[290] Извозчик! Остановитесь! Арете!
Она увлеклась до того, что даже тыкала в спину извозчика зонтиком, требуя, чтобы тот остановился. Извозчик сдержал мула, обернулся на ко`злах и с удивлением смотрел на нее.
– Совсем как в опере «Кармен»! То есть капелька в капельку… – продолжала она. – Не хватает только тореадора. Даже и солдаты-то в такой же форме, как на сцене. Николай Иваныч, да ты видишь?
– Вижу, душечка, вижу. Но я не понимаю, зачем мы будем здесь стоять! – отвечал муж.
– Ах, как похоже! Подождем. Может быть, выбегут работницы, сигарочницы…
– Зачем же они будут выбегать в рабочую пору? С какой стати? Кочеро! Алле! – махал Николай Иванович кучеру и прибавил: – Туда, где Манзанарес.
Опять потащился мул. Дорога шла под гору. Пришлось тормозить экипаж. Улица сделалась шире, но мостовая – хуже. Экипаж прыгал по крупному булыжнику.
– Серенада… – указала мужу Глафира Семеновна.
Против одного окна пел и плясал, подыгрывая себе на мандолине, здоровенный оборванный парень в жилете и шляпе с широчайшими полями, а на балконе стояла пожилая женщина в ночной кофточке и чистила голиком красные военные панталоны. Николай Иванович посмотрел и сказал:
– Это нищий музыкант. Какая же тут серенада! Но заметь: аккомпанирует себе не на гитаре, а на мандолине. Где же гитары-то? В Испании – и не видим гитар. Ведь это просто удивительно. Ни гитар, ни испанских костюмов…
Из широкой улицы свернули совсем в узенькую улицу с домиками в два этажа. Начали появляться серые ослики. Они везли мокрое белье в перекинутых через спины плетеных корзинах. Около осликов шли прачки в черных виксатиновых передниках.
– Ты знаешь, ведь это с Манзанареса… Это прачки ездили полоскать белье на реку, – указал Николай Иванович на женщин. – Стало быть, Манзанарес уж близко. Посмотрим, какой такой знаменитый Манзанарес.
Свернули еще в улицу.
Улица была опять широкая, но дома попадались уж низенькие – двухэтажные, но все-таки с балконами во вторых этажах. Здесь балконы были уж сплошь завешаны сушившимся бельем в два яруса. На перилах и на веревках выше перил болтались чулки, носки, рубашки, полотенцы и другие принадлежности мужского и женского туалета. В нижнем этаже были лавки – винные и съестные. У входа в них висела зелень, главным образом лук, связанный в пучки, чеснок, красный и зеленый перец, повешенный гирляндами, куски копченого мяса. На тротуарах, около лавок, лежали грудами тыквы и дыни, стояли корзины с вареной кукурузой и вареной фасолью. Попадались кузницы, слесарни. На порогах лудили медную посуду, стучали молотками по металлу. Пахло дымом от каменного угля, жареным. У одной из лавок доили козу. Попадались и маленькие садики, огороженные сложенной из камней оградой.
– Да мы за город выехали, – заметила мужу Глафира Семеновна.
– Пожалуй, что это за городом… – согласился тот.
– Но как же Манзанарес-то? Неужели он за городом, а не в Мадриде?
– Не знаю уж, право. В географии сказано, что Мадрид стоит на реке Манзанаресе.
– Так туда ли везет нас извозчик-то? Понял ли он, куда нам надо?
– Кто ж его знает! Мы, кажется, сказали ему правильно. Манзанарес и по-испански Манзанарес.
– Кочеро, экуте![291] Нам надо Манзанарес!
– Сси, сеньора… – откликнулся извозчик, показал вперед бичом и сказал: – Понте-де-Толедо…[292] рио Манзанарес.
Спускались вниз. И тут только супруги заметили, что они подъезжали к мосту. Мост начинался какими-то белыми каменными воротами с изваяниями на них. Показалась и река внизу, узенькой лентой синевшая между больших песчаных отмелей. Когда супруги подъехали к самому мосту, то увидали, что это была не река, а просто речонка, совсем ничтожная. С моста открылась панорама на речку, и было видно, что речонка эта в двух-трех местах разветвляется на еще меньшие рукава, образуя песчаные островки. Внизу, около воды, на прибережных отмелях, копошились сотни женщин в пестрых платьях и полоскали белье. Белье тут же и сушилось, разложенное на песке и каменьях.
– Да неужели это Манзанарес?! – в удивлении воскликнула Глафира Семеновна.
– Не может быть. Так, какая-нибудь речонка. Манзанарес, должно быть, дальше. А это какой-то ручей. Он, должно быть, только впадает в Манзанарес, – отвечал Николай Иванович. – Кочеро! А Манзанарес далеко? Луан?[293] – спросил он извозчика.
Извозчик указал бичом вниз и проговорил:
– Эсто… Эсто рио Манзанарес.
– Говорит, что Манзанарес… – обратился Николай Иванович к жене и в свою очередь удивленно воскликнул: – Но неужели же такая речонка могла войти в географию! Ведь это у´же нашей петербургской Фонтанки.
– Какая тут Фонтанка! – отвечала супруга. – Наша петербургская Мойка с ней не сравнится. Наша Мойка хоть гранитной набережной обделана. А ведь это, это… Наша Черная речка у Новой Деревни – вот разве с чем можно сравнить эту речонку. Но не может быть, чтобы это был Манзанарес! Кочеро! Се Манзанарес? – опять обратилась она к извозчику, указывая на речку.
