шь даже после таких лестных слов к мэтру с просьбой дать роль. Жизнь актера зависима и часто несправедлива. Но если человек выбирает эту жизнь — бог ему в помощь. Главное — выстоять и перед огнем, и перед медными трубами.
Умного человека во всех ситуациях спасает юмор. У Лидии Георгиевны юмор стал чуть ли не профессией. Однажды немецкая журналистка брала у актрисы интервью и среди прочих вопросов предложила заполнить анкету. Многие известные личности вписывали свои «любимые цвета» и «предпочтительные времена года» в графы этой анкеты, но журналистка никак не ожидала прочесть, что у Королевой любимая еда — это диета, а любимое занятие — спать. «Если к любому делу подходить с иронией — жить интереснее», — считала актриса. И была права.
Варвара Попова
Написать о Варваре Поповой оказалось делом непростым. История фактически стерла это имя, и, если бы не кино, память об этой женщине сохранили бы лишь несколько человек. Сегодня они утверждают, что она была актрисой от Бога, чью гениальность растоптали человеческое хамство и равнодушие.
Рождение этой главы можно сравнить с журналистским расследованием. Оказалось, что о Поповой почти никогда ничего не писали, о ней не упомянул ни один театральный справочник, а в родном Театре имени Вахтангова личное дело Варвары Поповой самое тонкое и малосодержательное. Что касается бывших коллег актрисы по сцене, их почти не осталось, а кто еще работает, тому и сказать нечего. Ведь Попову «ушли» из театра в 1956 году, более полувека назад!
Когда я уже отчаялся найти хоть кого-нибудь, знавшего близко Варвару Александровну, судьба свела меня с так называемыми «вахтанговскими детьми» — дочерями тех, кто создавал этот театр. Дружбу друг с другом они пронесли через всю жизнь, а вместе с ней — и память о тех, с кем дружили их легендарные родители.
Варвара Попова — легенда. И память о ней сохранить необходимо.
Для нашего поколения, тех, кого знакомила с кинематографом телепередача «В гостях у сказки», Варвара Попова — это нянька Степанида из замечательной киноленты Александра Роу «Варвара-краса длинная коса». А еще смешная слепая старушка из «Морозко» и заботливая бабка Настя из фильма «Золотые рога». Александр Роу удивительно точно подбирал типажи для своих картин, и появление того или иного актера на съемочной площадке никогда не было случайным. Понятно, что главные злодеи всегда доставались Георгию Милляру, а дальше шли их прихвостни, добрые молодцы, малые детки и мудрые старцы (или старушки). И если нечистей у Роу играли одни и те же актеры, то положительных героев он менял довольно часто. Исключение составила лишь Варвара Попова. Она-то и играла милых и добрых старушек, помогающих главным персонажам в борьбе со злом.
Почему режиссер отдал ей предпочтение? Ему нужна была актриса, которой бы поверили, прежде всего, маленькие зрители. Лицо Поповой на редкость бесхитростно. В театре она играла и эксцентрические, и отрицательные роли, но на экране Роу просил актрису оставаться самой собой, и эта ее русская простота, обаятельная естественность становились обезоруживающей противоположностью гротесковым злодеям, вроде Чуда Юда Морского или Бабы Яги. Чтобы это понять, достаточно посмотреть всего одну сцену, где Степанида рассказывает дочери подводного царя о земной жизни.
У Варвары Александровны не было никаких почетных званий. «Любимая ученица Вахтангова — это выше любых почестей и наград», — говорила актриса. Она училась в студии великого мастера вместе с теми, кто в дальнейшем определял стиль и направление зарождающегося советского театра, кто поистине стал лицом отечественной сцены. Она принадлежит тому же золотому поколению вахтанговцев, что и Борис Захава, Рубен Симонов, Борис Щукин, Александра Ремизова, Цецилия Мансурова, Елизавета Алексеева, Иосиф Толчанов, Вера Львова, Николай Горчаков, Анна Орочко. С ними Варвара Попова была на «ты», но никогда не кичилась этим и ни разу не попросила для себя ни одной роли.
Это было странное поколение, не от мира сего. Если бы не Вахтангов, большинство из них, может, и не выбрали бы профессию актера, но студия стала для них вторым домом. И, что удивительно, все бывшие студийцы до последних дней сохранили в себе главное, на взгляд Вахтангова, актерское качество — наивность, непосредственность, детскость.
Они не могли друг без друга и даже жить решили вместе. Сложились и построили кооперативный дом в Большом Левшинском переулке. Выбирая место, отсчитывали шаги от театра до дома, чтобы было не очень далеко, но хватило бы времени на ходу повторить роль, войти в образ или обдумать творческие решения. Квартиры тоже планировали сами, по лотерее тянули этажи. В 1928-м дом был построен, а уже через год на свет появился первый ребенок «вахтанговской коммуны» — у Бориса Захавы родилась старшая дочь Екатерина.
Наталья Захава, младшая дочь Бориса Евгеньевича, вспоминает:
«Варвару Попову я помню столько же, сколько себя, чуть ли не с того момента, как я родилась. Она жила выше этажом и была необходимым человеком в нашем доме, без которого не проходило ни дня. Варвара Александровна очень дружила с моей мамой, Марией Федоровной Некрасовой — тоже ученицей Вахтангова, игравшей в первых его постановках. Они составляли очень смешную „классическую“ пару — „толстый и тонкий“. Мама была полная, яркая, характерная, а Варвара — маленькая, худая и шустрая. Смотреть на них со стороны было очень забавно.
