— Я ездила туда на презентацию фильма. Притом, что он детский, показ был организован вечером. Помню: огромный кинотеатр типа нашего Дворца съездов, только без балконов, один партер. Съезжались шикарные лимузины, собиралась нарядная публика с детьми в кружевных платьицах и воротничках. Они очень хорошо приняли фильм. Видимо, со времен «Белоснежки» американцы отвыкли от красивых, наивных, добрых сказок, кругом одни «ужастики». А через год Штаты купили «Огонь, воду и… медные трубы». Понравилось.
— Но они же ничего не поняли! В интернете можно прочитать отзывы американских подростков на «Морозко». Например, такой: «Самый странный фильм в истории кино. Вероятно, группа русских сценаристов наелась наркотиков…» Или такая запись: «Хyже всего, что этот фильм называется детским. Это шизофреническая, ужасающая, психопатская мешанина. Если бы я посмотрел этот фильм в детстве, я бы сошел с ума». Кто-то был более корректным: «Мне было интересно узнать пикантные подробности жизни в сельской России. Я и понятия не имел, что перед знакомством с потенциальным мужем русские девушки делают клоунский макияж и надевают корону как в закусочной Burger King». А вот самый длинный комментарий: «Какая-то придурковатая фантазия про придурковатого парня, превратившегося в медведя, одиннадцатилетнюю аyтисткy, которую он хочет соблазнить, идиотский дом с ногами, неблагополучную семью рyсо-финнов, длиннобородого уродливого парня, который замораживает деревья и yбивает птиц, санки, похожие на свинью, грибообразного гнома»…
— (Наталья искренне смеется). Все-таки, чехи нам ближе. Любая европейская страна поняла бы это правильно. Но раз американцы купили наши сказки на целых тридцать лет, значит, не так они безнадежны. Или в разных штатах разное восприятие мира.
— Наташа, вы осознаете, что вошли в историю кино, в историю страны?
— Наверное, да. Особенно, когда в начале фильма пишут «Из Золотого фонда».
— Что любопытно, вы ведь проработали в кино всего пять лет. Ну, что это за срок? Пять лет, семь фильмов. А шлейф тянется за вами до сих пор, не отпускает вас.
— Вот уж не думала! Мне мамочка всю жизнь говорила по разным поводам: «В карете прошлого далеко не уедешь!» Оказывается, можно было и не вылезать из этой кареты. Шучу, конечно. Но я уверена, что если бы я больше ничего не делала, то вряд ли бы этот шлейф тянулся. Тут нет никакой взаимосвязи, но если человек бездействует, то и везение когда-нибудь его покидает.
— Вы бы хотели такую же судьбу сыну, внукам? Я не имею в виду актерскую профессию, искусство. Речь идет о том самом везении, которое неразрывно с тяжелым трудом.
— В определенном роде, конечно, мою судьбу можно назвать удачной. В спорте добилась определенных успехов, в школу Большого театра приняли, хотя многие из нашей школы фигурного катания не поступили. В кино попробовала — тоже, вроде бы, удачно. В театре карьера сложилась. Вот такого везения я бы хотела пожелать своему ребенку. За что бы он ни брался, что бы он себе не придумал.
Сергей Николаев
Сергей Николаев остался в нашей памяти «упитанным, но невоспитанным». Точная характеристика его самого знаменитого кинообраза — Андрея, царского сына никакого отношения к самому актеру не имела, но уж больно полюбили мы сказку «Варвара-краса, длинная коса». Сергей Сергеевич и сам называл эту работу своей «визитной карточкой».
Сергей Николаев — актер непрофессиональный. На киноэкран он попал благодаря редкой фактуре и счастливой случайности. Карьеру в кино начинал грузчиком и дослужился до начальника актерского отдела одной из крупнейших киностудий страны. Ролей себе никогда не выпрашивал, старательно заботился о подопечных, но режиссеры упорно приглашали его на съемочные площадки, и лицо Николаева стало знакомо зрителем больше, чем лица десятков профессиональных артистов. Особенно его фактура приглянулась режиссерам сказок. После «Варвары-красы» Сергей Николаев создал галерею забавных увальней в фильмах «Самый сильный», «Финист — Ясный сокол», «Там, на неведомых дорожках», «На златом крыльце сидели», часто снимался в «Ералашах» и детских картинах, постоянно организовывал творческие встречи с любимыми актерами в пионерских лагерях, школах, клубах и на фестивалях. Еще совсем недавно Николаев был одним из тех, кто активно пропагандировал юным зрителям то лучшее и светлое, что несло в себе отечественное кино, а в последние годы жизни ему было так же нелегко, как и многим его коллегам, фактически оставшимся без работы. Некогда мощная киностудия Горького была безжалостно развалена. Актеры пытались бороться, бастовать, судиться, но их увольняли, закрывали целые отделы, уничтожали ценнейшие архивы и картотеки. Молодые, предприимчивые кинематографисты, добившиеся власти в 90-е, действовали под вполне благовидным предлогом: «даешь малобюджетное кино!» В рамках этого проекта было создано несколько, действительно, приличных фильмов, но студию они не спасли. Золотой дождь с неба не полился, производство вновь остановилось.