Тот обернулся на козлах и кивнул, произнеся:
– Сси, сси, сеньора… Манзанарес… Поэнто-де-Толедо… Манзанарес…
И в подтверждение своих слов он указал бичом на мост, по которому они ехали, и потом тем же бичом показал вниз на речку.
Сомнения не было, что перед супругами протекал Манзанарес.
– Манзанарес! – утвердительно проговорила Глафира Семеновна, горько улыбнулась и прибавила: – Но можно же так обмануться! Я ждала увидеть большую реку вроде нашей Невы, а это речонка какая-то! Берлинский Шпрее и тот приличнее. Где же тут купаться, спрашивается?
– Какие тут купанья! – пожал плечами супруг.
– Зачем же ты меня вез сюда, в Мадрид? Зачем же я привезла сюда купальные костюмы? Ты знаешь, я в Биаррице, перед самым отъездом сюда, новый, четвертый костюм себе купила.
– Вольно ж тебе было покупать! Купаться я тебя в Мадрид не вез. Мы поехали сюда только обычаи и нравы посмотреть… Как живут, как танцуют. Но признаюсь, уж в таком-то виде я никогда не ожидал Манзанареса встретить. Это черт знает что такое!
– Нет, ты меня звал сюда купаться! – не унималась Глафира Семеновна.
– Не помню, решительно не помню, – отвечал супруг. – Про купанье я ничего не читал и ничего не слыхал, но что Мадрид стоит на Манзанаресе, в географии учил, за него, проклятого, был даже наказан в училище. А оказывается, что в географии было наврано. Мадрид на Манзанаресе… Какой же тут Мадрид, где мы теперь едем! Это загородное место. Манзанарес за городом. Тьфу ты! – плюнул он. – Можно же так обмануться! Учат о том, чего нет. Ах, Манзанарес! Манзанарес!
Экипаж переехал уже мост и ехал уж по улице, представлявшей из себя совсем деревушку.
– Куда же мы тащимся? – опомнилась Глафира Семеновна. – Надо назад ехать. Кочеро! Алле назад! Алле! Турне! – махала она извозчику зонтиком.
Тот удержал мула и стал оборачивать экипаж.
– Я есть хочу. Заедем в какой-нибудь трактирчик, – сказал жене Николай Иванович.
– Но ведь в трактирчике какой-нибудь кошатиной на деревянном масле накормят. Ах, Манзанарес, Манзанарес! Зачем же я новый костюм-то купила! – не унималась супруга.
– Напьемся хоть кофею с молоком и с булками. Ведь кофей везде кофей… Я есть страшно хочу, – предлагал муж. – Вот что… В ресторанчике спросим себе цветной капусты и яичницу. Эти уж блюда видно… Не обманешься… Видно, что подают. Тут подмеси не может быть.
– А ты знаешь, как цветная капуста и яичница по-испански называются?
– Словарь при мне. Сейчас разыщем. Яичница по-французски – омлет.
И Николай Иванович стал перелистывать французско-испанский словарь.
Супруги вторично переезжали Толедский мост. Направо виднелись голубоватые горы.
– Сомосьерра… Гвадаррама… – указал на горы извозчик.
Вид был живописный.
– А черт их задави! – огрызнулся Николай Иванович. – Манзанаресом надули, так что нам горы! В ресторан! Посада! Вента! – крикнул он извозчику.
– Посада? Сси, кабальеро… – откликнулся извозчик и щелкнул бичом над длинными ушами мула.
Минут через пять он подкатил экипаж к двухэтажному домику, стены которого вплоть до крыши были застланы диким виноградом, и даже оттуда ветви цепкого растения свешивались вниз гирляндами. Над входною дверью висели бутылка и связка красных томатов. Направо и налево около двери стояли два столика с мраморными досками, и за одним из них двое мужчин в одних жилетах и шляпах с широчайшими полями сидели за бутылкой вина и играли в домино. Николай Иванович взглянул на их коричневые лица с черными щетинистыми бакенбардами и давно не бритыми подбородками и толкнул жену, сказав:
– Смотри, на вид совсем разбойники.
– Так зачем же ты меня тащишь сюда? – отвечала супруга.
– Душечка, я говорю только, что на вид, а душой, может быть, это честнейшие люди. Здесь уж природа такая.
Подъехавший к ресторанчику экипаж, должно быть, не был обычным явлением, потому что к нему из дверей тотчас же выскочил не только старик-хозяин, совершенно лысый человек в парусинном пиджаке и зеленом суконном переднике, но и столовавшиеся там посетители: такой же лысый и тощий монах с салфеткой, подвязанной под горлом, и даже с вилкой в руке, бородач, черный как ворон и с одной большой бровью над глазами. Лысый хозяин подбежал к экипажу и с низким поклоном протянул руку Глафире Семеновне, чтобы помочь ей выйти.
Супруги вышли из экипажа и направились в дверь.
Ресторанчик, или по-испански «посада», куда вошли супруги, был немножко мрачен и от темноты, которую делали зеленые листья вьющегося растения, затеняющие окна, но зато в нем было прохладно. Первое, что бросилось супругам в глаза, были два длинные, не покрытые скатертью дубовые стола по сторонам комнаты, за которыми сидели трапезующие бакенбардисты – большинство в одних жилетах, без пиджаков, которые тут же висели на вешалках по стенам вместе с шляпами. Время перевалило за полдень, и люди завтракали. У проти