Варвара Александровна обожала хулиганить. Я помню ее под кроватью (а вот зачем она туда забиралась?..), помню, как она дразнила кошек, доводя их до бешенства, хотя очень их любила.
Она постоянно играла в жизни, с удовольствием входила в какой-нибудь образ. Когда в четыре года я страшно заболела, Варвара приняла в моем лечении самое деятельное участие. Я категорически отказывалась есть, и она разыгрывала передо мной целые сцены: подвигала к себе тарелку и начинала с невероятным аппетитом поедать, допустим, кашу. Так как меня воспитывали „правильно“, я тут же кричала: „Отдай, это мое!“ — и начинала быстро-быстро опустошать посуду. Такая же ситуация была и с санитарными процедурами. Чтобы поставить мне клизму, Варвара самоотверженно ложилась рядом…
В нашем доме все постоянно друг друга разыгрывали, шутили, устраивали целые представления, и Попова всегда принимала в них участие».
Варвара Попова родилась в Самаре, в благополучной, обеспеченной семье, воспитывалась в институте благородных девиц, затем — в Московском Александровском институте. В совершенстве знала два языка, французский и немецкий. В восемнадцать лет она круто изменила свою жизнь, подавшись в артистки. По всей видимости, в семье эту новость восприняли без энтузиазма, потому что в дальнейшем никто из коллег и соседей не помнил, чтобы Попова рассказывала что-нибудь о родственниках или ездила кого-нибудь навещать. Иногда, крайне редко, к ней приезжала старшая сестра — тонкая дама с аристократичной внешностью и изысканными манерами. Сестры не были похожи и не дружили. Общих тем для разговоров не было.
Не так давно в Москве вышла книга «Александра Ремизова: режиссер и ее актеры». Несколько строк там связаны с Варварой Поповой. Александра Исааковна вспоминала:
— Мы были очень увлечены, не замечали ни голода, ни усталости. Нас уже ввели в «Чудо святого Антония», и мы почувствовали себя артистами. Однажды во время действия я чуть не упала на сцене от голода. После спектакля кто-то рассказал, что на Воробьевых горах есть такая больница милосердия, где всех голодающих и истощенных кормят и дают ночлег. Мы с Варькой решили действовать.
С Варькой мы очень дружили. Когда я приехала в Москву, была смешная, очень плохо говорила. Евгений Багратионович как-то сказал мне очень по-доброму: «Сашура, вы очень плохо говорите. Вам нужно дружить с Варей Поповой и слушать ее. У нашей Вари очень правильная и красивая московская речь. Дружите с ней и учитесь у нее». Так я и стала дружить с Варькой, и дружу вот уже больше семидесяти лет.
После того спектакля, когда я чуть не грохнулась в обморок, мы с Варькой придумали план. Раз мы появлялись в спектакле только на несколько минут и были гостьями из «третьей линии», то решили, что наше отсутствие будет не очень заметно другим участникам этой сцены. Поэтому, старательно подобрав себе замену из совсем молодых учеников Студии, мы серьезно отрепетировали с ними наши роли… и отправились на Воробьевы горы. Там, действительно, нас приняли, осмотрели, поохали, покачали головой и начали кормить супом и кашей. Нам выделили место на мешках с соломой, где мы должны были лежать и «нагуливать здоровье». Там, в этом «санатории», мы с Варькой, лежа на мягких тюфяках, курили папиросы-самокрутки (тогда почти все курили; это была не мода, просто так меньше хотелось есть). Счастье нам улыбалось, и мы мечтали о будущем в театре. Так продолжалось дня три, нас начала мучить совесть — а как там наши товарищи, которые вели ничуть не более сытую жизнь, чем мы. Из «санатория» на Воробьевых горах мы убежали и с повинной головой пришли в Студию. Наше предательство было раскрыто очень скоро, и виновниц вызвали на Центральный Орган Студии. Нам устроили «аутодафе», нещадно клеймили. Старшие студийцы говорили, что за такое нарушение дисциплины, прямо-таки преступление, нас надо выгнать, но кто-то вступился за нас и сказал, что Сашура действительно чуть-чуть не упала на сцене, а «это было бы не эстетично и разрушило бы цельность композиции»! (Все должны были стоять неподвижно). Мы были пристыжены и страшно злились на эту кашу, из-за которой предали наших товарищей. Окончательное слово было за Евгением Багратионовичем. Мы готовились к самому худшему, но он, видя наши растерянные лица, прочтя на них полное раскаяние, был с нами очень добр: «Вы, я думаю, все поняли и больше этого не повторите».
О Варваре Поповой заговорили в конце 1920-х, когда она с блеском сыграла Луизу в пьесе Фридриха Шиллера «Коварство и любовь». О молодой актрисе писали многие театроведы, на нее сбегалась смотреть вся Москва. Те, кто дожил до наших дней, до сих пор говорят об этой работе с нескрываемым восторгом. «Она сыграла Луизу лучше, чем кто бы то ни было в этом театре мог бы это сделать, — можно прочесть в одной из сохранившихся рецензий. — Она трогает и волнует…» При этом многие пытались разгадать, как удача могла улыбнуться актрисе с такой, в общем-то, невыигрышной внешностью, ярко выраженной «русопятистостью». Жена Захавы, Мария Некрасова, любила поддразнить подругу. «Фердинанд! Ты зажег огонь в моем сердце!» — пародировала она Попову тоненьким, дрожащим голоском. Однако годы спустя Михаил Ульянов отметил, что Варваре Поповой позволил сыграть Луизу «пронзительный звук ее индивидуальности, человеческая теплота, угловатость и жизненная неприспособленность».