
12
Следующее, что я заметил, повергло меня в глубочайший шок: Патти разделась.