В беседах с Сергеем Николаевым мы редко касались этой больной темы, больше старались вспоминать общих знакомых, блистательных мастеров детского кинематографа, Сергей Сергеевич смаковал байки и всегда широко улыбался. Его любимцами были Александр Артурович Роу и Георгий Францевич Милляр, годившиеся ему в отцы. Он стал хранителем памяти выдающихся стариков детско-юношеского кинематографа.
К сожалению, Сергей Сергеевич умер совершенно нестарым человеком, в шестьдесят девять лет. На страницах этой книги делюсь фрагментами из наших записанных бесед…
— Сергей Сергеевич, практически вся ваша жизнь связана с киностудией имени Горького. Как вы там оказались?
— Работать в кино я стремился с малых лет, но осуществить эту мечту как-то не получалось. После школы я работал лаборантом в почтовом ящике, и лишь в двадцать лет оказался на студии.
Но если смотреть глубже, вся обстановка вокруг меня была творческая, все невольно подталкивало к актерской профессии. Мой дед играл на всевозможных струнных инструментах, дядя был солистом оперы в театре Станиславского и Немировича-Данченко, двоюродная сестра пела в хоре Большого театра. Да и сам я однажды побывал на съемочной площадке — лет в шестнадцать снялся в массовке на «Мосфильме». Картина называлась «Ход конем» и была признана худшим фильмом года. Мы — дети — изображали школьников, вбегали в какое-то помещение, о чем-то возбужденно говорили. Со съемок я ехал в троллейбусе с Савелием Крамаровым, тогда еще молодым, начинающим актером, и был счастлив.
О существовании киностудии Горького я не знал, хотя жил недалеко от нее, на проспекте Мира. Мы с другом Сашей Луньковым ездили на «Мосфильм», звонили с проходной и спрашивали, нет ли для нас работы — все равно какой. Но так как мы были несовершеннолетние, нам отказывали.
Отец сашиной знакомой — Анатолий Алексеевич Аверочкин — работал на студии Горького начальником цеха подготовки съемок, он-то и стал моим первым наставником: принимая меня на работу грузчиком, около часа рассказывал о студии, о специфике работы, обо всех профессиях в кино. И это правильно. Ведь киностудия — не проходной двор, а мощное идеологическое предприятие со своими законами и правилами.
— Вас устраивала профессия грузчика? Ведь мечтали вы о другом.
— Конечно, когда я пришел на студию, то думал: буду или артистом, или замминистра. Но всех новичков в те годы принимали в «низы», никто не шагал через ступеньку, как сейчас. Это сегодня, не зная профессии, специфики, сразу становятся помрежами, ассистентами.
У нас сколотилась интеллигентная бригада грузчиков: Боря Грачевский — ныне художественный руководитель «Ералаша», Володя Круглов — сейчас начальник производства на студии, Саша Васильчиков — начальник дубляжного цеха, Саша Ляпин, работающий теперь на НТВ. Ставка — 41 копейка в час. В нашей комнате на стене висел портрет Аркадия Гайдара и бутафорская звезда Героя Советского Союза. Почему — не знаю. Но такой был антураж.
— На артистов взирали со священным трепетом?
— А как же! Как-то пришел в столовую в своем рабочем комбинезоне, взял обед и устроился за свободным столиком. И вдруг ко мне подсел Георгий Францевич Милляр — невысокий, худой, близорукий. Он с любопытством меня рассмотрел и сказал: «Хорошо бы нам с тобой сняться в одном фильме. У нас такой контраст!» Да уж, рядом мы смотрелись, действительно, забавно. Но что самое удивительное, слова Милляра стали пророческими — через год мы снялись вместе в «Варваре-красе».
— Как же вы оказались по другую сторону кинокамеры?
— Через год я поехал вожатым в пионерский лагерь. Его начальником был Володя Зиновьев, человек молодой, энергичный, секретарь комсомольской организации студии Горького. А старшей пионервожатой была ассистент Александра Роу Надежда Владимировна Сорокоумова. Роу приезжал в лагерь каждое лето, и в тот год он привез свой последний фильм «Огонь, вода и… медные трубы». Надя обратила его внимание на меня: «Александр Артурович, смотрите, какой симпатичный молодой человек, колоритный, толстый». Роу меня запомнил. А потом, ранней весной, запустил новую сказку «Варвара-краса, длинная коса» и напомнил Наде: «Где там твой парень, которого ты мне показывала? Мне нужен Андрей-царевич!»
— Роу даже не устроил вам кинопробы?
— Как бы не так! Пробовались человек пять, в основном — профессиональные артисты. Но ко мне благоволила съемочная группа — вроде как свой, из своей среды. Разыгрывали сцену, когда Андрей представляется Чуде-Юде: «Я царевич Андрей, царя Еремея сын!» Оператор Володя Окунев подсказал такой ход: «Сереж, все пробуются с морковкой в руке, а ты возьми огурец». Я так и сделал, пошел на базар и купил сразу несколько огурцов, зная, что иногда требуется не один дубль.
Дней десять обрабатывали пленку, и все это время меня бил мандраж, хотя перед зрителями я выступал не в первый раз — в школе занимался художественной самодеятельностью. Я даже показывался Севе Шиловскому — он тогда работал во МХАТе и жил в общежитии театра. Но, видимо, я не произвел на него впечатления, и он не рекомендовал мне поступать в театральный.